Буря

   Она проснулась от шума, похожего на скрип пера, выводящего затейливые буквы на пергаменте. Мягкая, уютная кровать словно шептала: «Останься со мной, не покидай меня». Несколько минут она пребывала в восхитительной неге, уткнувшись лицом в подушку и покидая мир сновидений, который все еще мелькал перед глазами. Разорвав цепи сна, беззвучно упавшие в Морфееву бездну, она открыла глаза и потянулась. Ее взору предстал следующий вид: комната, обклеенная отвратительными лиловыми обоями, к тому же еще и грязными, криво стоявший у окна письменный стол, по-видимому, очень старый  (местами темное дерево было поцарапано), портрет мужчины лет тридцати в красной раме висел прямо над ее кроватью, из его необыкновенно грустных глаз вот-вот, казалось, должен был хлынуть поток слез, а брови, внешние концы которых опускались, придавали лицу еще более меланхоличное выражение. В углу притаилась этажерка с раскиданными на ее полках кое-как бумагами, документами, какими-то украшениями, из книги высовывалась ложка, очевидно, служившая закладкой. Никакой люстры на потолке не было, источником света служила внушительных размеров напольная лампа, больше напоминающая уличный фонарь. На кресле с обивкой болотно-зеленого цвета спал огромный белый кот, невероятно пушистый.
   Подобная обстановка смутила бы кого угодно, но наша героиня нисколько не заботилась об этом. В этом сюрреалистическом хаосе было очарование, сходное с очарованием старого английского кладбища, где под ногами давно разложившиеся тела и  совсем недавно захороненные, еще сохранившие свежесть, но вы восхищаетесь этой мрачной, торжественной красотой на поверхности, забыв о костях и тлене внизу.
   Увлекшись красивыми сравнениями и интерьером, мы совсем забыли рассказать о том, что за столом сидела молодая девушка. Ее черные, вьющиеся волосы элегантным пучком выделялись из царства пыли и беспорядка. Одета она была в темно-зеленое платье с корсетом, доходившее длиной до колен. В доме было тепло, поэтому она решила не надевать ни тапочек, ни туфель, ни даже чулок. Это она скрипела пером, пытаясь изобразить чернилами желто-красный вид из окна (на дворе стояла осень).  Услышав движение справа – кровать находилась у стены – она обернулась.
-Доброе утро, милая.
-Доброе… я совсем забыла, что было вчера.
Девушка за столом развернула стул, чтобы посмотреть на проснувшуюся. Крайне странного цвета глаза, то ли голубые, то ли сиреневые с нежностью смотрели на девушку в постели.
-Вчера… не то, что сегодня. Не имеет значения, помнишь ты или нет вчерашнее. Ведь оно больше не повторится, оно исчезло.
-Но ведь люди должны иметь связь с настоящим…
-Верно говоришь. Пусть это делают другие, а мы сегодня обойдемся без этой связи.
   Обе немного помолчали, и девушка в кровати завернулась в одеяло и села на край постели.
-Помню, что вчера мы познакомились… помню прогулку по аллее. Ты говорила мне об искусстве и читала стихи. У меня… сломалась машина и я не смогла поехать домой. Ты предложила переночевать у тебя… а дальше…
-Ты согласилась… я приготовила ужин, мы сидели у камина в большой комнате.
-Да, да… я еще сказала, что мне нравится смотреть на огонь. Я рассказывала тебе о своем одиночестве… а потом…
   Наступила пауза. Черноволосая девушка как будто чего-то застыдилась, отвернулась к окну и продолжила рисовать. Девушка в постели, с длинными медного цвета локонами, перевела взгляд со стола на пол.  Синее платье, небрежно валявшееся у ножек кровати, резинка для волос, попавшая в самый дальний угол, ее туфли на необычно большом расстоянии друг от друга… Теперь все стало ясно. Она заплакала. Девушка-художница бросилась к ней, нечаянно опрокинув стул, чуть ли запрыгнула на кровать и села рядом с девушкой в одеяле.
-Лера! Что ты… почему плачешь? Я тебя обидела?-она взяла руку Леры в свою, но та отдернула ее.
-Так не должно быть, понимаешь! Не должно! Отвернись, я оденусь…
Черноволосая послушно отвернулась. Лера быстро натянула платье, закинув одеяло обратно на кровать.
-Марина, послушай меня. Мы хорошо отдохнули, повеселились, я осталась у тебя на ночь потому, что машина сломалась. Да, это привело к неожиданным последствиям, со всеми бывает, а теперь я должна починить ее и отправляться домой.
   С этими словами Лера быстро начала запихивать свои вещи в сумку и приводить себя в порядок. Долгое время тишину нарушали лишь часы на стене. Тиканье стрелок казалось немыслимым грохотом, так оно контрастировало с абсолютным затишьем.
-Ага-а…- протянула Марина. –И что ты там будешь делать? Ты останешься одна. Снова.
   Лера остановилась и задумалась. Но тут же резко, категорично выдала:
-Что мне теперь, выходить за тебя замуж? Мы не в Америке и даже не в Европе.
   Марина изменилась в лице, вскочила и выбежала из комнаты. Лера закончила собирать вещи, накинула плащ и вышла из дома, окинув взглядом ужасающий хаос дисгармоничной во всех отношениях комнаты. Оказавшись на улице, она с наслаждением вдохнула свежий, приятно холодный воздух. Быстро обнаружив неполадки в машине и устранив их, Лера завела ее и со спокойным сердцем отъехала от Марининой дачи.
   Желтые и красные листья шуршали под колесами, зеленых практически не оставалось, а невольно затесавшиеся изумрудные пятна среди листвы напоминали о лете. Лера включила радио. Веселая, не несущая смысла песня вдруг сменилась «Лунной сонатой». С небес стали низвергаться капли дождя, поначалу это было незаметно, но вскоре разразился ливень. Дождь хлестал деревья, листья и стены машины изо всех сил. Природа плакала, проливало слезы радио бетховенским сочинением, роняли прозрачные капли последние листья на деревьях, немного провисающие провода между телеграфными столбами, усыпанные хрустальной россыпью, печально гудели. Грохочущая вода клонила к земле жалкую, и без того поникшую траву. Лере вспомнилось стихотворение Пастернака.

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

   «Не февраль, но грохочущая слякоть горит  желтым осенним пламенем»,-подумалось ей. А небо по-прежнему злилось, плакало, билось в истерике, тоскуя по лету. Готическими оборками расходилась вода в лужах от удара дождевых струй, ветер танцевал с осинами,  дубами и ясенями, срывая с них одежду как будто на память о танце. Исполинские деревья качались из стороны в сторону, воюя с бурей, она в ответ ломала им ветви... «Лунная соната» сменилось «Утомленным солнцем».

Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась,
Что нет любви.

   Лера проехала не больше двух километров, и внезапно осознала, что дальше она не сможет проехать. Все бушевало, гневалось, тяжелые сломанные ветки падали на машину, еще чуть-чуть, и стекла не выдержали бы. Она с огромным трудом развернула машину и поехала обратно. Машина отказывалась ехать, увязала в грязи и на полпути отказала совсем. Она была дешевой и старой, поэтому Лера кое-как, только с пятой попытки, отъехала в более-менее безопасное пространство, выскочила из машины, закрыла ее и побежала по дороге. Ей пришлось несладко, ведь туфли – не самая удобная обувь для бега по дороге через лес. Она накидывала капюшон плаща на голову, но ветер срывал его, спотыкалась о ветки, два раза разодрала в кровь ноги, ее руки стали ледяными, а бежать больше не было сил. Но она бежала и бежала, преодолев пока едва ли полкилометра… и все-таки не выдержала напора разошедшейся стихии и упала в мокрые, грязные листья. Лера замерзала, почти теряя сознание, когда вдруг чьи-то сильные руки подхватили ее, затащили в машину, бережно уложили на сидение и увезли из этой лютой войны природных сил.
    Она очнулась в знакомом месте, почувствовав тепло каминного огня и мягкую обивку кресла под собой. Не менее знакомый голос шептал:
-Лерочка… Лера, милая, все будет хорошо… Я, как только увидела этот кошмар за окном, подумала, как же ты там одна, в лесу?..
   Лера открыла глаза.
-Марина… можно… я останусь с тобой?
-Да, моя девочка…-мягко ответила Марина. –Ты можешь мне верить.
-Я верю…-едва слышно прошептала Лера и уснула, обвивая руками Марину.
   Ее одиночеству пришел конец.