Неподъёмно-тяжёлые...

Неподъёмно-тяжёлые
или плохо-упакованные в огромном количестве мелкие предметы
по вертикально-высокой лестнице из арматурин, кое-как друг с другом сваренных,
в кошмарах своих поднимаю,
забываю пункты своего назначения,
знакомыми улицами, как лабиринтом, плутаю,
падаю на ровном месте, подобно человеку в состоянии чрезмерно-алкогольного
или сильного наркотического опьянения,
не теряя при этом сознания своей беспомощности -
пошевелиться не могу,
а люди смотрят,
и вставать, и идти - неясно куда,
но надо,
вечно в снах подобных - на 90 процентов антураж казённый
или нагло-базарный,
вечно в них - шайки подстрекателей,
вымогателей,
стайных потрошителей,
от кого-то убегаю ватными ногами,
кричу неистово отсутствующим голосом,
бью замедленно-движущимися кулаками,
режу сгибающимися или обламывающимися ещё на пути к цели ножами,
стреляю из незаряженных или игрушечных автоматов-пистолетов,
в холодном поту просыпаюсь,
долго не могу отделаться от ощущения, что неправда всё это,
в ранних моих стихотворениях, рождённых в кошмарных, зачастую, условиях,
жизнеутверждение носило характер ясный и понятный,
мне снилось милое детство,
полёты с сильными крыльями за спиною
по вольному небу
известным маршрутом
в ждущий меня отчий дом
с самыми близкими сердцу моему людьми,
ныне стихи мои - выкарабкивание зелёных росточков из красно-бурых трещин безжизненной пустыни с грудами тел мёртвых серафимов
и на глазах разворачивание их в баобабы и эвкалипты,
в пальмы пощады из оазисов Вышней славы,
в тянь-шаньские ели у Заилийского Алатау водопадов,
в дубы Пушкина, Лермонтова, Толстого,
в зоркость яворовую,
ясность ясеневую
Мандельштама,*
в кедры ливанские Ветхого Завета,
в шелесты веток предрассветных сада Гефсиманского
с корнями в моём сердце вневременном и кругосветном,
омытом водами Кедрона, хранящими ощущения соприкосновений
с ещё не израненными босыми ступнями,
Выгонявшего верёвочным бичом
рыночников из Отцовского храма,
розы Исфахана и Хивы из Хайяма и Пахлавана раны земли обетованной
откровений свыше исцеляя их ароматами благодатными из обещаний Корана
под улыбки, в прозрачном воздухе слитых воедино Тенгри, Митры, Будды,
под анестезию выстраданных наяву нереально-небесных радостей - покрывают,
и всё это - дышит,
милостью Божьей
освободившись от пут
наземно-адного подсознанья
в моей, впитавшей опыт ада рукотворно-людского
подкорке,
я приглашаю читателей на пир с Шекспиром, Гомером, Эсхилом, Еврипидом, Софоклом, Ли Бо, Ду Фу, Цветаевой, Бродским, Лоркой, Нервалем, Верленом,
да вся беда в том, что мало кто приглашение моё слышит,
ноги своего прочтения на первых строках преодоления истинной поэзией
непоэтического в миру материала
ломая,
так ломают ноги на высокогорных тропах
любители обжорных частушек и набитого перьями убитых ими ангелов выси чувств и мыслей одеяла...

_________________________________
*
Развивается череп от жизни
 Во весь лоб - от виска до виска,--
 Чистотой своих швов он дразнит себя,
 Понимающим куполом яснится,
 Мыслью пенится, сам себе снится,--
 Чаша чаш и отчизна отчизне,
 Звездным рубчиком шитый чепец,
 Чепчик счастья - Шекспира отец...

 Ясность ясеневая, зоркость яворовая
 Чуть-чуть красная мчится в свой дом,
 Словно обмороками затоваривая
 Оба неба с их тусклым огнем.

 Нам союзно лишь то, что избыточно,
 Впереди не провал, а промер,
 И бороться за воздух прожиточный --
 Эта слава другим не в пример.

 И сознанье свое затоваривая
 Полуобморочным бытием,
 Я ль без выбора пью это варево,
 Свою голову ем под огнем?

(СТИХИ О НЕИЗВЕСТНОМ СОЛДАТЕ)