Настроенческое, в тонус

****



И почтальонов стало больше, и толще партизаны в соснах,
и козырь сдан, и жребий брошен, и мёд предрасположен к сотам,
цикута – сразу после рая, простые истины – о главном,
и влага ночи проверяет недоприкрытость одеялом…

Осенний день летит в пампасы; не то, чтоб зебра –  просто в точку…
Кладовка ощутит припасы, пороховую тяжесть – бочка,
мгновенья предрешают разом склонять иные величины,
чем окрылённый плотью разум в плену надежды, как причины…

Придёт, праздношатаем, клоун, достанет кролика из уха…
Порой осеннею порою полна соседская избуха,
где клофелинят ластоноги, сжимая горечь между строчек,
устав от скомканной дороги и жёлтых простыней в цветочек…

Смешав реципиентный кворум, глотнёшь из этноса иначе,
чем пьёт пустые разговоры калитка, слившаяся с дачей.
Где до удачи не добраться, а расстояниям не слиться –
шуршит усталость папарацци, стирая утренние лица…

Где в опустевшей черепице, всё окончательно утроив,
жуку усатому не спится ( у всех жуков бывает Троя)…
Он знает дни воспоминаний, в ином пространственном отрезке
зажатый жизнью меж стенами на обесточенной подвеске…

Он помнит больше, чем заботы, он любит больше, чем печально,
ища пространственно кого-то равновеликими ночами…         
И я, уставший от прохлады, к нему присевший на колени,
ему рассказываю правду, смотря в глаза его оленьи…

Недокурлычат птичьи стаи, в тетрадке клякса влажной тучи,
непреднамеренность простая в текущем плавно, и  зыбучем,
смешно намешанном в воронке,  где муравьиный лев на страже
относит в осень похоронки, по листьям, дням, тебе и даже -

о чём-то тёплом, что бывало, но неизбывно бито в быте…
И ляжет крест на покрывало, где нолик – бледный и забытый…
А я грущу себе ночами, кроша словами, пеплом, часом,
И - чей ты? - спрашиваю чаще… И – череп трёт ночная чаща…

И почтальонов - стало больше...