осень 4

В груди, где раньше пели соловьи,
цвели садами розы о любви,
скрежещут ржавые трамваи,
в глубь сердца хоппер забивает сваи
такой тоски, что, кажется, фундамент
готов нести такие стены зданий
уныния, которые над нами
возвысятся, упрутся в облака,
распорют брюхо небесам,
и потечёт река
на наши головы проклятий.
Мы поплывём под плеск весла...
под плеск весла в своих трусах
в гнилое царство мелких и рогатых.
Да мы и сами, собственно, сохаты.
Вторые наши половины,
которые с рождения невинны
и не порочны, в винных погребках
нам наставляли с сомелье рога,
безмерно черпая в утехах радость
и разливая в наши души гадость –
не перейти в болотных сапогах,
чтоб ни порты не замочить, ни латы.
О в войнах с жёнами мы старые солдаты!
Стоим мы в браке под ружьём,
а думаем, конечно, о своём.
Сегодня не найти нас днём с огнём:
мы шастаем по ветреным девицам.
Ещё есть порох, есть в пороховницах!
Но глазками бесстыжими девицы
уже глядят сквозь нас – им даже не смешно –
как сквозь полупрозрачное стекло,
которое изобразив окно,
засиженное мухами, как в раму,
вставляет голые пейзажи
ушедшей жизни-осени…
Ушедшей так давно,
что и не вспомнить даже.