Из цикла Времена года. Осень

***
Осень, осень, розовое небо!
Твой закат надрывен и багрян.
Всё бледней, грустней улыбка Феба
в обрамленье охры октября.

Осень, осень, музыка прощанья...
Твоя ласка, нежно-холодна,
растворилась в воздухе печально,
птичьим клином клича из окна.

Осень, осень, золотое сердце!
Холодок ладоней на виски.
Отвори в свои чертоги дверцу,
разожми тиски моей тоски.

Осень, осень, ранние морозы.
Поцелуи, тронутые льдом.
И деревья гнутся, как вопросы.
Но ответ узнаешь лишь потом.


***
Мне нелегко между людьми
с душой, как небо, обнажённой.
Ищу защиты от любви,
от груза нежности тяжёлой.

Всё в ожидании конца.
О мир безлюдный и безлюбый!
Заря не подожжёт сердца
и не затеплит чьи-то губы.

Немая музыка любви,
лесная летопись печали...
И тонкий голосок травы,
и звёзды мне о ней молчали.

Ноябрь с заплаканным лицом
погасит тлеющее пламя.
Снежинок невесомый сонм
летит несбывшимися снами.

Чернеет на излёте синь.
Реки заломлены излуки.
И месяц на ущербе сил,
как жёлтый парусник разлуки.

Скрипят и стонут дерева.
Ночные сумерки ложатся.
О жажда горькая родства
душой к чужой душе прижаться!

Опять растопят лёд в крови
рассвета алые улыбки.
Опять всплывут со дна любви
надежды золотые рыбки.

Небесный хлеб моей души
нужнее мне земного хлеба.
Люблю тебя до звёзд в тиши,
до радуг, до седьмого неба!

О небо сердца! В блеске гроз
ты ослепляешь семицветно,
чтоб мир, невидимый от слёз,
дарить любовью безответной.

***
Весну мою уносит в просинь,
и лету наступил конец...
Но пусть уже не двадцать восемь —
есть у меня в запасе осень,
её и злато, и багрец.

Не веря тьме расхожих истин,
смотрю на свет из-под руки:
летят с небес сердечки листьев,
их подвиг свят и бескорыстен,
всем силлогизмам вопреки.

Я Вашу выдумала ласку,
я Вам внимала не дыша.
Хоть знала: время смоет краску,
но в эту песню, в эту сказку
вцепилась намертво душа.

Я имя повторяла всуе,
во сне витал крылатый дух...
И, воедино всё связуя,
всё ждал свой звёздный час Везувий,
но не дождался... и потух.

Судьба без страсти и без злости
всё, что висит на волоске,
разрушит, лучше сразу бросьте —
все башни из слоновой кости,
все наши замки на песке.

О нежность света, сладость мрака,
тоска, сверлящая висок...
Схоронена на дне оврага
под ворохом греха и праха
любовь, ушедшая в песок.

У этой повести нехитрой
сюжета нет. Всё между строк.
Но, может быть, сменив палитру,
когда-нибудь, как в фильме — титры,
судьба допишет эпилог.

***
Нa деревьях осенний румянец.
(Даже гибель красна на миру).
Мимо бомжей, собачников, пьяниц
я привычно иду поутру.

Мимо бара «Усталая лошадь»,
как аллеи ведёт колея,
и привычная мысль меня гложет:
эта лошадь усталая – я.

Я иду наудачу, без цели,
натыкаясь на ямы и пни,
мимо рощ, что уже отгорели,
как далёкие юные дни,

мимо кружек, где плещется зелье,
что, смеясь, распивает братва,
мимо славы, удачи, везенья,
мимо жизни, любви и родства.

Ничего в этом мире не знача
и маяча на дольнем пути,
я не знаю, как можно иначе
по земле и по жизни идти.

То спускаясь в душевные шахты,
то взмывая до самых верхов,
различая в тумане ландшафты
и небесные звуки стихов.

Я иду сквозь угасшее лето,
а навстречу – по душу мою –
две старухи: вручают буклеты
с обещанием жизни в раю.

* * *
А на пороге осень –
Трефовая, бубновая...
Бросает карты в просинь –
На жизнь гадает новую.

А может, то не карты,
А золото монет,
То, что в огне азарта
Готова свесть на нет?

Что лето накопило,
Собрав в одной горсти,
Вмиг в горечи распыла
Всё по ветру пустив?

А может, и не деньги,
А что ценнее клада,
И что ей, словно Стеньке,
Швырнуть в пучину надо?

А может, то листовки
С призывом жечь и рушить,
Стволы дерев – винтовки,
Разделанные туши...

Мне осень ворожила,
Учила меня вздорному:
Разбрасываться жизнью
На все четыре стороны.

***
Куда ни глянешь – сырость, слякоть…
Художник из небесных врат
уныло принялся малякать
пейзаж, рисованный стократ.

О, эта чахленькая серость,
непобедимая вовек,
всё дежа вю, копирка, ксерокс...
Как «Волга – XXI век»,

где мельтешенье графоманье
напоминает ту же масть –
всё в тусклом сереньком тумане,
и взгляду не на что упасть.

Прочтёшь, начнёшь опять сначала,
и повторится та же муть.
От строчек, вязких, как мочало,
мир не изменится ничуть.

Не в силах вынесть это долго,
пойду на волжский берег я.
Насколько ты свежее, Волга,
чем тёзка дохлая твоя!

***
Осень в душе и очки на носу —
я уж давно их по жизни несу.
Что ещё к этому могут добавить
морось и темень в девятом часу?

Всё-таки лета ушедшего жаль.
Мёртвые листья уносятся вдаль.
Катятся годы и хмурятся своды,
и умножают печаль на печаль.

Осенний ноктюрн

Осенний лист упал, целуя землю.
Деревьев целомудренный стриптиз...
И все мы занимаемся не тем ли,
в какие мы одежды ни рядись?

Я изучаю ремесло печали,
её азы читаю по складам.
Усваиваю медленно детали
того, что неподвластно холодам.

Того, что неспособны опровергнуть
хорал ветров и реквием дождя,
того, что учит: если очень скверно,
ты улыбнись, навеки уходя.

Я приглашаю Вас на жёлтый танец,
прощальный вальс в безлиственной тиши.
И не пугайтесь, если Вам предстанет
во всей красе скелет моей души.

* * *
Листья – письма осени прощальные.
Я люблю слова её печальные,
ведь на них не нужно отвечать.
Всё уже свершилось паче чаянья.
На земле лежит печать молчания,
круглая нечёткая печать.

***

О концерт листопада, листопадный спектакль!
Я брожу до упаду, попадая не в такт
этой азбуке музык, попурри из надежд,
изнывая от груза башмаков и одежд.

Смесь фантазии с былью, холодка и огня, -
листопадные крылья, унесите меня
вихрем лёгкого танца далеко-далеко,
где улыбки багрянца пьют небес молоко.

***
Листья падают – жёлтые, бурые, красные – разные.
Все когда-нибудь мы остаёмся на свете одни.
Одиночества можно бояться, а можно и праздновать.
Я иду на свиданье с тобою, как в давние дни.

Я иду на свиданье с собою – далёкою, прошлою.
Вон за тем поворотом... туда... и ещё завернуть...
И хрустит под подошвами пёстрое кружево-крошево,
как обломки надежд и всего, что уже не вернуть.

Не встречается мне. Не прощается. Не укрощается.
В чёрном небе луна прочитается буквою «О».
Не живётся, а только к тебе без конца возвращается.
Одиночество. Отчество. О, ничего, ничего...

* * *
Мокрая осень
стучится в окно.
Золото с охрой
облезли давно.

Слышится тонко:
"Пусти, обогрей!"
Осень с котомкой
стоит у дверей.

Пусто в котомке.
Дыряво бельё.
Где же, мотовка,
богатство твоё?

Осень-растратчица,
где же твой дом?
Плачется, плачется
ей за окном...

* * *
Увядая, облетая,
листьев кружится метель.
Золотая, золотая,
золотая канитель.

Я нисколько не тоскую,
не устану я смотреть
на красивую такую
листьев золотую смерть.

Осени конец летальный…
Как бы, прежде чем умру –
научиться этой тайне
красной смерти на миру.


* * *
Нет уж тепла в помине.
Листья шуршат, шуршат…
Словно угли в камине –
жизнь мою ворошат.

Все оставляет след свой
в памяти о былом.
Кажется, моё детство
где-то за тем углом…

Листья летят устало.
Долго ли им кружить?
Сколько уж их упало…
Листья устали жить.

***
Посланцем неба или ада
из неизведанной дали
лист  падал, падал, падал, падал
в объятья грешные земли.

И пo ветру пускал конвертцы,
чтобы оставить где-то след,
и плавно опускался в сердце
осадком отшумевших лет.

А листья – будущая падаль –
летели чисто и светло.
Им было падать, низко падать
не больно и не западло.

* * *
Я осень люблю и в природе, и в людях,
когда успокоятся жаркие страсти,
когда никого не ревнуют, не судят,
и яркое солнце глаза уж не застит.

На кроткие лица гляжу умилённо,
их юными, дерзкими, детскими помня.
А жёлтые листья красивей зелёных,
и лунная ночь поэтичнее полдня.

* * *
Душа не стареет, как мудрые книги,
но освобождается, как от одежд.
И, словно цветы, осыпаются миги
разлук и свиданий, обид и надежд.

Всё то, что когда-то держало под током,
сгорело, спалив за собою мосты.
Душа, приближаясь к исконным истокам,
с себя понемногу снимает пласты.

Как листья роняет последние роща,
спадает всё то, что влекло в суете.
Всё к старости станет яснее и проще,
приблизится к истине и чистоте.

***
Лес в ноябре. Осыпавшийся, чёрный,
как лепрозорий рухнувших надежд.
Графический рисунок обречённых.
Скелет без тела. Кости без одежд.

Отбушевало лиственное пламя
и превратилось в пепел, прах и дым.
Прорехи света робко меж стволами
сквозят намёком бледно-голубым.

Лес в ноябре. Обугленные души.
Заброшенность. Пронзительность осин.
Но ты всмотрись и жадно слушай, слушай,
что этот лес тебе всё тише, глуше
бескровно шепчет из последних сил.

***
Средь облетевшего и голого,
заиндевевшего едва,
природа поднимает голову
и шепчет: «Я ещё жива!»

Жива – назло унылым мистикам,
пугавшим полночью часам,
покуда хоть единым листиком
ещё стремится к небесам.

И я, над рощей сиротливою
следя полет нездешних Сил,
учусь у ней, как быть счастливою,
когда на это нету сил.

***
Дождинки ударялись оземь,
всё заштриховывая вкось.
Со мной осталась только осень,
как плач о том, что не сбылось.

Уже не ждём, уже не просим,
и боль не так уже остра.
Ну что ты, я не плачу вовсе.
То осень, дым её костра.

***
Золотая моя природа!
А зима уже на носу.
Словно перекись водорода,
обесцветит твою красу.

Обессмертит твои творенья
в изваяниях снеговых,
затушует твоё горенье,
заморозит живой порыв.

Не меняй же своё обличье
на величье, безгрешья спесь.
Будь неприбранной, пёстрой, птичьей,
замарашкой, какая есть.

Расстилай лоскутный ковёр свой,
дли роскошную нищету.
Не спеши в это царство мёртвых,
в эту звёздную мерзлоту.

***
И нависло звёздною улыбкой,
дымчатой, игольчатой и зыбкой,
надо мною прошлое моё.
Птичьим кликом оглашая дали,
нажимая враз на все педали,
бытиё ушло в небытиё.

Время листопада, звездопада.
Ропщет роща посреди распада,
но ветра берут её в кольцо.
Я стою одна как на ладони,
больше не спасаясь от погони,
подставляя холоду лицо.

***
Когда наступает осень –
тепла отступает власть.
– Как жизнь? – при встрече он спросит.
– Спасибо. Не задалась.

Как стук отдалённой трости –
всё ближе грома стихий.
– Как жизнь? – однажды Он спросит. –
И я предъявлю стихи.


***

Смотрю с утра в унылое окно.
Наверно, восемь.
А там идёт какое-то кино
про эту осень.

Мелькают кадры: дерево каштан,
большие лужи,
и длинный дождь, непрошен и не ждан,
стучится в души.

А на балконе птица воробей
клюёт крупицы.
И смотрит смерть, нельзя ли тут и ей
чем поживиться.

Но нет, но нет, пока ещё сентябрь
и только осень,
ещё тела и души не летят
с балкона оземь.

Пока ещё не так оно сильно –
то притяженье.
Пока ещё у этого кино
есть продолженье.

Про зиму и, быть может, про весну,
луч в небосводе…
И, может быть, я тоже там блесну,
хоть в эпизоде.

***

Готовит осень к холодам,
чтоб медленно сникать,
чтоб незаметно после льдам
нам в души проникать.

Чтобы не сразу на мороз,
на холод, на распад –
сначала увяданье роз,
летящий листопад.

Так буду исподволь и я
улыбкой сквозь печаль
в другие уходить края
по капле, невзначай.

Чтобы не сразу — одинок,
а лишь едва-едва,
пореже на один звонок,
посдержанней слова.

И это будет как закал
дыханием зимы,
чтоб постепенно привыкал,
как «ты» уйдёт из «мы».


***

Летят по ветру листья – как порванные письма,
в обиде на кого-то – на мелкие клочки, –
наверно, это осень, что над землёй зависла, –
обидно, если гонят с небес тебя в тычки.

И плач её дождливый снегами перечёркнут,
оборваны наряды с деревьев догола.
Вчера ещё царила – а нынче гонят к чёрту,
до белого каленья фортуна довела.

Что делает сильнее кого – её убило,
в старуху превратило ещё во цвете лет.
И письма, где писала, что так его любила –
бедняжка рвёт и мечет, и плачет им вослед.


***

Если ничего уже не просим
на последнем жизни этаже –
это осень, это, значит, осень
на земле, на небе, на душе.

Я держу распахнутыми двери
и в шкафу скелетов не таю.
Свою жизнь листу бумаги вверю
и себя на суд вам отдаю.

Я гляжу, как ветер лист уносит
и не прячу выцветшую прядь.
Потому что наступила осень.
Потому что нечего терять.

Коль весна и юность отвернулись –
осень возвращает нам покой.
Дорогие тени обернулись,
помахали издали рукой...


***

Деревья щедро раздают
свои автографы прохожим,
а тех, кто их не признают –
относят ветром к толстокожим.

Осенний разноцветный бал
отбушевал, отговорился,
и слёзы ветер вышибал
у тех, кто в облаках парил всё.

Деревьям мил их неуют,
стоят оборванны, плешивы,
и птицы больше не поют,
а вопрошают: «Чьи вы? Живы?»

В плену смирительных одежд
одна на свете есть свобода:
летящих в прошлое надежд,
пустого сердца небосвода.

***

Затеряться в этой осени
и укрыться навсегда,
в этой просини и озими,
где не тронут холода.

С птичьими смешаться гнёздами,
чтоб не видели одну,
с высыпающими звёздами,
окружившими луну.

Чтоб вовек уже не бросили,
чтоб чужим не стал бы свой,
затеряться в этой осени
с разноцветною листвой.

Затеряться, но не полностью,
чтобы кто-то отыскал,
чтобы после чёрной полночью
до утра меня ласкал.

Чтобы зиму словно сдунуло,
подчинив её ручью...
А что дальше – не придумала.
Я потом досочиню.

***

Асфальт усыпан листьями,
как солнышками жёлтыми...
А мы по жизни – слизнями,
тяжёлыми кошёлками.

Нам даль голубоокая
туманно улыбается,
а наша жизнь убогая
в земле-грязи копается.

Повыше взять бы ноту нам,
стереть черты случайные...
А счастье рядом, вот оно,
пусть даже и печальное.