Тамара

Рассказ

Как я ни старался, я не в силах изменить фамилии и имена героев этого рассказа. Будто в самих звуках полощется пламя.
 
Пенкина боялся весь город. Пенкин был огромен, а город мал, и Пенкин был буйным городским сумасшедшим.

Росту в Пенкине было под два метра, жилистый, сухой грузчик.

Ничего не выражающее смуглое лицо. Пьяница. Пятеро детей.

Завёрнутая в косынку жена-мать.

С их младшей дочерью Тамарой я учился с восьмого по десятый.

Восьмых классов в школе было четыре, а десятых – два.

Половина должна была уйти в ПТУ или техникумы.

Но Тамару оставили. Не только из-за роста – самая маленькая на все четыре класса, но ещё и самая забитая.

Не помню, чтобы слышал от неё хоть слово, не помню, чтобы она улыбалась.

Была ли симпатичной? Для двенадцати лет – пожалуй. Если не знать, что она дочь Пенкина и что ей семнадцать.

Одевалась чисто, но бесцветно и не модно. Коленок её мы тоже не видали.

Дюймовочка в сестринской молочношоколадной школьной юбке до пят.

К доске Тамару не вызывали. Тройки ставили. Тащили.

Пенкин если не бил, то поколачивал своих. Это знали со слов соседей.

Представить иное, видя идущего с работы Пенкина, было нельзя.

Пенкин не напивался вдрызг, а доводил себя дешёвым портвейном до чёрной ярости, и шёл по городу домой.

Люди расступались, отворачивались, но Пенкину этого было мало.
Он задирался.

Мог погнаться за мальчишками, которые, играя живьём в фильмы-ужасы, атаковали Пенкина с безопасного расстояния.

Фильмов-ужасов в начале 80-х ещё не показывали, и потребность испытать страх не находила в подростках выхода.

Тамара поглядывала на меня. Я не был красавчиком, но живостью и, сказать что ли, остроумием, мог вызвать блеск в девичьих глазёнках.

Правда, не тех, что были нужны мне, и самое главное – это было непредсказуемо.

Я не знал рецепта, понимаете? Впрочем, и в 47 лет я его не знаю.

У меня не могло быть истории с Тамарой. Кроме очевидных вышеуказанных причин, были ещё одна-две.

Но речь не об этом.

Тамара была из касты неприкасаемых, но она поглядывала на меня, и прислушивалась ко мне.

Если я отвечал на уроке, Тамара в открытую глядела на меня. В открытую, но не в тупую.

То же и на перемене.

Её глаза были осмысленными и реагировали на мои слова, интонацию, оттенки речи.

Причём, правильно реагировали.

В общем, Тамара была сродни тем моим постоянным читателям, которые не пишут мне рецензий.

Так же тенью Тамара пробегала утром в школу, вечером – в их домишко на тёмной улице без фонарей.

Встретить Тамару в городе в неурочный час было нереально, а самое главное – никому это не было нужно.

Дальше – больше.

К семнадцати годам я стал бойцом.

Город был драчливый и делился на ряд районов, – по-украински – кутков.

Каждый куток имел вождя-подростка, ударный отряд и шушеру, которая представляла опасность при десятикратном перевесе.

Выходя в город, я надевал поверх солдатский ремень с бляхой – серьёзное оружие в отчаянных руках.

Язычесие боги кривых переулков благоволили ко мне. Я чувствовал силушку и пацаны вокруг отдавали ей должное.

Такова была диспозиция, когда рука судьбы свела меня и Пенкина на узкой дорожке.

Нас было пятеро – меньшим количеством вечером по городу мы не ходили.

Мы шли по своим делам по улице соседского дружественного района.

Была ранняя осень десятого класса. Смеркалось.

Навстречу нам показалась убегающая стайка восьмиклашек, а за ними с грозным криком – Пенкин.

Положено было отступить или посторониться, сохранив достоинство, но что-то толкнуло меня вперёд.

Сняв ремень и обмотав его «на длинную» вокруг кулака, я вышел к Пенкину в лоб с расстояния метров десять.

Рассуждая здраво, по общей подготовке я уже мог себе такое позволить – шансы были равны – но здраво я не рассуждал.

Мне хотелось отыграться, показать пацанам свою удаль и, я это точно помню, хотя прошло 30 лет, я как бы хотел заступиться за Тамару, но не справедливость и месть вели меня, а блеск в её глазах.

Пенкин встал как вкопанный в семи шагах от меня, посмотрел мне в глаза пустым взглядом и вдруг взмахнул рукой, отмахнувшись как от комара, сел на землю и заплакал. Нет, отчаянно зарыдал.

Мальчишки стали возвращаться.

Ситуация была настолько невероятная, что мы молча постояли и пошли по своим делам.

Наутро история, как водится, обросла подробностями и превратилась в бой Давида с Голиафом.

Перекинувшись парой фраз по дороге в школу и в школьном дворе, я вошёл в класс.

Первое что я увидел, это были полные слёз и презрения глаза Тамары.

Больше я её глаз не видел никогда, вернее, я их искал, но Тамарины глаза скользили по мне равнодушно.

Она первая вышла замуж из нашего класса и с камчатки – последней парты – уехала на Камчатку настоящую.

Почему-то я знаю, что у неё трое детей и нормальная семья.