На Итаке заря... Эпизод первый

Действующие лица:
Улисс (Одиссей) – царь Итаки
Пенелопа – жена Улисса
Эвмей – свинопас
Ментор – воспитатель Телемаха
Эвриклея – нянька Телемаха
Матея - сестра Улисса
Гелек - друг семьи
Гость - незнакомец

Эпизод №1. Восход
Акт 1.
Воспоминания Пенелопы и Улисса.
Пенелопа:  Ты помнишь, Улисс, час расправы,
           Когда топтали остров твой?
           Ты был один, а их – орава,
           Но принял ты неравный бой.
           Ты принял бой, когда за ними
           Могли прийти и их войска.
           Лишь за тобой, больные и босые,
           Садовник шёл и два раба.
           Бороться ты пытался словом,
           Хотя по совести могли
           Остаться за своим они засовом,
           Доживая мирно дни свои.
Но нет покоя им; во гневе
Пришли, кому не лень, к тебе.
И каждый угрожал, орал и смуту сеял,
Пытаясь мстить за сыновей в земле.
Помнишь ли, как было жутко
Когда они ломились в дом?
Трещало всё, как будто
Осуществился страшный сон.
Визжали девки, и в дрожь прислугу
Бросал их страх перед толпой.
И только Ментор – его заслуга –
Пошёл на них, оборванный, хромой.
           Улисс, помнишь ли их лица?
           Там каждый был как чёрт.
           А их оскал, и взор от львицы?
           В руках держали лук, топор…
           Да что там лук, когда толпою
           На одного тебя пошли сквозь двор.
           И хоть один бы вышел за тобою
           Слуга, что был любим от самых пор.
           Бросает в дрожь одно воспоминанье
           Борьбы твоей за нашу жизнь.
           Но всё ж хранит у многих память
           Твой подвиг, героизм.
Одиссей:     Как же мрачны твои думы, супруга.
             Не  уж-то сегодня нет досуга?
             Займись вновь посевами, живностью,
             Как это было в далёкой юности.
             Отчего же теперь в твоей памяти горе?
             (смотрит в окно)
             Погляди-ка, ребятня побежала в поле.
Ты вспомни, как были мы молоды,
Как дарил я тебе алмазы и золото,
Как увёз тебя через море на берег тот,
Как наблюдали мы солнца восход.
А помнишь, целовала впервые меня?
Мне казалось, что это видение сна.
            На каждом свидании под луной
            Я был глуп пред твоею красой.
            Припомни младенца в пелёнках –
            Как хохотал он над котёнком в коробке.
            Зачем же нам боль оживлять,
            Те чёрные дни вспоминать?
Пенелопа:      То было время сладости,
               Когда мы были молоды.
               С тобою жили в радости,
               Не зная горя, холода.
               Но помнишь день, когда из дома
               Ушёл с другими воевать
               За чьи-то мысли, к чьему-то крову?
               Хотя ты мог туда послать
Того, кто клялся в верности тебе
И предал в сей же час:
Когда ходил ты по чужой земле,
Он свататься пришёл сюда.
Ты помнишь, как их звали?
Мне больно слышать имена.
Они служили нам и знали,
Что за это будешь мстить сполна.
Одиссей:     Да успокойся, тебя я умоляю!
             То ль день таков, иль ты терзаешься печалью.
             Зачем ты хочешь воскресить
             Всё то, что я старался позабыть?
             Ты вспомни как за мною
             Пришёл Харон с своей косою:
             Как был смешон он,
             Ведь перепутал чей-то дом.
Пенелопа:       О, как же? Помню это.
                (смеётся)
                То было в первый день
                Молодого месяца от лета…
                Но жаль мне друга твоего;
                Ахилл погиб, безумием сражён.
                И пусть виной тому его
                Пята… то лишь пустой трезвон
             Людской молвы, манящей
             Тускнеющей одёжей предрассудков.
             Сам знаешь – мифы слаще
             Всех в реальности поступков.
Одиссей:        Давай закроем эту тему.
                Уж в прошлом те проблемы.
                Я так устал от воспоминаний.
                Важнее то, что между нами
                И впредь любовь не исчезает,
                А только крепнет с каждым днём.

Акт 2.
Печаль.
Эвмей:         О днях былых я опечален.
               Взглянуть хоть глаза краем
               На годы те, что не вернуть,
               Но все твердят одно: «Забудь!»
Ментор:      Никто не вправе отнимать
             Всё то, что в памяти твоей.
             Пусть кто-то станет запрещать,
             Лишь ты владеешь памятью своей.
             К тому же можешь ты гордиться
             Своей судьбой назло другим.
             Они орать начнут и злиться,
             Что был Эвмей совсем иным.
           В отличие от них тебе почёт
           За все деяния твои:
           Ты видел крах людей, их взлёт,
           И вечно рвался в помощь ты.
           О том лишь нужно сожалеть,
           Что годы быстро пронеслись.
           Иные же потом воспеть
           Возьмутся дни твои.
Эвмей:       О чём ты, Ментор, говоришь?
             Ты, видно, словом красным льстишь.
             На свете том я буду безразличен
             К тому, что людям так привычно
             Всех поносить за каждый шаг:
             Пусть то катастрофа иль пустяк.
Эвриклея:   Твоя душа на старость лет
            Вернуть желанием полна
            Тот милый, дивный свет,
            В котором так была млада.
            Увы, то время затерялось.
            Ещё быть может, в письмена
            Следы его пером закрались,
            Но они – одни слова.
Но раз тоскуешь о былом,
Знать, жив ещё на злобу дуракам.
Ведь здесь, в миру людском,
Ушедшие не ходят по гостям.
К тому же, вспомни времена,
Когда ты счастлив был и глуп,
Друзей припомни имена,
С кем разделял ты свой уют.
            Молва людская так гласит,
            Что был Эвмей почтен и славен,
            И каждый в памяти хранит
            Хороших дел его воспоминанье.
Ментор:       Я соглашусь с тобой. Эвмей,
              Зачем терзаешься печалью?
              Пусть даже в час недолгий сей
              Прошедшее уходит по спирали
              В миры забвенья и потери,
              Но ты живёшь и помнишь всё,
              О чём без сожаленья
              Прославит бытие твоё.
Эвмей:   Я понимаю ваши речи:
         О том, что я взвалил на плечи,
         Воздастся мне потом.
         Но ожидает дальше что?
Скупая участь бытия,
Чем награждён лишь буду я:
Коморка тесная, гния,
В которой место для зловоний,
Ко мне допустит насекомых,
Столь отвратных, тошнотворных!
            Одно дано им – жрать меня.
            Затем года пройдут, века,
            И тех, кто помнил, отдадут
            Земле – опять на тот же суд!
       Пока я жив, хочу вернуть
       Свою я юностью наполненную грудь,
       И руки сильные, прямую спину,
       Родных своих, жену и сына.
       На мир взглянуть хочу младым,
       А старцем быть седым, слепым –
       Мучений хуже не бывает.
       Каждый старец это знает.
             Так почему меня вы успокоить
             Всё грезитесь? А стоит?
Эвриклея:   Ты можешь дальше горевать
            И одиночество блюсти,
            Другим же важно знать,
            Каким был в молодости ты.
                Тебе почёт за мудрость лет,
                Тебе почёт за справедливость.
                У многих жизни вовсе нет,
                И жизнь твоя им только снилась.

Акт 3.
Восторг.
Одиссей:   Ну, надо же! Не может быть!
           Уже успел я позабыть
           Всю тяжесть своего копья…
           Хоть руки помнят у меня,
           Как правильно держать его.
           И древко цело, на месте острие.
Ох, Зевс свидетелем мне будет
И гром – судьёй, и он рассудит,
Коль то не лук, что я держу.
Давно уже на тетиву
       Я пальцы не сложил.
       Теперь мне хватит сил
       Пустить стрелу да точно в цель?
       Увы, не нужен мне теперь
       Тот опыт долгих тренировок.
       Да и колчан испортился меж полок,
           Покрытых пылью с тех времён,
           Когда на острове сражён
           Был мной могучий Полифем.
           Сейчас он тих, и мил, и нем.
О, сладость предвкушенья,
Что было нашим помутненьем
Больных войной рассудков!
Мы славили поступки,
За что в иные дни гореть в аду,
Иных бы бросили в тюрьму…
           А кто-то смерть обрёл в пучине
           Кровавых распрей. И поныне
           Едва ль с десяток ещё живы
           Тех воинов, что бились.
        Но я не буду сожалеть
        О том, о чём меня воспеть
        Другие взялись так давно!
        Как жить-то хорошо!
Как вспомню каждый час,
Когда держал я меч в руках,
То дрожь оковывает спину –
С врагами мерялся я силой,
И каждый миг, от страха цепенея,
Разить других, задуматься не смея,
Мне приходилось всю войну.
А для кого, за что и почему,
Все те вопросы повисли надо мной
Мечом Дамокла, бременем, виной.
        Лишь после задуматься пришлось,
        Чем людям это обошлось.
        Мне, к примеру, боги в наказанье
        Дали двадцать лет скитаний.
Об участи других и думать страшно:
Мучительно им жить пришлось, опасно.
Да кое-кто повесился, и кто-то утонул.
Кто очарован был и кто трухнул,
Всем сожалеть пришлось потом.
Забыться нам дано лишь сном…
          Забыться сном, уйти в мечту,
          Перечеркнув всю жизнь свою…
          Но стоило ли жить тогда?
          Погибнет тот наверняка,
          Кто реальность отвергает
          И в мечтах лишь обитает.
    Людей я вовсе не виню –
    Каждый награждён был по уму
    И действовал по мере сил своих
    (Пусть очень слаб был или лих).
Да мне до мира дела нет вообще!
И сам себе я пастырь, судья я сам себе.
Одно готов признать теперь –
Хотел героем быть планеты всей.
Но судить за это незачем меня:
На свете каждый без стыда
Всё мыслью грезится о том,
Что б говорили лишь о нём.
       Герои славные своей гордыни
       Всё светятся, хотя над ними
       Лишь посмеяться можно (да не грех!):
       Таких по сотне каждый метр.
           И гордость мнимых силачей
           Предрассудкам жизнь даёт уже.
           Лишь потешаться остаётся
           Над каждым, кто серьёзно
           Прославиться решил воображеньем,
           Подаренным Гермесом в наслажденье
Благоразумных, неиспорченных людей,
От порока жаждущих избавиться быстрей.
В угоду им дано и мне
Здраво рассуждать и оставаться при уме.
     А впрочем, хватит рассуждений.
     Те времена ушли в забвенье,
     И жизни радоваться надо,
     Ведь жизнь сама – уже награда!

Акт 4.
Ожидание.
Пенелопа:   Эвмей, прошу сходить на ферму.
            К нам вскоре верные друзья
            В память лет и доброй веры
            Гостить прибудут; и нельзя
       Позорить нас пустым столом.
       Царят пусть здесь тепло, уют,
       Чем был насыщен этот дом
       Веками долгими. Приют
  Здесь должен обрести
  Любой: и странник, и богач.
  Избавь нас от тоски –
  Навсегда её ты маску спрячь.
Эвмей:         Я повинуюсь, Госпожа.
               И каждый день, ваш дом любя,
               Служить готов беспрекословно,
               Хоть и не хвастаюсь здоровьем.
Пенелопа:   За то мы жалуем тебя.
            А в помощь Ментора зови;
            Обоих наградим сполна,
            Коль вы накроете столы.
      А Эвриклея с Улиссом пойдут
      Тем временем к парадной
      И марафет там наведут
      К приёму должному. Приятно,
            Когда помочь готовы люди
            В хозяйстве мне да без коварств.
            Никто за это не осудит,
            Ведь в помощи и труд не труд.
Эвриклея:   О, Госпожа, я с самого утра
            Навела по дому марафет.
            И всех, понимая и любя,
            Припоминаю; на чём свет
            Я поношу лишь тех,
                Кто был врагом для этого приюта.
                А дом для всех теплом, уютом
                Запомнится навек.
Пенелопа:   А я пока займусь собой.
            Достойно выглядеть должна
            В момент, когда вслед за трубой
            Гостей войдёт толпа
И примется нахваливать мой дом:
(Здесь плохо выглядеть я не имею права)
Угодить так хочется в любом
Желании – и то отрада.
        Пусть тяжело уже такую ношу
        Нести на старость своих лет.
        Но раз в неделю – ведь не сложно –
        На полчаса стать лучше всех.
            В те времена, когда младой
            Лицезрел меня весь мир,
            Дарил свой взор любой
            Лишь мне, и был он мил,
            Смешон и глуп передо мной.
Эвриклея:      Вы, Госпожа, чудесна, как всегда!
               И даже тот, кто словом беден,
               Напишет стих, найдя слова,
               О том, как образ ваш чудесен.
Пенелопа:   Перестань! Мне так смешно
            Сегодня слушать твои речи,
            Ведь почему-то в них слышна
            Тоска по юности беспечной.

Акт 5.
Гости.
Одиссей:     Пошёл я нынче поутру
             В саду гулять, и тут смотрю:
             Бежит меж яблоней лиса –
             Она ещё млада, стройна, –
         И не пугается (ну надо ведь!).
         А вдруг капкан иль, может, сеть?
         Я, было, потянулся за плечо,
         Но вспомнил: всё одно
       Что лук, что меч держать в руках,
       На старость лет промажу впопыхах.
       Но думаю, мол, стало быть,
       Развёл в имении я дичь.
          Какое ж удовольствие другим
          В охоте хвастать умением своим.
Гелек: Вы и вправду вздумали открыть
        Охоту на зверей?
        Вот чем возможно угодить
        Пристрастиям людей.
Пенелопа:   Шутить изволите такой забавой?
            Уж не по нраву мне затея.
            Добра в ней нет, как нет и славы,
            И в вашу дичь совсем не верю.
Одиссей:  Нет-нет, совсем я не шучу,
          Лишь вспомнить молодость хочу.
          А в том саду зверья не видел
          По этот день, когда его заметил.
               А в пташках прок – одно названье.
               Обедать ими – наказанье:
               С десяток их на зуб лишь хватит,
               Да и желудку мало. Кстати,
                Намедни слышал я, что вскоре
                Прибудет гость почтенный морем.
Гелек: Да, Улисс, правдивы слухи.
Одиссей:  И, значит, ему устроим пир.
          И будет между нами мир,
          Дабы не смели люди говорить,
          Что Одиссей успел забыть
             Слова свои о доброте
             И справедливости на собственной земле.
Матера:   А он при случае женат?
          Мою бы дочь да замуж.
          Ей-богу, что за детсад,
          Под двадцать ей когда уж!
Одиссей:    У ней же есть уже избранник.
            И он богат и тоже славен.
            И хватит уж, моя Матера,
            Смотреть обиженной химерой
            Словно малое дитя…
            Ты так наивна, так смешна…
        Неужто выдать свою дочь
        (Пусть будет день, иль будет ночь)
        Пытаешься ты снова поскорей
        За первого, кто приглянется из людей?
Гелек: Судить, конечно, не берусь,
        Женат он или нет,
        Но ни сколь не удивлюсь,
        Что обошёл он целый свет
        Ради любви к одной.
Пенелопа:   Да что ж решать за человека
            Берутся все без исключенья?
            А сами и не слышите совета,
            Словно провалилеся в забвенье.
Одиссей: Да что же ты, супруга,
                Лишаешь нас досуга?
                На старость лет лишь болтовня
                Поднимает настроенье по утрам.
        К тому же, мне про мир людской
        Доносятся поступки лишь молвой.
        А знать мне нужно обо всём:
        Кто золотом был славен, а кто – мечом.
Гелек: Тогда готовьте стол –
         Гость явится и к нам.
         Пусть будет сахар иль рассол,
         Поймём мы по его устам.
Пенелопа:   Ну что ж, пусть так.
            Мы будем ждать его на днях.