Разговор

Матовый свет мягко разливался по строгой тишине, вдруг наступившей в небольшом двухместном номере нижневартовской гостиницы. Дождем плакал холодный октябрь. За окном срывались  в крещендо зловещее завывание ветра и барабанная дробь дождя. Грозовые тучи неистово  вращались в небесной центрифуге, увлекая за собой многотонные массы насыщенного водой воздуха. На улице творился настоящий апокалипсис, смешавший небо с землей. А в комнате обстановка дышала покоем и уютом. Я купался в этом уюте. Преисполненный ленцой и негой, удобно развалившись в мягком кресле, я читал Драйзера. Книга и обстановка располагали к раздумью. Я читал и размышлял. Иногда я отрывался от чтения и восторженно наблюдал бушующую за окном стихию.
Напротив меня сидел Игорь Иванович – командировочный из Новосибирска. Он колдовал над закипевшим чайником с ложкой дефицитного по тем временам настоящего индийского чая. Игорь Иванович был настолько сосредоточен, словно это была невесть какая серьезная  работа. Вдруг по комнате поплыл невероятный аромат, и я невольно отвлекся от Драйзера. Игорь Иванович счастливо заулыбался, точно у него родился ребенок. Я тоже улыбнулся, заметив, что он достал две чашки - стало быть, и на мою  долю.
Я отложил книгу и предался размышлениям. Размышлял, однако, недолго. Чай заварился, и Игорь Иванович наполнил чашки удивительным эликсиром цвета рубина. Комната наполнилась благоуханием чайного букета. Игорь Иванович достал из тумбочки блюдце с кусковым прессованным рафинадом – он признавал чай только вприкуску.
Я не стал ждать  особого приглашения и сразу же взял чай и кусочек сахара. Игорь Иванович устремил взгляд в потолок, словно произнося молитву. Он бережно положил в рот кусок сахара и отпил из чашки, слегка прикоснувшись к ней губами. Да, думал я, для него это была своего рода религия. Он был во власти чайного дурмана. Его отсутствующий взгляд блуждал по комнате, и мысли гуляли неизвестно где. Вдруг он сказал:
- В этом году будет поздняя зима.
Будучи новичком в прогнозах сибирской зимы, я ничего не ответил.
- А у меня ещё и ружьё не готово, – продолжил он.
- У вас есть ружьё? – спросил я скорее для поддержания разговора.
Игорь Иванович вперил в меня удивлённый взгляд.
- А как же без ружья! Охота – святое дело. Только последнее время приходится уходить далеко в тайгу.
- А что так?
- Да нефтяники дичь распугали, - он задумался, - Но это не беда. Зимой хоть зимники есть.
- Зимники?
- Да. Это дорога такая. Летом по болоту только на гусеничном транспортёре можно, а зимой хоть на тракторе. Все болота промерзают, по воде, аки посуху.
- А на что охотитесь зимой?
- Да на всё, что бегает и летает. Вообще то, зимой охота с ружьём хуже. Зимой я больше капканы ставлю.
Беру в основном лису, - он сделал глоток чая.
- А как же морозы?
- То-то и оно, что морозы. Днём в сильный мороз зверья мало, потому и хожу с капканом.
- Ну и как?
- Ну как, в прошлом году жене шубу и шапку из лисы пошили. Даже повезло росомаху встретить, да убивать не стал, жалко. Красивая, зараза.
- Росомаху?
- Сильный зверь. Увалень. Косолапый, как медведь. Говорят, лося берёт.
- Такая маленькая?
- Маленькая, да удаленькая. Она режет лося на ходу – в горло вцепится и висит, пока тот не упадёт от потери крови. Лапы широкие, в снег не проваливаются. Скользит по снегу, как по льду.
- Ничего себе.
- Да, такая вот стратегия. Умное и сильное животное. И  опасное, если брать на пушнину. Вот только у меня рука не поднялась. Уважаю.
- А летом?
О, летом. Летом хорошо. У меня лодка с мотором. Я на ней по Оби в такие дали заплывал. А весной и осенью, когда лёт утки – вот когда настоящая охота. Осенью орех, ягода, грибы. Кстати, кедр лишь раз в четыре года шишку даёт. Я на кедре и клюкве машину сделал.
- Да-а, - только и сказал я.
- А вот помню, подлетаем вертолётом к кедрам, опускаемся к самым кронам, а потом только шишку собираем. И лущим. Работа нелёгкая, но благодарная. – Игорь Иванович глянул в окно и зябко поёжился. Стихия за окном продолжала безобразничать, безжалостно разбрасывая по небу  серые лохмотья грозовых туч.
- Игорь Иванович, а вы здесь родились?
Игорь Иванович ответил, продолжая наблюдать светопреставление за окном.
- Нет. Родился на Украине. Но давно живу в Новосибирске.
Мы не заметили, как выпили весь чай. Игорю Ивановичу показалось мало, он решил заварить ещё. Встал.
- Да, - сказал я мечтательно, - Я вам даже завидую. Повезло вашим детям. Наверное, берёте с собой. На охоту, на рыбалку.
Игорь Иванович вздрогнул, как то неестественно осунулся и снова сел.  Лицо его застыло, словно восковая маска, побагровело, сделалось суровым. Казалось, невидимая стрела горя пронзила его душу невыносимой болью. Овладев собой, он заговорил тихим, подавленным голосом.
- Ему было восемнадцать. Он всегда и везде был со мной. – Игорь Иванович сделал паузу, едва не заплакав, но сдержался и продолжил, - Вместе охотились, вместе собирали орех, ягоду, вместе ловили налима. Всегда вместе.
- Он умер? – осторожно спросил я.
Игорь Иванович ответил не сразу. Давили слёзы, ему трудно было говорить.
- Он погиб в Афганистане, на втором году службы. – сказал он наконец, и его голос перешёл почти в крик, -  Мы с ним сделали машину, лодку. Всё, о чём он мечтал. Он за мать мог глотку кому угодно перегрызть, если меня не было рядом. – тяжело вздохнув, он  продолжил уже более спокойно, - А теперь его ружьё лежит в погребе. Зачем мне машина, если она его? Зачем мне его лодка? Кому нужна тайга без него? Он должен жить. Я уже пожил. Но я живу, а его уже нет.
Он замолчал. Мне нечего было сказать. В тот миг я знал одно: там, за окном, где стихия смешала свет и тьму в один бурлящий поток,  вдруг стало намного уютнее, чем в мёртвой тишине, вдруг наступившей в небольшом двухместном номере одной из нижневартовских гостинец. Наверное, это была минута молчания.