Шансон с развитием

Я в побег уходил, зная точно,
что ты любишь меня, дорогая,
а застал тебя с ним -
с маслокрадом седым...

Нож.
Арест.
Приговор.
Одиночка.

Полосатая роба, как жизнь, что прошла -
с бледно-серым своим,
с тёмно-синим...

Ты любовью моей
к самой жизни
в бездушной отчизне
была -
её острых углов
упразднением
плавностью линий
живых...

Богиня
моя,
25 ножевых -
на двоих...

А
амбалов крутых
я -
валил
одним
махом...

Натаха!

Не любил
бы
и не убил
бы -
очевидно
без слов -
было обидно...

Впереди -
только плаха,
без всяких "кабы".

К "зелёнке" готов -
гладко выбриты лбы -
до самого страха
без снов...

Вот газета
в портретах вождей,
я суровою ниткой
их на тарочки режу,
привязав эту нитку
к решётке
вторых
"вышаковских"
дверей
и зубами
зажав...

Я любил тебя больше бутузов крылатых из церковных раскрасок порхающих у престола Господнего самого,
я хранил к тебе тёплые чувства средь инеем взятых стен карцеров,
скоро брякнет засов,
скоро "грушей" резиновой рот мне заткнут,
поволокут,
зачитают
и расстреляют,
заранее ясно всё тут,
отмена не светит -
два трупа
не шутка...

Но, дорогая!

Пока я вменяем -
грежу раем,
в котором - нет лагерей,
нет зверей
в шкурах добрых людей,
там тебя -
я опять повстречаю,
так мечтаю
над белым,
когда остывает -
по "колымски" заваренным
чаем,
над махоркой
"наркомовской",
что хрустит
через рожи
продажных вождей
под непрощающими
лживой "лажи"
пальцами рецидивиста -
не атеиста...

Дорогая пропажа!

Я любил тебя чисто,
Тому Кто над нами -
видней,
кто сильней
виноват
в сумасшествиях
жизни пропащей...

Был я глупым,
был злым,
но я был - настоящим,
"братьев меньших" не бил
и к "берёзовым чащам"
освобождаясь,
как к храмам
святым
приходил,
а как я следил,
со слезами
глазами
горюче-горюче
за журавлями,
что кругами
в небе ходили над бьющемся чаще -
под вольными, семимильными, былинно-большими,
помянутыми не одним
поэтическим словом,
святыми,
пропахшими Русью
крылами -
сердцем
за проволокою колючей
моим,
на осколки
от грусти
разорваться готовым...

Тот, кто с верою ищет -
по вере обрящет,
снова
и снова:

сквозь заржавленность
(цвета
крови
засохшей)
решётки двойной -
к облакам
Бога знающим -
жёлто-сизый,
тяжёлый,
но всё же сквозящий
сквозь чуждое
сердцу живому,
уплывает
судьбы моей грешной
махорочный дым,
проплывая небесно
над белесой,
повешенной в детстве моею рукою скворечней
за старою школой
с облупленной штукатуркой на кирпичной стене,
над отчим,
напрочь
покинутым близкими-дорогими
кровом,
над толпами соотечественников -
правды
не знающих обо мне...

Дорогая!
Я любил тебя точно!
Точка.

Дверь открывают...

На пороге -
сказка о Боге
стоит -
говорят, если верить в неё и в грехах своих каяться,
то она - непременно сбывается,
даже в царстве неправых судов
и залитых кровью винной,
невинной,
плит
казематов,
даже после свинцовых плевков
воронённых зрачков
автоматов,
даже после констатации факта "лепилой": "Убит!",
(иль: "Готов!"),
даже после того, когда каждый висок твой -
для фотографии подтверждающей исполнение приговора -
арматурой (торчащей слева и справа)
пробит...