Осенняя сказка в лицах

Полупрозрачный желтый листок с тихим щелчком оторвался от черенка и спланировал на подметенную дорожку. Свет тускнел и вновь разгорался по мере того, как большая, тяжелая, вся сплошь из лоскутков и дымных кусочков, туча наплывала со стороны города, оседая на верхушки старых тополей. Тополя, уже и в молодости бывшие хрупкими, тревожно зашумели, отводя ветки.

– Полегче, полегче, сударыня! Очень вам рады, однако годы – сами понимаете…

Щелк, щелк, щелк – десятки беспечных желтовато–зеленых листочков воспользовались суматохой и до срока пустились в полет.

– Как же так? А первое ощущение осени? Разве вы – осенние? – огорчился желтый листок, и по янтарной прожилке стекла влажная капелька. – Все испортили…


Но зеленые листочки не слушали, ложась на дорожку с тем же – ну разве что немного более бодрым и радостным – шорохом, а один из них, прочертив параболу в воздухе, почти накрыл собой «первое ощущение осени».

– Напрасно шумите, я совсем ненадолго, – поспешила возразить туча. – Если бы вы могли представить, откуда я, если бы вы проплыли со мной хотя бы половину пути… И ведь вы же – мужчины, – напомнила она не без некоторой обиды, – Что же вы…

– Ах, сударыня, со всем уважением, если б вы прожили хотя бы часть наших лет, право, не стали бы обижаться – ведь в сущности, что есть разница между мужчиной и женщиной по сравнению с бездной, разделяющей молодость и старость?..

Калитка растворилась совершенно бесшумно; да-да, она никогда – слышите? – никогда не позволяла себе скрипеть и очень гордилась этим. Тень, отброшенная ею, легла на свежеопавшую листву, блеклая и едва заметная. Как досадно! – тонкие прутья и ковка работы старых мастеров, нужно понимать, не бездушный труд новомодных умельцев; каждый элемент создан отдельно и лишь потом скреплен – вручную – в целостный узор. Калитка никогда не упускала случая полюбоваться собственной тенью.

– Позвольте, что же это? Для чего же это я открывалась? Кто, в конце концов, будет выходить? – калитка качнулась на петлях и едва не скрипнула от растерянности. – Может быть, кто-нибудь зайдет?..

– Ах, испортили, именно сейчас испортили, а ведь я – для нее…

– Нет, ведь я могу и закрыться, – проговорила она наконец с вернувшимся достоинством. – Как пожелаете, – и, еще раз качнувшись в ожидании, осуществила свою угрозу. – Вот так, и оставлю без комментариев этот сомнительный инци… Ах! Из-з-з-зверг!

Неожиданный, резкий порыв ветра толкнул калитку вперед, да так, что тонкие кованые прутья ударились об ограду и зазвенели. А ветер, не обратив внимания на обиженное пение металла, рванулся вперед, волной взметнув листья над дорожкой, заставив их вновь взлететь и опуститься уже в ином порядке, новым узором; а сам – выше, не оглядываясь, ударил по почтенным тополям, да так, что те задохнулись от испуга, подхватил темную кружевную тучу, ставшую вдруг легкой от счастья, и понес ее вниз, к земле, резко, стремительно – «Она у озера, озера!» – а затем снова вверх, прочь, дальше, дальше… Крупные капли дождя, шлейфом разлетевшиеся от беспокойной пары, привели в чувство почтенные деревья. Но даже теперь они не решались ничего сказать, напуганные (а, может быть, и зачарованные) этой первой за несколько лет – более ранние ощущения давно потеряли свою реальность – близостью истинной хрупкости.

­– Спасибо, спасибо тебе! – крикнул вслед ветру изо всех своих сил желтый листок: он лежал теперь свободно на потемневшей дорожке, а другие – зеленые – листья рассыпались поодаль веером, оттеняющим его долгожданную, осеннюю красоту. – Как хорошо, как хорошо ждать ее теперь – а ведь знаете, я давно смотрел на нее со своей ветки, и так жалел, что расту слишком высоко – она часто здоровалась с листьями, – продолжал он, захлебываясь от внезапного счастья и огромных дождевых капель. – А запрокидывая лицо навстречу солнцу или дождю, она смеялась – смеялась мне, ведь я знаю. Следила за тем, как я медленно желтел, и кружилась под моим тополем – и ждала осени. Не верите? Это оттого, что вы не знаете ее так, как я! – И не любите...– добавил он уже тише.

– Суматоха, беспокойство – для чего? И за это – «спасибо»? – хрипло передразнила листок калитка. – И что же мне, так и быть – распахнутой?

– Ах, останьтесь, останьтесь так – она придет и обо всем догадается, я знаю. Она обрадуется мне – и вам, вот увидите. Вот только бы не стемнело раньше: озеро так далеко.

– Вы бредите, юноша, – видно, желтизна пришла к вам не в срок! Да разве я буду…– листок коротко, порывисто вздохнул, но калитка замолчала еще раньше: ведь в сказке не бывает так, чтобы любил только один, и кого–то одного.

И кованая узорчатая калитка, которая очень редко – да и то самую капельку – бывала вздорной, и высокие тополя, тщетно пытавшиеся разглядеть движение вдали, под ивами и каштанами, прятавшими озеро и тропинку к нему, и сама выложенная камнями дорожка –каждый по–своему обрадовались ее пока еще неслышным шагам. И она шла к тем, кто ждал и любил ее, медленно, задумчиво, вдыхая сырой предосенний воздух – а может быть, снова танцуя…

«Кто – она?» – спросите вы и добавите снисходительно: «Какая невозможная романтика!». Не забывайте, милостивая госпожа Калитка, мы предупреждали вас, что будет сказка. Вы продолжаете настаивать на ответе? Дождитесь Ее вместе с желтым листком – и увидите. Нет, пожалуй, не нужно – он слишком долго грезил об этом моменте, не будем ему мешать. А кто Она – так ли важно? Ну, пусть будет – сама Осень, с вас и довольно. А теперь тише, уйдем.