Провинциальная Россия

Обожаю интонацию этого стиха Бродского. У Олди в "Шутихе" есть чУдная пародия на него. У меня эта интонация сказалась здесь http://stihi.ru/2009/10/11/3670

Анна Лаский   10.01.2013 17:21   Заявить о нарушении

Прочла, оставила рецензию.

А конкретно в этом стихе Бродского, кроме интеллектуальным языком изложенной безнадёги - вернее, даже вместо неё - замечательные живые картинки, трёхмерная художественная реальность; у него так в большинстве римсиких стихов и в некоторых других; я вообще начала увлекаться Бродского, во-первых, с самого начала - прочитав его потрясающий по глубине + при этом связным русским языком написанный разбор цветаевской поэмы "Новогоднее" /которое на смерть Рильке/ /поэма очень сложная, лично я без разбора Бродского её не поняла бы и эмоцией бы не прониклась /а вот Бродский, видите, самостоятельно смог прочесть и понять// После этого я стала читать лирику Бродского, и первым, что мне очень понравилось, были именно римские его стихи.

Агата Кристи Ак   10.01.2013 19:57   Заявить о нарушении

Бродский, наследуя Серебряному веку, сначала пытался воспринять оттуда романтику и жить в соответствии с ней, натурально по той идее, что "поэзия столько же в стихах, сколько в действиях"

Не затем величал я себя паладином,
Не затем ведь и ты приходила ко мне,
Чтобы только рыдать над потухшим камином,
Чтобы только плясать при умершем огне!

Ал.Блок

Мои читатели

Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.

Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.

И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.

Н.Гумилёв

В результате таких жизненных приоритетов жилось Бродскому намного ниже прожиточного уровня, от чего характер лучше ни у кого не становится; а в итоге он при жизни ещё повидался со своим обожаемым Серебряным веком, вернее с тем, во что Серебряный век превратился - тоже отнюдь не положительное впечатление

паясничать. Ну что ж! на все свои законы:
я не любил жлобства, не целовал иконы,
и на одном мосту чугунный лик Горгоны

казался в тех краях мне самым честным ликом.
Зато столкнувшись с ним теперь, в его великом
варьянте, я своим не подавился криком

и не окаменел. Я слышу Музы лепет.
Я чувствую нутром, как Парка нитку треплет:
мой углекислый вздох пока что в вышних терпят

И.Бродский "Пятая годовщина"

Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли,
А останетесь вы в песнях - белы лебеди.

Знамя, шитое крестами, в саван выцвело...
А и будет ваша память - белы рыцари.

И никто из вас - сынки! - не воротится,
А ведёт ваши полки - Богородица. /МЦ Добровольчеству/

Волны и молодость — вне закона!
Тронулся Дон. — Погибаем. — Тонем.
Ветру веков доверяем снесть
Внукам — лихую весть:

Да! Проломилась донская глыба!
Белая гвардия — да! — погибла.
Но покидая детей и жен,
Но уходя на Дон,

Белою стаей летя на плаху,
Мы за одно умирали: хаты!

Перекрестясь на последний храм,
Белогвардейская рать — векам. /МЦ/

Мерида
Коричневый город. Веер
пальмы и черепица
старых построек.
С кафе начиная, вечер
входит в него. Садится
за пустующий столик.

В позлащенном лучами
ультрамарине неба
колокол, точно
кто-то бренчит ключами:
звук, исполненный неги
для бездомного. Точка

загорается рядом
с колокольней собора.
Видимо, Веспер.
Проводив его взглядом,
полным пусть не укора,
но сомнения, вечер

допивает свой кофе,
красящий его скулы.
Платит за эту
чашку. Шляпу на брови
надвинув, встает со стула,
складывает газету

и выходит. Пустая
улица провожает
длинную в черной
паре фигуру. Стая
теней его окружает.
Под навесом -- никчемный

сброд: дурные манеры,
пятна, драные петли.
Он бросает устало:
"Господа офицеры.
Выступайте немедля.
Время настало.

А теперь -- врассыпную.
Вы, полковник, что значит
этот луковый запах?"
Он отвязывает вороную
лошадь. И скачет
дальше на запад.

И.Бродский
1975

*
Всей этой компании - Серебряному веку, Бродскому - можно предъявить обвинение, что они на что-то там нарвались, разочаровались и посходили с ума; но у них ведь достаточно рассудка, чтобы дать знать своим теперешним восхищённым последователям, куда не ходить, чего не делать, как вот избежать болезней и ловушек, на которые сами они нарвались.

Но как и кто будет предъявлять обвинение? Если б мы стали это объявление предъявлять, нам надо было бы одновременно предъявить обвинение самим себе, почему мы не власть в собственной стране, почему, чем что сделать полезное, мы расстраиваемся, сходим с ума и жрём водку.

*
А политика Бродского, насколько мне известно, вообще не интересовала - ни та, ни другая и никакая вообще; Бродского интересовал исключительно художественный текст, мистика и философия. Ну да, с чего и началось его диссидентство ещё в общеобразовательной школе: ненавидел убивающую личность и собственные свои мысли этой личности серую массу. Но, начавшись на этой идее, политические интересы Бродского - насколько мне известно, на ней же и кончились; недавно мы могли смотреть серию передач в память Бродского, так Бродский давал интервью в эмиграции в огромном пустом зале собора - я без понятия, почему такой странный интерьер - в рамках которого интервью он и сообщил, в частности, что самый важный вопрос, который только может быть на свете, это разбор поэтических средств в поэзии, как его... Кантемира, что ли, или Сумарокова... короче, какого-то русского поэта ХVIII века; Бродский вообще очень увлекался русской литературой ХVIII века. И я, ЧЕСТНО, не думаю, что такие его увлечения в ущерб гражданско-политическим материям - противонравственны.

Навскидку могу вспомнить один его текст, внешне выглядящий как политический:

На смерть Жукова

НА СМЕРТЬ ЖУКОВА

Вижу колонны замерших звуков,
гроб на лафете, лошади круп.
Ветер сюда не доносит мне звуков
русских военных плачущих труб.
Вижу в регалиях убранный труп:
в смерть уезжает пламенный Жуков.

Воин, пред коим многие пали
стены, хоть меч был вражьих тупей,
блеском маневра о Ганнибале
напоминавший средь волжских степей.
Кончивший дни свои глухо в опале,
как Велизарий или Помпей.

Сколько он пролил крови солдатской
в землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
белой кровати? Полный провал.
Что он ответит, встретившись в адской
области с ними? "Я воевал".

К правому делу Жуков десницы
больше уже не приложит в бою.
Спи! У истории русской страницы
хватит для тех, кто в пехотном строю
смело входили в чужие столицы,
но возвращались в страхе в свою.

Маршал! поглотит алчная Лета
эти слова и твои прахоря.
Все же, прими их - жалкая лепта
родину спасшему, вслух говоря.
Бей, барабан, и военная флейта,
громко свисти на манер снегиря. /И.Бродский/

Это стихотворение имеет мало отношения к СССР, каким бы то ни было войнам и лично к Жукову, если вообще имеет. Один из его смыслов - возможно, есть и другие - это посвящение Цветаевой с её восстанием против какого-то "Бога", она всё что-то взрывала такое мистически, а вот целиться было, швыряясь проклятьями, во-первых, непонятно куда, во-вторых, непонятно как.

Тихотворение мое, мое немое,
однако, тяглое - на страх поводьям,
куда пожалуемся на ярмо и
кому поведаем, как жизнь проводим?
Как поздно заполночь ища глазунию
луны за шторою зажженной спичкою,
вручную стряхиваешь пыль безумия
с осколков желтого оскала в писчую.
Как эту борзопись, что гуще патоки,
там не размазывай, но с кем в колене и
в локте хотя бы преломить, опять-таки,
ломоть отрезанный, тихотворение?

Здесь, кроме воловьей эмоции Цветаевой "впрягусь во что-то и куда-то это что-то попру на себе", ещё обыгрываются её... нестандартные... эксперименты с текстом.

Агата Кристи Ак   10.01.2013 20:23   Заявить о нарушении

Вы ТАК вчитываетесь, нет, вчувствуетесь в текст, что становиться неловко и... страшно за Вас. Недолго и перегореть. Не помню, кто сказал - "В России любить поэта, ненавидеть поэта и быть поэтом - всё одинаково гибельно".

Анна Лаский   10.01.2013 21:41   Заявить о нарушении

А насчет "впрягусь во что-то и куда-то это что-то попру на себе", у меня есть http://stihi.ru/2009/10/11/3683

Анна Лаский   10.01.2013 21:43   Заявить о нарушении