Жив Бог

Бог жив!
Жив Бог!
В  четверг Он повстречался соседу снизу, Николаю.
Николай, вообще -то, крепко пил,
Но в целом – добрый малый.
С глазами рыбы , бьющейся об лед,
Возникшим , вдруг, на месте бывшей полыньи.
Итак, четверг.
Хотя для Коли,
Всякий день , как воскресенье,
Коль найдена заначка для похмелья.
Итак, четверг.
Предательски дрожит рука.
Не мозг , а ртуть,
Которая туда  - сюда.
Поднял глаза.
А за окном два Ангела.
И бьются голубями о стекло.

«Опять до чертиков»
Подумал  Николай,
Задав движенье ртути.
«Хотя они белы
И в крыльях перья».
«Ох… , когда-нибудь не пережить похмелья».
А ангелы все бьются. Бьются о стекло.
Не хорошо, тут стыдно стало Николаю.
Он распахнул окно.
Влетели, холодом обдав.
И в голове, чуть посвежело, чуть посветлело.
Они  кружили по квартире,
Сужая траекторию полета.
В конце, концов, присели за столом.
Не Ангелы – уставшие пилоты.

А за столом... А за столом,
Последствия вчерашнего веселья.
Смущенный Николай.
Смахнул всю грязную посуду.
Скатерку спрятал за диван.
И сел напротив,
Того, что помоложе.
Развел руками.
Дескать, я гостей не ждал,
Но если нужно сбегать я не против.
«Постой, у нас собой».
Сказал , который  был постарше.
И Колю нежно приобнял.
А молодой, достал из рукава
Краюху хлеба , бутылку алого вина.
«Ну, что сидишь, хозяин, наливай».

И трое пили. Пили
За жизнь, как таковую,
За тех, кто в море.
За тех, кто на посту,
За тех, кто любит.
За тех, кто не любим.
За взятие Бастилии..
Вино струилось по граненому стакану,
Как будто кровь распятого Христа.
Рука у Коли задрожала.
Скукожилась душа.
«Распни, распни меня.
Оставь Христа в покое.
Я, я в этой жизни, а не он виновен».
«Ты, Коля, поспокойней.
Вот хлеб… Его ломай.
Глотни еще вина.
Как жертва Богу, ты не годен,
Уж слишком много на тебе греха.
Но все же, Богом ты любим.
Хотя, сам знаешь, чей ты сын.
 
Стремительно темнело.
«Пора. Берем его с собою Серафим».
И трое вышло из окна.
И только двое в небо.
А над двором еще три дня кружила.
Неоперенная душа.
Шурша листвой кленовой.
То Николай, себя готовил к жизни новой.