Два камня Марине

       Из альбома музея М.Цветаевой в Тарусе.

     Тот, кто бывал в Тарусе, конечно же ощутил волшебство этой колыбели поэзии, искусства. Такой покой и безмятежность разлиты в дымчато-перламутровых приокских далях, что чувствуешь прикосновение вечности. Блаженно дремлющая на necкe Ока, рощи на волнистых берегах - все такое русское и такое призрачное, ирреальное, недаром столько больших, непохожих друг на друга художников взлелеяла Ока. Поленов и Борисов-Мусатов, Заболоцкий и Паустовский…
     «Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, я не знаю и не могу вообразить" – писала в своих воспоминаниях Анастасия Цветаева.  Для ее великой сестры Марины Таруса осталась светлейшим, счастливейшим временем, к которому через трагические годы тянулась она памятью всю жизнь, эквивалентом рая, который мечтала обрести хотя бы после смерти.
    О, дни, где утро было рай,
    и полдень рай, и все закаты!
    Где были шпагами лопаты
    и  замком царственным сарай.
                I9II-19I2
    Недаром в Париже в 1934 году из ее измученной ностальгией души исторгается страстная мольба-завещание: "Я хотела бы  лежать на тарусском хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет   самая красная и крупная в тех местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уже нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов поставили с тарусской каменоломни камень: "Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева.»
     "Кирилловны" были опубликованы в  1961 году в альманахе "Тарусские страницы" и воспламенили сердца поклонников поэзии Цветаевой. Вскоре в Тарусе появился посланец любящей Марину киевской молодежи студент Семен Островой. Он был преисполнен решимости воздвигнуть здесь завещанный Цветаевой памятник. Для этого у него не было ни средств, ни соответствующих санкций - одна лишь любовь к Марине, и  она буквально сдвинула горы. 
  Страстный монолог Острового произвел такое впечатление на начальника тарусского карьера, что он ему подарил большой золотистый гранит весом 3-4 тонны (по воспоминанию Анастасии Цветаевой). Она и ее сводная сестра Валерия Ивновна убеждали молодого человека не ставить мемориальный камень на кладбище. Но он не внял уговорам.
  Тяжеленный камень с огромным трудом был привезен и установлен на том холме, где расположено поэтичное матвеевское надгробие Борисова-Мусатова. Юный поклонник Марины Цветаевой сам высек красивые буквы завещанной надписи.
  А далее... «Увы, собралась общественность...»(А. Цветаева). Сформировалось общественное мнение, что так не делается, что самозванный поклонник установил камень не у себя дома, не в личном садике, а на земле города Тарусы, а для этого нужно разрешение властей, тем более, что речь идет о памятнике поэту всесоюзного значения со сложной судьбой, много лет проведшему за пределами Родины и т.д. и т.п.
   Как ни странно, решающую роль сыграл протест дочери Цветаевой Ариадны Эфрон, отдыхавшей в то время в Латвии. Получив телеграмму о том, что без нее ставят памятник ее матери, она спешно обратилась к Эренбургу и Паустовскому с просьбой запретить происходящее. То ли она боялась, что эта история с самодеятельным памятником вызовет скандал и помешает изданию книги Цветаевой, над которой она тогда работала, а может быть возобладало уязвленное самолюбие: ее проигнорировали, с ней не согласовали, даже не пригласили. Уговоры ее тети не помогли.
 И неофициальный памятник, всего два дня простоявший над
Окой, был увезен, а потом разбит на мелкие куски. Паустовский, способствовавший установке памятника, теперь помогал его сносу. 
     Так закончилась эта героическая попытка энтузиаста-одиночки увековечить в Тарусе память Марины Цветаевой. Ее не забыли старожилы Тарусы, написал о ней в своем обширном рукописном труде "Моя Таруса" ленинградец B.C. Шабунин.
    Только через 27 лет после этой попытки воля Марины Цветаевой все же была исполнена. К 96-летию со дня ее рождения вполне официально был открыт в Тарусе желанный ею памятник  Пониже мусатовского холма у родничка встал черный гранит.
    Были речи, стихи, цветы – и… проливной ливень, быть может,
знак неприятия этого запоздалого дара поэту. К собравшимся с приветствием обратилась Анастасия Цветаева, с теплотой вспомнив о том первом снесенном памятнике. Он был поистине воздвигнут любовью, ой безмерностью чувств, которой была пронизана цветаевская поэзия.
     К вам всем - что мне, ни в чем
                не знавшей меры,
     Чужие и свои?!-
     Я обращаюсъ с требованьем веры
     И с просьбой о любви.

     Как поздно дошел до "чужих и своих" этот зов распахнутого сердца -  когда и след ее могилы был потерян! А ведь такой поэт без любви не живет, дефицит любви его убивает.
    Послушаете!-
    Еще меня   любите
    За то, что я умру.

   Не услышали. Дали умереть. И памятник отняли на целых 27 лет.
А любимый дом в Тарусе разобрали на дрова и устроили на его месте
танцплощадку дома отдыха.
     Напрасно дочь Марины Ариадна два года хлопотала перед Союзом
писателей. Он так и не выделил   деньги на домик-музей. А требовалось-то всего 7 тысяч – по тому времени цена высокопоставленного банкета.


     Опубликовано в газете "Литературные новости" в октябре 1992 г.