Рассеянная

    Рассеянная, не замечающая. Любовь моя поднималась по ступенькам университета, путаясь в коридорах, номерах телефонных.  Мне рассказывали о ее неаккуратности, но я всегда видела в ней превосходную педантичную нежность: без небрежности детали ложились слой к слою, вещь к вещи, цвет к цвету. Но сегодня я действительно обнаружила штрихи потерянности в ее сухих лунных волосах, волнующихся у шеи и лба, в ее подернутом сквозняком шарфе, беспорядочно холмившемся у плеч. И, конечно, в  ее любимых глазах – но это уже стало привычным.                                …Я не хочу думать как мужчина. Ведь когда я думаю как мужчина, вспоминая появление того белокурого мальчишки  с ландышами и  поэтичной верностью, желтыми тюльпанами и восторженностью, мне удается лишь дерзко раздевать тебя и тепло, бессмысленно, долго обнимать своим воображением. Еще, когда я думаю как мужчина, я восклицаю: «Ах, как недооценить, как образно то было! Как прекрасно то было!» Только для мужчины такие видения впоследствии являются воспоминаниями, не облегченными надеждой, а, скорее, нагруженные искусственными вставками, которых вовсе не было и никогда не будет. Так зачем мне мыслить о тебе так? … Но я  также не мыслю о тонкостях и фантазиях  декоративного кино, что долго пребывает  в  области наших вкусов. Уже очевидно, что в жизни все картонные стенки моих, твоих стремлений склонны разваливаться, обнажая грубую пустоту и ее уродство.  Лишь звук падающих картонок не напоминает ни боли, ни звона колокола, ни песни, ни шелеста письма… И наши шаги – эти чуть заметные искажения в пространстве – настолько минимальны, но настолько ровны в радиусе своего направления, что музыка все тише и тише. И вот-вот совсем исчезнет из наших голов.  И эта страна глухих окутает  сумраком  дождливый летний дом, в котором тенями плавают наши искаженные  лица, изредка озаряемые свечой,  вспышками фотокамер  и уличными огнями, летящими умирать, прорезая узкие окна.