Глава 6

Глава VI

Темно везде. Подмигивали снегу
Лишь фонари. Компании пьяны.
Студенту из окон с горящим светом
Семейные ругательства слышны.

«Зачем кричат? Чего им не хватает?!
Что за проблемы там у них теперь?!
Ах да! Отец напился и ругает
Пришедших поздно выпивших детей…»

Ударил Юра урну. Звон бутылок,
Посыпавшихся вдруг, ударил в ночь,
Но, как порыв его тот ни был пылок,
И крик, и звон слились, уплыли прочь…

 И так он шел, как зверь в закрытой клетке,
Как проржавевший, сломанный мотор,
Как марш войны, как колокол набата,
Рычало, билось сердце. Но потом
   
Утихло понемногу, замолчало;
Стекло с земли растаявшим драже
Все, что смеялось, пило и кричало –
Притихло все, снаружи и в душе.

Он понял, что пришел во дворик дома,
Не видевшего Юру много лет.
Теперь здесь все подростку незнакомо,
Воспоминания и живы в нем, и нет…

Давно когда-то были здесь качели –
Его качала мамина рука,
А он кричал, с ним радостно скрипели
Ржавеющие трубы. Свысока,

 Когда его сиденье поднималось,
Он прыгал вниз, и миг, когда летел
Ему всего прекраснее казался –
Он был герой, он весел, и он смел….

Песочницу поставили на месте
Качелей тех. Вдруг Юра поднял взгляд –
Да! Да! Когда-то вот на этом месте
Стоял не пень – огромный дуб-гигант!

Где среди веток, тоненьких и крупных,
Сидел мальчишкой, прячась от друзей.
«Сережа, Саша, Миша – недоступны
Всех имена и лица мне теперь…»

Мгновенья детства в прошлое уплыли,
И есть ли смысл в боли тех потерь?..
Он помнит, что друзья когда-то были.
Он понимает – нету их теперь…

Да, ведь когда-то сам он отказался,
Ушел из детства, вышел из семьи.
Таким свободным мир ему казался:
Люби, гуляй – как хочешь, так живи!

 Семья ведь всем нам вечная проблема –
Сколько всего нельзя домой нести,
А гости так совсем больная тема…
Порой так трудно все перенести!

Мы так хотим жить в маленькой квартирке,
Купить ее, или хотя бы снять!..
И пусть придется нам учиться стирке,
И вермишель на «ролтон» поменять…

Потом, конечно, вспомнится, как дома
Нам бабушка готовила обед.
И почему бы не вернуться снова?
Мешает гордость. Гордость, или нет?..

И почему-то хочется прижаться,
К отцу, и к маме…тихо говорить:
«Спасибо вам, за все!» и улыбаться.
«Я так прошу за все меня простить...»

Но страх не даст открыть пред ними сердце,
Признать свои ошибки и вину.
В родных руках не можем мы согреться - 
«Они добро все это не поймут…»


***

О, девушка смотрящая с экрана,
Ты среди нас пытаешься найти,
Того, кто не покинет слишком рано,
С кем ты смогла бы вместе жизнь пройти.

Так веселы глаза твои на фото,
Одежда слишком много не скрывает;
Ты ищешь или, может, ждешь кого-то,
И вот он сообщенье оставляет…

Он не такой, какого ты искала,
И не понять, что у него внутри,
Но ты сегодня плакать перестала…
А завтра он признается в любви.

Проходят дни, приходит пониманье,
Что он не тот, с кем ты хотела быть,
Что ваши чувства – лишь воспоминанье,
Лишь слово. И его легко забыть.

Через неделю ищешь ты другого.
Пройдет три дня – с тобою новый друг.
Терять легко…теряешь снова, снова…
Не нужно чувств. Лишь скоротать досуг.

В жестокую попала ты ловушку –
Чтоб не страдать, должна поверить ты:
Всем наплевать на сердце и на душу.
Так гаснет свет…последний свет мечты.

***

Солнце утром небо осветило,
Горожан всех стало суетить…
Но сегодня Юре не хватило
Сил к своим родным домой зайти.

Больше смысла не было сидеть там,
И о детстве раннем вспоминать.
На площадке уж играют дети;
А студенту надо и поспать.

Черный день, пронзенный черной ночью…
Словно глаз стеклянный мертвеца,
Закатилось в небе солнце, точно
В ожиданьи скорого конца.

Жизнь лениво, вязко повернулась,
Со спины на складистый живот.
И свободой людям улыбнулась,
Пустотой немых глазниц-сирот.

Вот дорога. Вытряхнули зданья
Из себя лохматых муравьев.
Без приказов, без напоминаний,
 Вдруг решивших: «Мы сегодня пьем!»

И повсюду лысые затылки
Льют коктейли в рты своих детей.
Или это банки и бутылки
Откупоривают головы людей?..

Не понять, но очень улыбает
Этот всех веселый что-то-изм…
Круглота тех банок покрывает
Городов бетонный квадратизм.

И уже не скрыть свои хотенья:
«Надо быстро девушек раздеть!»,
«Прямо здесь!», «Плевать нам на смущенье!»,
«И развлечься можем, и смотреть!»

И легли. Их ласки, поцелуи
Потрошили хрупкие тела,
Что в реке бесчувственной тонули
Рук сухих, но липких, как смола…

Он спустился, из лучей заката,
Он клинок в руке своей сжимал.
И казалось, что он своим взглядом
В людях души, жизни выжигал.

Между тел, валявшихся нелепо
В переулках и на площадях,
Шел посланник огненного неба –
Всех людей палач и судия!

Он смотрел горящими глазами
 В честноты их сладостную даль.
Под его холодными ногами
Все шипел и плавился асфальт.

Взмах руки – и треснувшее зданье
Погребает капельки грехов.
Нет, любви, прощенья, покаянья
Этим людям больше не дано!

А потом, на вечную минуту
Замерев (весь мир чего-то ждет),
Небеса обрушились на землю
Бесконечным огненным дождем.

Только ангел с крыльями из крови
Не узрел агонию греха.
Всюду дети, вымытые болью.
И природа мертвенно-тиха.

Ненасытно пламя пожирало
Все, что в жизни видела земля.
И в огне том статуя сгорала,
На него направив горький взгляд…

***

Он проснулся. День уже трудился,
Кое-где еще висела мгла.
Солнца диск как будто бы гляделся
Беззаботно в лужи-зеркала.

Через час, чего-то съев на завтрак,
Погулять по городу решил.
Говорят, теплее станет завтра.
Но сегодня к вечеру – дожди.

Так часов прошло довольно много –
Побродил по лесу хорошо,
Где-то там – подальше от дороги.
Неспокойной отдохнул душой.

А под вечер снова он явился
На знакомой площади порог.
Тяжело в груди студента бился
Жизни мягкий, греющий комок.

Дождь пошел. Пропали с неба звезды.
Юра вверх поднял свои глаза...
Чтоб его раскаяния слезы
Могли видеть только небеса.

И никто тогда не видел, сколько
Так стоял, поэтов всех чудней.
Шаг один потом он сделал только
Чтобы быть чуть-чуть поближе к ней:

«Вновь молчишь… Ты от земли устала?
Какая жизнь была у вас в раю?»
Тихонько он коснулся пьедестала,
И с губ его сорвалось: «Я люблю…»