Мартишина Н. Е. Статьи

Чудо, которое всегда рядом





        В Сергиевом Посаде   вышла в свет весьма интересная книга – «Второе рождение» Ивана Кудрявцева.
Книга озаглавлена «Стихотворения и поэмы», но интересна эта книга прежде всего тем, что является объектом прочтения не только для любителей поэзии и не столько для них, сколько для культурологов, физиологов, психологов.
Во «Втором рождении» известный радонежский поэт Иван Кудрявцев  посредством стихотворных зарисовок, своеобразного «поэтического дневника», рассказывает людям о беде, случившейся с ним, – инсульте, поразившем его в 2000 году; рассказывает о преодолении этого недуга, о медленном возвращении к обыденной жизни, о реабилитации в Центральной клинической больнице восстановительного лечения, о людях, встретившихся  поэту  на новом, тревожном и трудном, отрезке жизни.
Мне посчастливилось писать предисловие к этой книге. Пусть многие стихи поэта на данном этапе творчества несовершенны, - главное в них не богатство метафор и не выверенность рифмы. Главное в них – то, что врач и культуролог Альберт Швейцер называл «благоговением перед жизнью».
 ( А. Швейцер, надо полагать, знал толк в жизни: будучи успешным врачом, он уехал в  Африку, в затерянный мир Габона, выстроил на свои средства госпиталь для туземцев и работал в нём до конца своих дней. Название лучшей книги Швейцера так и звучит – «Благоговение перед жизнью», или, в зависимости от перевода, чуть иначе, - «Преклонение перед жизнью»).
Книга Ивана Кудрявцева «Второе рождение» тоже наводит на множество размышлений…
Я не  стану повторять здесь, что эта книга – лирическая летопись преодоления трудностей, что многим людям, столкнувшимся с бедой, она поможет энергией мужественности, мудрости и оптимизма, теми импульсами света и доброты, что мерцают на её страницах.
Я не стану говорить, что эта книга учит любить и ценить жизнь.
Мне хочется в связи с выходом этой книги вспомнить об одной теории – теории построения движений, принадлежащей видному отечественному физиологу Николаю Бернштейну.
В этом году, 24 октября, исполняется 110 лет со дня рождения выдающегося нейро- и психофизиолога Николая Александровича Бернштейна (1896 – 1966), создателя нового направления исследований в медицине – физиологии активности, продолжателя идей И.М. Сеченова и А.А. Ухтомского, автора фундаментальных книг «О построении движений», «Очерки по физиологии движений и физиологии активности», «Биомеханика и построение движений». Труды Н.А. Бернштейна составляют теоретическую основу современной биомеханики, его идеи предвосхитили ряд положений кибернетики, годы его творческой работы английские учёные назвали «эпохой Николо Бернштейна».
Славную дату могут отмечать не только медики, физиологи, кибернетики, спортсмены, психологи, но также и культурологи, философы, лингвисты. Труды Н.А. Бернштейна дают обширный материал для размышлений, являются солидным теоретическим подспорьем, в частности, для исследований в области таких сравнительно молодых наук, как психолингвистика и лингвокультурология.
В своей теории построения движений Н.А. Бернштейн высказывал революционную мысль: жизнедеятельность каждого организма есть не что иное, как «активное преодоление среды, определяемое моделью потребного будущего».
Жизнь, считал Бернштейн, - в движении к будущему, в целенаправленном преодолении среды. Ранее физиологи считали, что главное в жизнедеятельности организма – сохранение равновесия со средой обитания, уравновешивание, приспособление к среде – поддержание гомеостаза. Сам по себе греческий корень «стаз-» означает неподвижность, остановку. Идея Бернштейна заставляла рассматривать сам гомеостаз только в динамике. Но преодолевать или приспосабливаться?
Говоря точнее, желанная цель любого живого организма – независимость от среды обитания. Независимости можно достичь двумя достойными путями: «уравновеситься» со средой, стать «незамечаемым» ею и не вызывающим на себя её атаки ( биохимической, вирусной, психологической, военной и т.д. – в зависимости от уровня организации, которую мы можем рассматривать, соответственно:  молекулярной, организменной, этнической, государственной и т.п.), либо стать выше среды, преодолеть её условия, выйти на другой энергетический уровень, занять  другую нишу. Правда, тотчас встанет вопрос, останется ли организм уравновешенным с новой средой, или он будет преодолевать новые условия и дальше, - человек ищет, где лучше, согласно пословице.
И всё-таки   -   преодолевать или приспосабливаться? Выбор стратегии – важное дело. Но, по образному выражению Владимира Найдина, автора очерков о теории Н. Бернштейна, доктора медицинских наук, профессора Института нейрохирургии им. Н.Н. Бурденко, «приспособление – это тоже борьба».
Так что средство у жизни  одно – только борьба, и цель, как у всякой честной борьбы, одна, - только победа.
Без борьбы нет жизни. «Без активного преодоления среды организм не сможет  выполнить своей программы и погибнет», - пишет В. Найдин в очерке, посвящённом физиологии движений.
 Он называет движение «чудом, которое всегда с тобой». (Найдин В. Чудо, которое всегда с
тобой // Наука и жизнь №5, 1976.С.97)
Жизнь, проявляющая себя в движении, сама движением являющаяся, - чудо, которое всегда с нами.
Но есть в теории Н. Бернштейна и ещё одна мысль, которую В. Найдин называл дерзкой и глубинной. А мысль эта такова: «Все эти возможности (возможности новых, небывалых в эволюции уровней построения движений – Н.М.) открылись для мозга благодаря коре с её совершенно особой структурой. Как знать, к чему это приведёт в ближайшие миллионолетия?»
«Чем не материал для самых серьёзных фантастов?» - восклицает В. Найдин. И материал для самых серьёзных культурологов тоже.
Известно, что в начале каждого движения лежит восприятие окружающего мира – наша мысль, мыслеобраз. Мыслеобраз – не что иное, как слово. Теория построения движений уводит исследователя по пути познания далее – к проблемам культурологии, культурософии, лингвистики; приводит к основам нейролингвистического программирования,  к своеобразной «живой кибернетике»
Слово, речь, язык – вот наши средства для означивания, маркировки действительности
( заметим, и недействительности тоже), наши средства для работы с условиями среды, средства для преодоления этих условий. Это – наши средства жизни, как заданные жизнью, так одновременно и творящие её. Это именно то, что на предыдущих уровнях развития материи было только движением. Слово, речь, язык – движение, присущее лишь человеку.
Преодолевая косность среды посредством движения, живое существо отстаивает, означивает прежде всего свой внешний облик. Преодолевая условия среды посредством слова, речи, языка, человек преодолевает себя, выстраивая свой новый устойчивый внутренний облик. Слово – инструмент адаптации к условиям жизни, но и инструмент, творящий бытие, преображающий сознание и действительность. Наша внутренняя личностная жизнь получает знаковую и социальную форму, будучи выражена в слове.
Посредством слова, речи, языка человек осознаёт себя. И всякий раз за процессом осознания следует проживание заново своей целостности, готовности к жизни, готовности к новому движению.
Как знать, не следует ли прочесть теорию построения движений Николая Бернштейна как «теорию построения жизни»?
В слове заключена неисчерпаемость движений, в слове заключены дороги в будущее. Вспомним культурософские искания славянофилов, дающие возможность понять, что в вопросах языка заключен потенциал социально-политического, экономического, культурного развития России. Вспомним, какое значение вопросам изучения языка уделяли медики и культурологи В.М. Бехтерев и А.А. Богданов. А.А. Богданов считал язык народа важнейшим гарантом построения нового исторического общества, залогом победы идеологии на арене истории.
Словом, речью, языком определяется модель «потребного будущего», о котором говорил замечательный учёный Николай Бернштейн – говорил языком своей, лично прожитой, эпохи.
Слово, речь, язык – новый, лишь человеку присущий уровень организации движения.
Книга Ивана Кудрявцева «Второе рождение» рассказывает о чуде и таинстве – о «втором рождении»,  обретении движения заново, обретении заново поэтической речи, обретении заново мира.
Через преодоление страхов, отчаяния, неуверенности человек возвращается к своим потенциальным возможностям – и открывает в себе новые силы.
В этом контексте поэзия – новая степень свободы, новая степень движения, новый уровень освоения мира и означивания себя в мире. Слово  - это не просто видоизменённое движение: это возвышение движения. Это – движение с новыми, давно уже осознанными (вспомним пословицы о слове!), но ещё не вполне освоенными человечеством возможностями.
Поэзия – новый уровень двигательной активности человека.
В этом поэзия равна, может быть, лишь виртуальной реальности.
Болезнь отняла у Ивана Фёдоровича многие возможности движения… Но он – поэт, человек, имеющий свои степени свободы, - и он остался свободным.  Книга «Второе рождение» - это движение:

Весь мир, стремительно летящий,
Зовёт не вниз, - а ввысь,
И я иду…

Читая книгу Ивана Фёдоровича, мы можем заново пережить осознание границ телесности и виртуальности, можем переосмыслить прошлое и будущее с тем, чтобы  заново сориентировать себя в настоящем, - по сути, заново пережить рождение, выстроить заново систему координат.

Спасибо, жизнь, что я живу
И праздником тебя зову, -
И праздник наяву!

Борясь с косностью среды, человек борется со своей внутренней немощью. Преодолевая условия среды, человек преодолевает себя, выстраивая свой новый устойчивый внутренний облик. Мы делаем это единожды: в младенчестве. Поэт Кудрявцев, попав в условия недуга, повторяет своё вхождение в мир заново – и это новое, второе рождение.  Человек, попавший в «пустое пространство» между бытиём и небытиём, возвращается, обретая заново границы мира, постигая грани внешнего и внутреннего, осознавая реальность заново, заново означивая и осмысливая себя в пространстве, отвоёвывая себе «пространственно-временную» территорию новым трудом. Каждый день в новых условиях переживается поэтически как новый день творения, - словно рождение, словно акт осознания мира. И всякий раз за процессом осознания – переживание своей целостности, готовности к жизни.
Книга, будто в замедленной киносъёмке, дарит нам эти мгновения остроты переживания жизни, остроты переживания включённости в жизнь.


И, как открытье –
Цветы, деревья, высь –
Благоухают…

Осознать себя живым человеком в полной мере  можно, только почувствовав горение жизни в другом человеке. Пламя может вспыхнуть лишь от другого пламени.
В этом плане книга «Второе рождение» представляется неким культурным кодом, некой «кнопкой перезагрузки», если можно так выразиться, - позволяющей многое начать и осмыслить заново.

Каждый раз учусь ходить,
Начиная всё сначала…

Посредством книги Иван Фёдорович включает нас в переживание «Второго рождения» - в со-действие, в со-чувствование, в со-движение. Открывая книгу Ивана Кудрявцева, мы в чём-то переоткрываем себя.
Ради этого и стоит читать необычную книгу, и, между прочим, стоит прочесть её – между строк…
 Сергиево-посадская газета «Зеркало» озаглавила заметку об издании «Второго рождения» так: «Книга – подвиг». И в слове «подвиг» главный слог – движение!
А в слове «движение» главный слог – «жизнь». И это - чудо, которое всегда рядом…
















Белый свет далёких звезд. Поэзия Ивана Кудрявцева
Наталья Мартишина



«Писатели не могут ни на минуту сдаться перед невзгодами и отступить перед преградами. Что бы ни случилось, они должны непрерывно делать своё дело, завещанное им предшественниками и доверенное современниками. Недаром Салтыков-Щедрин говорил, что если хоть на минуту замолкнет литература, то это будет равносильно смерти народа», - пишет Константин Паустовский в  замечательной книге о творческом труде – книге «Золотая роза».

И далее, размышляя о деле своей жизни, Паустовский говорит:

 «Писательство – не ремесло и не занятие. Писательство – призвание…
Человека никогда не призывают к ремесленничеству. Призывают его только к выполнению долга и трудной задачи. Что же понуждает писателя к его подчас мучительному, но прекрасному труду?
Прежде всего – зов собственного сердца. Голос совести и вера в будущее не позволяют подлинному писателю прожить на земле, как пустоцвет, и не передать людям с полной щедростью всего огромного разнообразия мыслей и чувств, наполняющих его самого.
Тот не писатель, кто не прибавил к зрению человека хотя бы немного зоркости.»

Что же понуждает к писательскому труду? И я часто задаю себе этот вопрос.
Сердце, даже имея подсказанные опытом ответы – каждый раз  восхищенно и удивленно замирает,  распознав в современнике несомненный и ясный дар.

Каждый раз, перечитывая стихи Ивана Кудрявцева, поэта из подмосковного  Пересвета, я убеждаюсь во властной силе того, что мы называем призванием.

Разве не достаточно забот о семье, забот о работе? трудов, отданных увлечениям? времени, посвященного друзьям и книгам? Но жизнь, озаренная призванием, рано или поздно оказывается подчиненной ему.

«Дар» – так назвал один из романов Владимир Набоков. И в этом названии романа о таланте – не блеск драгоценного подарка, а тяжелая поступь рока. Дар –как удар судьбы, рад ты дару или не рад. Дар – избранность, дар – призвание. (На Руси подарком выбирали – указывали на судьбу, даря платок ли, цветок ли тому, кто сердцем выбран…)

Поэта выбирает, призывает не народ, не комиссия из самых умных голов – выбирает какая-то высшая сила, может быть, алый посланец-Ангел, скрывшийся за предзакатным облаком… Вот почему замирает сердце и никак не нащупает путеводную строчку рука, собравшаяся вслед за сердцем говорить о поэте – Иване Кудрявцеве.

Иван Федорович Кудрявцев родился в 1942 году, в деревне Орлово Ливенского района Орловской области, в крестьянской семье. Окончил Московский техникум железнодорожного транспорта им. Ф.Э. Дзержинского в 1963 году. Практику проходил на станции «Подмосковная», получил специальность механика-холодильщика рефреджераторного поезда. Работал на больших, 23-вагонных поездах, и повидал в поездках страну – от Мурманска до Владивостока. И в короткие отрезки свободного времени посещал литературное объединение «Магистраль», что было организовано при Центральном Доме культуры железнодорожников – знаменитом ЦДКЖ  у Казанского вокзала. Дальние рейсы, строки новых стихов…

    Но судьба позвала в необычную дорогу – после окончания МВТУ им. Н.Э. Баумана жизнь молодого  специалиста оказалась связанной с космическими трассами. Уже не  локомотивы пришлось сопровождать молодому инженеру в путь из депо – а довелось провожать в неизведанное космический корабль-первенец на степном космодроме.

Иван Федорович любит вспоминать, как, словно локомотив, по рельсам, отправлялся огромный корабль в таинственный путь  (а на рельсы работники космодрома положили тогда монетки, и долгие годы хранили их, расплющенных громадой корабля, как  памятные знаки). Сейчас Иван Кудрявцев, житель подмосковного Пересвета, пишет поэму о далеких памятных днях. Ведь Иван Кудрявцев – поэт, член Союза писателей России, автор трех поэтических книг. Он же является одним из составителей антологии «Поэты Сергиева Посада». Он - неутомимый подвижник-краевед: с его участием уже изданы сборники товарищей по цеху поэтов: А.Селиванова, А.Чикова; готовятся новые сборники. Необходимый для такой работы дух товарищества был усвоен, должно быть, в техникуме железнодорожного транспорта – не случайно поэт вспоминает  техникум с сердечной благодарностью на страницах книг…

Железнодорожник, один из команды первопроходцев космоса, поэт Иван Кудрявцев - автор книг «Вериги», «Очнувшийся однажды», «Белый свет».

          В начале творческого пути в поэта поверили  Виктор Боков, Алексей Марков, Михаил Львов, Анатолий Чиков, Анатолий Парпара.

  Виктор Боков, народный поэт России, подарил Ивану Кудрявцеву такие добрые строчки, музыкально точно передав в них  интонацию и манеру  поэта:

Как голуби,
Строчки с твоей колокольни воркуют!
Пускай тебя недруги не критикуют,
Воркуй, голубок, и кати колобок,
Рассказывай сказки, былины,
Пой песни повсюду –
Ты Федорыч, Федорыч я,
И отцы наши Федоры,
И мы с тобой тоже нисколько не лодыри,
И я тебя, друг мой, поддерживать буду!

Книга «Белый свет» вышла в 1998 году в издательстве «Советский писатель». Я перечитываю эту книгу, и время открывает иные грани знакомых строк.

Во все глаза гляжу
На белый свет –
Ему
Конца и края нет.
Он всюду:
Вне,
Во мне,
В далеком небе –
Светлая звезда
И облаков летучая гряда.
И дождь.
И изморось.
И снег…

Свет настолько бел, что возможны радуги! Душа поэта Кудрявцева настолько отзывчива и чиста, что хочется сказать: светлая, как Божий день! И только сейчас я думаю, что белый свет – это ещё и свет звёзд, свет, к которому всю жизнь стремится Кудрявцев. Ведь над рабочим столом поэта и сейчас – фото ракеты-первенца,  ракеты, которую поэт с товарищами провожали на Байконуре к звёздам!

Фотография  давняя, чёрно-белая: чёрные тюльпаны в дымчатой степи, белая ракета на старте.  Не зря Иван Кудрявцев работает над поэмой об этих днях, оживляя и земные будни, и космические приметы. Это – ярчайшая страница не только в биографии поэта  - в биографии целой страны! И она должна быть воспета! Она должна быть прочитана новыми поколениями!

Новые ракеты улетают к белому свету далёких звёзд – но та была первой. К белому свету… Не о звёздном ли книга Кудрявцева? Книга, в которой так хороша земная реальность. Вот поэт говорит о своем доме: 

А он? - Он неказист, мой дом.
В нем что-то есть от тени,
Слегка придавленные стены
Узорчатым деревьев потолком.

Или о нашем общем доме:

Брезжит рассвет. Птиц не слышно.
Ветка от ветки, как Бог ниспослал.
Не шелохнутся. Лишь пышут
Росами капельки сна.

И вдруг на страницах – какой-то галактический взгляд:

Я не знаю,как быть.
Я не ведаю, где ты.
Белый снег под ногами скрипит
И кружит, и кружит,
Закрывая планету...

Космос  рядом, на зимней улице:

Деревья, от снега воздушные.
Чуть-чуть – и они полетят,
И солнцу, и звёздам послушные…

И звёзды рядом –  рукой подать:

Словно небо спустилось в деревья
И окутало инеем лес,
И я трогаю звёзды на елях
И купаюсь в снегах до небес.

Порой кажется, что строки «Белого света» пронизаны космическими лучами. Но, скорее – лучами души поэта Ивана Кудрявцева:

Ветер принёс прохладу
Ранней заре.
Росы пошли по саду
И луговой траве.
Лесом и полем,
И у меня под окном.
Словно мне силы полнит –
Благоухает дом.
Сбрасываю сонные путы –
И налегке, налегке.
Доброе утро
Небу, земле и тебе!
Птицам и людям,
Дереву и траве!
Кто сказал: счастье будет? -
Счастье есть на земле!

Книга будто меняется под взглядом, сверкает новыми гранями, гаснет и оживает вместе с моей душой. Она живет! И зовет к белому свету далёких звёзд – нежному, как мечта, властному, как призвание.

Но откуда это удивительное ощущение жизни? В чем особинка стихов Кудрявцева, что их отличает? Ведь на первый взгляд они могут показаться неловкими, даже непрофессиональными? Но неловкость живого существа всегда милей точных и целесообразных движений новейшего робота. Стихи Ивана  Кудрявцева – живут и радуют. В чем же их загадка?

Читатели книг поэта сразу вспомнят, что стихи его состоят из ритмических неправильностей – в этом они сродни, может быть, джазовой музыке. Ждешь одного ритма – а тут другой, а там и третий, а вот и четвертый. Непривычно для слуха. воспитанного на классических ритмах! И для поэтического слуха, воспитанного на системе ямбов-хореев, тоже.
Но кто сказал, что в природе одни лишь ямбы да хореи, анапесты да амфибрахии – ровные, размеренные ритмы? Разве им подчиняется метель? Разве капель не отклоняется от  ритма? Мы, привыкая к ритмичной работе двигателей, забываем о шорохах леса… Неправильность вызывает в нас теперь ту настороженность, какую, вероятно, вызывали у пращуров сгруппированные звуки. Неправильны порывы ветра, извилистые пути молний, короткие песни пастушьих берестяных дудочек. Неправильна жизнь костра – эти вздохи космической плазмы. И сердце, не будучи мотором, имеет право на свои прекрасные неправильности. От сердца – ритм стихов Ивана Кудрявцева:

Стихи – пророчство.
Они – сбываются.
И, даже страшно мне –
Как в сердце отзываются…

В «неправильностях» стихов Ивана Кудрявцева видится мне следующее: серьёзная чуткость к миру и честность перед ним. Иной поэт, получив впечатление, спешит «запечатлеть» его в привычных ритмах, убирая все шероховатости, заботясь  и о народе, которому должно понравиться, и о критике, которому должно быть всё понятно. Или наоборот. Но если бы летний дождь заботился о том, как правильней пройти по Москве – это был бы ненормальный летний дождь! И о нём никто  не спел бы немножко неправильной песни.

Некоторые стихотворцы, пробуя свое перо, задают себе чисто формальные задачи: написать верлибр, басню, сонет… Ничего в этом плохого нет, ведь так учатся и молодые художники: пишут натюрморт, портрет, весну, лето, осень…

Ничего плохого в этом нет, пока человек ищет себя и эти поиски не считает достоянием нации. Хуже, если он публикует эти формальные поиски, так и не поняв, отвечают ли данные вещи его стезе, его неповторимому слову.

Одно из ценнейших, на мой взгляд, качеств книги поэта Кудрявцева – отсутствие  каких-либо следов формальных задач. Всё находится в фокусе творческой сверхзадачи поэта: говорить о мире и о душе. Иван Кудрявцев – человек необыкновенной начитанности, обладающий верным чутьём слова. Мог бы очень легко сделать следующее: пригладить, «подрифмовать» свои стихи в угоду многим – дабы сразу, не вызывая споров, понравилось.

Но нет – он остается собой для, может быть, немногих своих читателей, способных уловить поэтическую аритмию его сердца.

Не таковы ли были импрессионисты – славные художники, поставившие творческое дерзание выше выверенного умения, свежесть впечатления выше служения системе – системе художественных приёмов.  Поэт Кудрявцев не служит принятой системе стихосложения – он слагает свои стихи. И они не похожи ни на белые стихи, ни на верлибры. Может быть, похожи на рифмованные верлибры?

Похожи лишь на самих себя, стихи Ивана Кудрявцева. Удивление перед жизнью, свежесть восприятия жизни – главные темы этих стихов. Вот строки из стихотворения, давшего название книге – «Белый свет»:

И каждый раз, приветствуя зарю,
Я каждый миг благодарю!
И не стыжусь –
Гляжу – не нагляжусь,
Дышу – не надышусь,
Живу – не наживусь…

Отчего так? Поэт отвечает читателю:

Ибо я – деяние
Дат и лет,
Часть природы – человек,
Мира часть – поэт.
Всматриваюсь в себя,
Вслушиваюсь в себя:
Каждой клеточкой,
Каждым нервом.

«Ибо я – отражение…»   Отражение родного края:

Родимый край, родные кущи
Приходят в снах и наяву…

Отражение счастья в любимых глазах:

Любимая, радость! Бушует сирень
И праздники сада врываются в день!

Отражение города, с которым связана судьба:

В этом городе две заметы:
Огонь и гул. – Верь, не верь! –
Как пришельцы иного света
Раздирают небесную дверь,
Открывают дороги
К неизвестным мирам.
В этом городе век на пороге –
Век космических трасс.

«Век космических трасс» – так никогда не скажет поэт, воспитанный на классических примерах. Но поэт – работник космодрома! Он скажет именно так – и в нагнетании быстрых звуков короткой строчки видится горение скоростей…
Вот  и следующее стихотворение  отличается  своеобычной оркестровкой:

Упирается улица в камень памятный,
Как бы заданно шаг замедляя пред памятью
И пред техникумом, что за ним,
Словно связь неразрывная с ним.
Обойдёт их и далее.
Там и дом, где живу,
Словно улей нечаянный
Притулился к домам на плаву.
Далека его пасека! Не одну охватила страну
И наполнила памятью,
И судьбу окрылила ещё не одну…

Стихотворение записано в скоростном режиме, как вспышка памяти, как полёт мысли. И прочитано оно должно быть в том же режиме! На той же скорости!

Молнию нельзя разглядывать, как бабочку – пришпилив к столу и вооружившись лупой. Для каждого предмета в мире – свой способ познания. Для каждого поэта – свой способ прочтения. В приведенном стихотворении есть камертонная строчка: «как бы заданно шаг замедляя пред памятью».

Так, для верного прочтения того или иного поэта нам необходимо задаться целью войти в его мир – ведь лирика всего лишь величина, производная от личности. Кроме того, надо почувствовать темп и ритм поэтической мысли, тогда строчки сами  подладятся к нашему сердцу. Нет – пройдут мимо, и поэт останется чуждым. Бывает, годы  уходят на распознавание близкого душе поэтического строя – годы, ибо мы редко обладаем умением понять другую душу. Чаще понимаем случайно, вздрогнув от резонанса. И, ленивые, случайность называем благодатью. Тогда как благодать даруется нам и пребывает в нас самих.
Как же следует жить? И поэт отвечает стихотворением из цикла «Благодать»:

Память лет ворошить,
И заглядывать в будущее,
И текущее не забывать,
И любить, и любить, и быть любящим,
И дань времени отдавать…
…Ты лишь всматривайся,
вслушивайся, впитывай,
и судьбу не испытывай,
И воспеть эту жизнь, этот свет –
Твой удел.

Тогда, быть может, сбудется предначертанное поэтом:

С каждым часом дом хорошеет.
В нем и люди под стать будут жить
И достойно отчизне служить,
Это ценность сегодня имеет.
Как и всё в этом мире высоком –
Труд и жизнь и любовь, даже сны,
Как обрывки иной глубины,
И у окон
Свет звезды полуночной, высокой,
Затерявшейся в свете луны…

Разумеется, можно было бы построить очерк о поэте иначе: найти, например, в книге погрешности и поговорить о них. Но мы сегодня завели разговор о главном, что есть в книге «Белый свет» – о поэтическом веществе.

Мне нравится свобода в стихах Ивана Кудрявцева – свобода, соединенная с лаконичностью, свобода, ни разу не перешедшая в расхристанность. Кажется, что автор выстроил свой поэтический дом в коротком переулочке между шумными проспектами силлабо-тоники и верлибристики. Он вырастил свой сад – и кажется, что яблоки в его саду – те самые наливные, действительно когда-то росшие в славных русских вертоградах – через которые виден белый свет. Белый день живёт в этом белом саду, и на столе поэта – лист светящейся белым светом бумаги. Ибо поэт не ошибся, сказав:

И небо – под стать мне.
Купаюсь в нем, сколько хочу.
И жизнь высветляю, как счастье,
Подобно живому лучу.

Теплым светом исполнен поэтический мир, который носит имя – Иван Кудрявцев.