Свет лишь прикрытие

Вода плескалась возле ног,
И травы в тишине молчали,
Безмолвие накрыло ночь.
Невдалеке, крадясь, шуршало,
Трещали в темноте иголки,
И где-то хлюпало в болоте,
И мох шептал, кора скрипела,
Сливаясь с говором деревьев.

Сидел, заблудший, прислонившись
Спиной к стволу смолистой ели.
Как жаль, что он не пообедал,
Не захватил остывший завтрак
И не обнял пред уходом
Свою любимую жену.

Молчание сверчков сулило
Темнейшую в округе полночь,
С луною, где-то за ветвями.
И в голову закрались мысли,
О том, что где-то бродят волки,
Да с человечьми ногами,
Что у деревьев есть глаза,
Что, чуть правее, ближе к топям,
Блуждают сонные огни,
Пришедшие по чью-то душу.

Но древний папоротник спит,
Качаясь в невесомом трансе.
И скрип ветвей доносит слух
О вдруг подувшем где-то ветре,
Что скрыл луну за облаками.
У сердца стук глухой и томный.
Смеются ели и грибы
Над скорчившимся человеком,
Над тем, кто съежился от страха,
Цепляясь за кусочки праха,
Что пищей не послужат Им.
Для них и свет есть лишь прикрытие,
Поскачут от ствола к стволу.
Как жаль: лицо, что он увидел,
Не есть лицо его жены...

Все стихло. Молча новолуние
Плясало под ворчанье сосен.
Грибы-шаманы подвывали,
И мох шептал, кора скрипела,
Трещали в темноте иголки,
И где-то хлюпало в болоте,
И травы в тишине молчали.
Безмолвие накрыло ночь.