Вечернее
Уже дневная кончена работа
И с минарета вечер возвещён –
И вместе с этим слышно: у кого-то
Корова не подоена ещё.
Ещё цветы по цвету различимы
И маргариток теплятся огни.
И для печали вроде нет причины,
Но как печально светятся они!
О чём печаль?
О той ли, что у дома
Хозяйкой не привечена пока?
Но вот уже торопятся с бидоном –
И зазвенели струи молока…
Густеет день, и наступает вечер,
И затухают тихие цветы.
И вместо них, распахивая вечность,
Созвездия цветут из темноты.
Возвращение
Село моё – окраина и скука…
И на проулки, бедные людьми,
Горит мечети озарённый купол
И голубями сизыми дымит.
И голуби садятся на дорогу,
Когда с машин просыплется зерно.
И светит чьей-то матери убогой
На целый мир косящее окно.
И в том окне, дарёная невесткой
И по старинке шитая крестом,
Узорная белеет занавеска
И чем-то светлым наполняет дом.
В селе моём, пустом наполовину,
На родине, оставленной давно,
Горит окно с кривою крестовиной,
Со светлым косоглазием окно.
***
Дом на краю села.
В нём не погашен свет.
Бабушка умерла.
Бабушки больше нет.
Бабушка – умерла.
Вот уже сорок дней…
Знаешь, она была
Родиною моей.
***
Роняя на размытый грунт
Грачей немолкнущие стаи,
Шумят берёзы на ветру,
Грачиный крик перерастая:
Напоминая всё сильней
О той, которой нет на свете,
Дрожат берёзовые ветви,
Как руки матери моей…
***
…В каждой берёзе – Русь,
Словно благая весть:
Ветки стремятся ввысь,
Корни – с землёй срослись…
***
А.П. Рассадину
У России – осенний характер,
А у осени – русские чувства…
Продымил сизым облаком трактор,
Чтобы не было в воздухе пусто.
Серый дождик, с утра моросящий,
Отмывает в телегах капусту
И по лужам гуляет с гусями,
Чтобы не было в воздухе пусто.
Под котомками гнутся старушки
И, спеша по домам по распутью,
Грустный день перебранкой нарушат,
Чтобы не было в воздухе пусто.
***
Приехать мне сюда пораньше бы,
Когда горит костёр оранжевый
Ракит знакомых над рекой,
Чтоб с небесами со всевышними
Я смог пропеть над каждой крышею,
Отбросив все раздумья лишние:
Я снова – со своей тоской!
Чтобы над каждою деревнею
Вдыхать соломы свежесть древнюю,
И в дыме утопать сиреневом,
И гладить каждый дым рукой!..
Но не горит костёр оранжевый –
Уже сгорел костёр оранжевый
Ракит знакомых над рекой…
Приехать мне сюда пораньше бы…
Серёга
Когда устану от дороги,
На всходе солнечного дня,
Хочу увидеться с Серёгой –
Он так обрадует меня!
Пойдём к нему и молча сядем,
Попьём домашнего вина –
И вот всю ночь за палисадом
Гитара стройная слышна…
А перед новою разлукой,
На склоне солнечного дня,
Серёга, пожимая руку,
Посмотрит долго на меня.
И с песней, будто бы на битву,
Проводит до креста дорог.
Эх, на дорогу бы молитву,
Да кто б из нас молиться мог…
Утреннее
Может быть, я завтра и не встану,
Но пока мой голос в серебре,
Как люблю я рано по туману
Пробуждаться летом на заре.
И послушать утреннюю птицу,
И залюбоваться на ручей,
Что уже успел позолотиться
От охапок солнечных лучей.
Поглядеть украдкой на дорогу –
Как она похожа на судьбу!
И, от ветра утреннего вздрогнув,
Воротиться в тёплую избу.
И хотя не скоро до морозов,
Но уже сегодня поутру
Листья сердцевидные берёзы
Бились и страдали на ветру.
***
...И осень.
И давно уже
Светает инеем белесым.
Трава,
Сведённая с межей,
Лежит и чахнет по навесам.
И осень всё-таки права:
Не вечно травам наливаться!
И подурневшая листва
Дрожит от собственных оваций.
И льются
С головы до пят
Листвой оплаканные реки;
И кажется,
Что листопад –
Навеки.
Мы словно травы на меже
С сознанием весенней силы.
Мы словно травы…
Но уже –
И осень,
И траву скосили.
И листья жгут…
***
А с утра сегодня моросит…
А с утра сегодня еле-еле
Птицы перелётные летели
Над ветвями высохших осин.
Словно похороны:
Друг за другом
Всё тянулись медленно на юг –
И тенями полнилась округа,
И кресты мерещились вокруг.
***
Си-ля-соль-фа-ми-ре-до –
Целый день такая мука!
Птицы метят за кордон –
То же сочетанье звуков.
Будто задана навек
Эта звуковая гамма:
Си – родился человек,
До – пришёл к могиле прямо.
Мы хотим наоборот:
До-ре-ми-фа-соль и выше.
Но земля своё берёт –
Слышишь?
***
Ограды – не такие, как в деревне,
Деревья – не такие, как в лесу,
Не балует в просветах меж деревьев
Разбойный ветер, а гудит вовсю.
Когда кого-то опускают в недра
И люди – на тропе между оград,
Прокуренные мужиками ветры
Сырой земле о многом говорят:
О том, что каждый медленно стареет,
И наступают времена утрат,
И что ограды – видимость оград,
Да и деревья – видимость деревьев…
***
Под тяжестью ветров прогнулись травы –
Кого-кого, а их ветра гнетут
И гонят птиц в безоблачные страны –
Кому-кому, но им не место тут.
Сплошной гангреной прогнивает небо,
И лишь краями гнойные лучи
Роняет солнце, ожидая снега,
В надежде снегом раны залечить.
***
Ничего земного не приемля,
У ночного неба на виду
Под ракитами озёра дремлют,
На волнах баюкая звезду.
Но с грудными звёздами озёра
И ракит склонённые стволы
Вовсе не предмет для разговора
Под покровом вечности и мглы…
***
Лёше Ланцову
Отцветают трава и колосья,
Созревают в полуденный зной.
Приближаются дни сенокоса –
Наступление жизни иной.
Переход, как всегда, незаметен –
До конца не поверишь концу,
Что ласкавший по-летнему ветер
По-осеннему бьёт по лицу.
И в осенней своей круговерти
Отстрадавшую валит листву
И давно уже призраком смерти
Так и кажется наяву.
Содрогая деревьев скелеты,
По дорогам вьюжит и вьюжит…
Снег посмертною маскою лета
На земле погребённой лежит.
***
Мне бы детский смех услышать,
Детский плач…
Но с утра кричит на крыше
Только грач.
Да мурлычет с недосыпа
Хмурый кот,
Да повсхлипывают липы
У ворот.
Да по трубам ветер воет –
Не впервой.
Может быть, из-за него я
Сам не свой.
***
Безголосье…
Снег.
След – полозьев
Бег.
Бьётся в окна
Звук
Одиноких
Вьюг.
Но на окна
Лёг
Кособокий
Лёд.
***
Куда ни глянешь – не видать ни зги,
Куда ни ступишь – не найти дороги…
Чтобы развеять зимние тревоги,
Размениваю мысли на шаги.
Как мне привычно стало при луне
Скитаться по окраинам деревни –
И согреваться думами о древнем,
И помечтать о будущей весне…
Когда настанет самая пора,
На свежий ветер форточку открою:
Как никогда, весеннею порою
В неё восходит воздух со двора!
И голуби об окна шелестят,
Такие вдруг ручные, недотроги!..
И ты, совсем как малое дитя,
Не ведаешь ни мысли, ни тревоги.
Айтулы;
Памяти С.И. Липкина
Я, на полную глядя луну,
Часто думаю думу одну.
Эта дума светлей луны –
О красавице Айтулы,
Что была, словно лебедь, бела,
Что нарядна, как пава, была.
Были бусы её красны,
Пудра – неслыханной белизны!..
Красота обернулась судьбой –
Идегей поманил за собой.
Поманил и оставил тебя,
Во цвету молодицу губя.
Айтулы, ты осталась одна,
Словно полная в небе луна.
Но судьба твоя, Айтулы,
Не полнее ущербной луны…
***
Снег почернел,
Значит – сойдёт
Скоро.
Лучик созрел –
Им уже лёд
Вспорот.
И воробьи
По небесам
Сохнут.
И от любви
Рвался бы сам
С окон…
И на лету
Слышать вослед:
– Убыл. –
Невмоготу
Быть на земле
Грубым.
Но не продлишь
Пары минут
Даже.
– Падая, лишь
Капли живут, –
Скажешь.
***
Умирая,
Накажу тебе
Светлым быть, как солнечные блики,
Никого,
Не умножая бед,
Не обидеть и на вес пылинки.
Помяни,
Что та же высота
И тебя когда-нибудь окликнет:
Неспроста же
На снегу черта,
На котором даже ни былинки.
***
…Хотелось бы,
Чтоб грязью перехожей
Потомки не пятнали бы меня.
Поэтов судьбы с февралями схожи:
Короткий месяц, но весне родня!..
***
День как добро:
Чем больше, тем светлее.
И ночи тоже землю серебрят.
Подставь ведро
Под звёзды Водолея,
Ведь звёздами поэты говорят!
Март
Марта бо месяца
начало бытия…
Греет месяц март,
Новый год по-древнему,
И уже зима
Чахнет над деревнями.
Серые стога
Явью обозначались,
И ручьят снега,
От тепла прозрачные.
Говорит народ,
Что снега – целебные.
Пахнет у ворот
Пирогами, хлебом ли.
Мужики шумят,
Розовея рожами, –
Алексея чтят,
Человека Божьего.
***
А по селу гуляла Пасха –
Христовоскресило!
И всем дарили яйца в красках
Тепло и весело.
И по селу гуляли люди
С такими песнями,
Что всё казалось: вечным будет
Тепло Воскресное.
По крайней мере, каждый верил
В тепло весеннее.
И целый день входило в двери
Само веселие.
Заря
Сестре Зарине
Там, где ели с соснами
И берёзы в ряд,
Завивала волосы
Девица-заря.
И блистало жёлтое
Солнце по росе
Золотой заколкою
В девичьей косе.
На заре
Когда и петух не поёт на дворе
И всё молчаливо и гулко,
Люблю совершать по весенней заре
У маковой речки прогулки.
Шуршат под ногами песок и голыш,
И щурится солнышко, грея,
И ты всё шагаешь – и вроде бы длишь
Себя на какое-то время…
Волны
Как я завидовал волнам…
А.С. Пушкин
Как хорошо по берегам
Бывает в ветреную пору:
И волны ластятся к ногам,
И что-то трепетное вторят.
А ты стоишь – и сердце вон
Под эти бьющиеся воды:
Что может быть живее волн
И что безропотней уходит?..
***
Когда от грусти никуда не деться,
Но так гудит колодезный мотор,
Что даже солнце розовым младенцем,
Не унимаясь, просится во двор,
В каком-нибудь вишнёвом переулке,
В таком же светлом, как благая весть,
Я становлюсь до удивленья гулким,
Как будто переулок я и есть.
***
Н.В. Алексеевой
За изгородью вяза
Без суетных хлопот
Кузнечик долговязый
Мелодии прядёт.
На холмике покатом
Волнуется трава –
Паук, старик пузатый,
Сплетает кружева.
И пусть себе сплетает,
Пусть вечно вьётся вяз
И песни сочиняет
Кузнечик-долговяз!
Лирический цикл Возвращение
© Copyright: Сарчин Рамиль, 2012
Свидетельство о публикации №112092507558
Свидетельство о публикации №112092507558
Рецензии
ИННА ЛИСНЯНСКАЯ
О книге Р. Сарчина «Возвращение»:
…Это своеобразное и постоянное возвращение к теме «родные корни». Дом лирического героя, чьё окно по-особому открыто в мир, навсегда остаётся в памяти: «Горит окно с кривою крестовиной, / Со светлым косоглазием окно». Это окно горит и освещает нам путь не только в будущее, но и возвращение к прошлому, где до щемящего чувства многое дорого поэту. Казалось бы, очень трудно найти определение Родины, чтобы обойтись без банальностей. А Рамиль Сарчин нашёл. Выразил ощущение родины, прибегнув к очень простому и всем понятному образу:
Дом на краю села.
В нём не погашен свет.
Бабушка умерла.
Бабушки больше нет.
Бабушка – умерла.
Вот уже сорок дней…
Знаешь, она была
Родиною моей.
Многое утрачено с потерей родного человека, но непогашенный свет в окне горит. И это – символ будущего. Я недаром остановилась на разговоре о светящемся окне. Оно олицетворяет свечение трёх времен; это свечение ощущается во всей поэтической книге Рамиля Сарчина…
ЭДУАРД УЧАРОВ
По мотивам книги стихов «Возвращение» Рамиля Сарчина
Глубока взятая лирическая нота клеверного разнотравья корневых мест Рамиля Сарчина. Режущая пальцы осока, загадочная луговая ромашка, сколотые солнца зверобоя, белые салюты тысячелистника, духмяная земляника и дикая малина, запылившийся подорожник и рваный лопух на дне лога, горячая крапива у покосившейся изгороди – весь этот гербарий детства, хранимый в душе поэта на протяжении долгого и извилистого пути стихотворных выдыханий – непременно возвращает в магическое детство пишущего и подпитывает его сердце кровью глубинных истоков родной деревни.
Волшебство наступившего вечера трансформирует соцветья в созвездья. Тысячи вспыхнувших огоньков возвращают читателя на небесную землю, где предки шагали по Млечному Пути к лечебным звёздам, растущим на окрестных лугах:
…Густеет день, и наступает вечер,
И затухают тихие цветы.
И вместо них, распахивая вечность,
Созвездия цветут из темноты.
А утром распахивается окно света. Лучи, низвергающиеся на землю пламенным двигателем нашего мира, безошибочно отыскивают купол мечети, бегут узкими кинжальными полосами от серебряного полумесяца в открытые двери к выцветшему молельному коврику на полу храма и согревают незатейливую древесность молитвенного тела.
Озарённый купол, сверкающий далеко за село – словно маяк для потерпевших кораблекрушение сосен из ближайшего леса, которые из последних сил гребут колючими ветвями на вспыхнувший отблеск.
А ещё купол – последнее прибежище, остров обетованный для уставших плыть по воздуху птиц. Они – духи святые, божьи сизые проповедники, символизирующие мир и благочестие – обмахивают конус добрыми крылами, подхватывают молитвы верующих и уносят их на небо к Богу:
Село моё – окраина и скука…
И на проулки, бедные людьми,
Горит мечети озарённый купол
И голубями сизыми дымит…
Ранее, в детстве, также обмахивала перстами, шепча надо мной молитвы – бабушка Елена Георгиевна. Над моей кроватью в углу находился киот и она каждое утро (почему-то помнятся только глубоко тёмные зимние рани) вставала передо мной и начинала бормотания с придыханиями. Я часто с испугом просыпался в эти мгновения и лежал не дыша, боясь обнаружить своё бодрствование. Я вслушивался в бабушкин шёпот, в шорох массивной крепдешиновой юбки и представлял себе дедушку Бога, подплывающего ко мне на облаке и принимающегося исполнять все мои желания. Это был седовласый, с морщинами на лбу, волшебный Бог. А бабушка, мама моей мамы, казалось мне наоборот – не спускающейся с небес, а прорастающей из земли и вобравшей в себя всю мудрость, строгость и справедливость вятских предков.
Даваника, мама моего папы, научившая меня в свои далеко за семьдесят болеть за советскую хоккейную сборную и наших фигуристов, выполняющая все капризы распоясавшегося внука, балующая его шоколадными конфетами «Нива» с вафельной крошкой и домашними мясными кыстыбыями из прозрачного теста – была полной противоположностью Елены Георгиевны. Казанская даваника Гульшат Хазеевна любила меня со всей восточной пылкостью, на которую была способна, и олицетворяла собой другой полюс родного дома, более южного, тёплого, объятного…
Когда их обеих не стало – не стало и частицы меня, частички моего пространства и любви. Ощущалось это пронзительно, навылет, именно так, как звучат мощнейшие по силе своего воздействия строки:
Дом на краю села.
В нём не погашен свет.
Бабушка умерла.
Бабушки больше нет.
Бабушка – умерла.
Вот уже сорок дней…
Знаешь, она была
Родиною моей.
Такое мог написать только большой поэт. Тонкая печаль и тихая грусть, хрупкий лиризм и психологизм изложения сюжетной линии, минимализм в средствах передачи общего настроения стихотворного полотна, пастернаковская «неслыханная простота» синтаксиса и тропов, традиции Рубцова и Есенина – всё это вкупе позволяет говорить о вполне индивидуальной манере и самостоятельной поэтике Рамиля Сарчина, вобравшей в себя два языковых национальных пласта: татарский лингвокультурный концепт «сагыш» (тоска по родине, отчему краю) – одной из наиболее разработанных тем в татарской поэзии, и традиционную школу русской «деревенской» поэзии и прозы с проработкой, например, есенинского «имажинизма» – скупых, но очень точных и запоминающихся образов.
Вообще, давно известно, что мультикультурность проникающего в поэта пространства невероятно стимулирует творческий процесс и даёт поразительные результаты. Наложение архетипических метафор различных культурных кодов на единый текст – производит глубинный взаимодополняющий лирический эффект. Например, образ берёзы в татарском фольклоре – традиционно печален. Это дерево считается кладбищенским, а слово созвучно горю. В русской же литературе – берёза – нечто девственное, светлое, нежное. Соединение этих национальных кодов в едином символе Родины оказывает на подготовленного читателя сильнейшее эмоционально психологическое потрясение на уровне «обморока чувств»:
…В каждой берёзе – Русь,
Словно благая весть:
Ветки стремятся ввысь,
Корни – с землёй срослись…
Надо также сказать и о том, что поэтическое звучание особым образом ретранслирует и усиливает значение каждого слова в стихе, а рифмы – если мы говорим о силлаботонике – очень действенный «тэг» для подсознания. Слова-окончания – ключевые, ударные созвучия – своеобразные поэтические гвозди, вбивающиеся глубоко в горбыль души и способные оказывать на протяжении длительного времени определённое мотивационно-психологическое влияние на интеллектуальную и духовную деятельность личности.
Звукопись души, записанная поэтом не нотным, но азбучным способом, представляет собой «бомбу замедленного действия». Поэтический импульс, посыл стихотворения может никак и не проявить себя вначале, но работа души воспринимающего смыслы и музыку произведения рано или поздно явит результат. Нужно быть к этому готовым.
Поэт же в этом случае сам себя как звуковой импульс и являет. Самосознание этого факта – признак высокого мастерства:
…В каком-нибудь вишнёвом переулке,
В таком же светлом, как благая весть,
Я становлюсь до удивленья гулким,
Как будто переулок я и есть.
Возвращаясь к мультикультурности татарстанского пространства в общем и Казани, где бесконфликтно сосуществуют восточные и европейские культурные традиции в частности, – необходимо отметить, что именно художник, творческая натура, эта сверхчувствительная антенна, ловящая волны этнических коллективно бессознательных импульсов и декодирующая их в наднациональное общепонятное для всех художественное произведение, поэт, мастер слова – особенно чуток и ответственен в выборе своего лексикона.
Наш случай подтверждает и то, что только взгляд со стороны на другой этнос надёжен и крайне ёмок:
…Дорога узкая,
А всюду – ширь!
Таков у русского
Замер души.
Ещё одна надмирная и, в общем-то, понятная и принимаемая любым читателем общечеловеческая метафора горящего окна отчего дома – своеобразное возвращение лирического героя в родные пенаты (собственно, эта центральная тема и послужила для заглавия всей книги автора), избывание накопившейся тоски по изначальному краю, прошедшему детству и юности, любовь к своим близким и вера в светлое настоящее, в место силы, куда, возвращаясь, регенерируешь и физически и творчески и духовно.
И, что самое важное, казалось бы, образ окна уже многократно использован и заштампирован, но стоит только добавить пару индивидуальных штрихов – «кривая крестовина», «светлое косоглазие» – и из избитого образ превращается в запоминающийся и, главное, достоверный и исповедальный авторский посыл:
…В селе моём, пустом наполовину,
На родине, оставленной давно,
Горит окно с кривою крестовиной,
Со светлым косоглазием окно.
Небо, ночь, звёзды…
Вспыхнувшие соцветья-созвездья трансформируются в звёзды-слова настоящих Творцов, божьих людей, воплощений святого духа, голубей обетованных, машущих читателям крылами добра и света – тех категорий, которые созвучны постулатам классического русского «тихого лиризма».
Эти эстетические метки-флажки поэта Рамиля Сарчина понятны и вполне разделяемы: светлая грусть, высокая печаль, антагонизм добра и зла, апелляция к нравственным императивам и общекультурным ценностям.
А над всем этим – покой и воля, вещее слово настоящего поэта, возвращающее нас «в обитель дальную трудов и чистых нег» и утверждающее, что счастье всё-таки существует. Счастье поэтического говорения. Говорения сиятельными звёздами:
День как добро:
Чем больше, тем светлее.
И ночи тоже землю серебрят.
Подставь ведро
Под звёзды Водолея,
Ведь звёздами поэты говорят!
Сарчин Рамиль 07.01.2017 10:01 • Заявить о нарушении
О книге Р. Сарчина «Возвращение»:
…Это своеобразное и постоянное возвращение к теме «родные корни». Дом лирического героя, чьё окно по-особому открыто в мир, навсегда остаётся в памяти: «Горит окно с кривою крестовиной, / Со светлым косоглазием окно». Это окно горит и освещает нам путь не только в будущее, но и возвращение к прошлому, где до щемящего чувства многое дорого поэту. Казалось бы, очень трудно найти определение Родины, чтобы обойтись без банальностей. А Рамиль Сарчин нашёл. Выразил ощущение родины, прибегнув к очень простому и всем понятному образу:
Дом на краю села.
В нём не погашен свет.
Бабушка умерла.
Бабушки больше нет.
Бабушка – умерла.
Вот уже сорок дней…
Знаешь, она была
Родиною моей.
Многое утрачено с потерей родного человека, но непогашенный свет в окне горит. И это – символ будущего. Я недаром остановилась на разговоре о светящемся окне. Оно олицетворяет свечение трёх времен; это свечение ощущается во всей поэтической книге Рамиля Сарчина…
ЭДУАРД УЧАРОВ
По мотивам книги стихов «Возвращение» Рамиля Сарчина
Глубока взятая лирическая нота клеверного разнотравья корневых мест Рамиля Сарчина. Режущая пальцы осока, загадочная луговая ромашка, сколотые солнца зверобоя, белые салюты тысячелистника, духмяная земляника и дикая малина, запылившийся подорожник и рваный лопух на дне лога, горячая крапива у покосившейся изгороди – весь этот гербарий детства, хранимый в душе поэта на протяжении долгого и извилистого пути стихотворных выдыханий – непременно возвращает в магическое детство пишущего и подпитывает его сердце кровью глубинных истоков родной деревни.
Волшебство наступившего вечера трансформирует соцветья в созвездья. Тысячи вспыхнувших огоньков возвращают читателя на небесную землю, где предки шагали по Млечному Пути к лечебным звёздам, растущим на окрестных лугах:
…Густеет день, и наступает вечер,
И затухают тихие цветы.
И вместо них, распахивая вечность,
Созвездия цветут из темноты.
А утром распахивается окно света. Лучи, низвергающиеся на землю пламенным двигателем нашего мира, безошибочно отыскивают купол мечети, бегут узкими кинжальными полосами от серебряного полумесяца в открытые двери к выцветшему молельному коврику на полу храма и согревают незатейливую древесность молитвенного тела.
Озарённый купол, сверкающий далеко за село – словно маяк для потерпевших кораблекрушение сосен из ближайшего леса, которые из последних сил гребут колючими ветвями на вспыхнувший отблеск.
А ещё купол – последнее прибежище, остров обетованный для уставших плыть по воздуху птиц. Они – духи святые, божьи сизые проповедники, символизирующие мир и благочестие – обмахивают конус добрыми крылами, подхватывают молитвы верующих и уносят их на небо к Богу:
Село моё – окраина и скука…
И на проулки, бедные людьми,
Горит мечети озарённый купол
И голубями сизыми дымит…
Ранее, в детстве, также обмахивала перстами, шепча надо мной молитвы – бабушка Елена Георгиевна. Над моей кроватью в углу находился киот и она каждое утро (почему-то помнятся только глубоко тёмные зимние рани) вставала передо мной и начинала бормотания с придыханиями. Я часто с испугом просыпался в эти мгновения и лежал не дыша, боясь обнаружить своё бодрствование. Я вслушивался в бабушкин шёпот, в шорох массивной крепдешиновой юбки и представлял себе дедушку Бога, подплывающего ко мне на облаке и принимающегося исполнять все мои желания. Это был седовласый, с морщинами на лбу, волшебный Бог. А бабушка, мама моей мамы, казалось мне наоборот – не спускающейся с небес, а прорастающей из земли и вобравшей в себя всю мудрость, строгость и справедливость вятских предков.
Даваника, мама моего папы, научившая меня в свои далеко за семьдесят болеть за советскую хоккейную сборную и наших фигуристов, выполняющая все капризы распоясавшегося внука, балующая его шоколадными конфетами «Нива» с вафельной крошкой и домашними мясными кыстыбыями из прозрачного теста – была полной противоположностью Елены Георгиевны. Казанская даваника Гульшат Хазеевна любила меня со всей восточной пылкостью, на которую была способна, и олицетворяла собой другой полюс родного дома, более южного, тёплого, объятного…
Когда их обеих не стало – не стало и частицы меня, частички моего пространства и любви. Ощущалось это пронзительно, навылет, именно так, как звучат мощнейшие по силе своего воздействия строки:
Дом на краю села.
В нём не погашен свет.
Бабушка умерла.
Бабушки больше нет.
Бабушка – умерла.
Вот уже сорок дней…
Знаешь, она была
Родиною моей.
Такое мог написать только большой поэт. Тонкая печаль и тихая грусть, хрупкий лиризм и психологизм изложения сюжетной линии, минимализм в средствах передачи общего настроения стихотворного полотна, пастернаковская «неслыханная простота» синтаксиса и тропов, традиции Рубцова и Есенина – всё это вкупе позволяет говорить о вполне индивидуальной манере и самостоятельной поэтике Рамиля Сарчина, вобравшей в себя два языковых национальных пласта: татарский лингвокультурный концепт «сагыш» (тоска по родине, отчему краю) – одной из наиболее разработанных тем в татарской поэзии, и традиционную школу русской «деревенской» поэзии и прозы с проработкой, например, есенинского «имажинизма» – скупых, но очень точных и запоминающихся образов.
Вообще, давно известно, что мультикультурность проникающего в поэта пространства невероятно стимулирует творческий процесс и даёт поразительные результаты. Наложение архетипических метафор различных культурных кодов на единый текст – производит глубинный взаимодополняющий лирический эффект. Например, образ берёзы в татарском фольклоре – традиционно печален. Это дерево считается кладбищенским, а слово созвучно горю. В русской же литературе – берёза – нечто девственное, светлое, нежное. Соединение этих национальных кодов в едином символе Родины оказывает на подготовленного читателя сильнейшее эмоционально психологическое потрясение на уровне «обморока чувств»:
…В каждой берёзе – Русь,
Словно благая весть:
Ветки стремятся ввысь,
Корни – с землёй срослись…
Надо также сказать и о том, что поэтическое звучание особым образом ретранслирует и усиливает значение каждого слова в стихе, а рифмы – если мы говорим о силлаботонике – очень действенный «тэг» для подсознания. Слова-окончания – ключевые, ударные созвучия – своеобразные поэтические гвозди, вбивающиеся глубоко в горбыль души и способные оказывать на протяжении длительного времени определённое мотивационно-психологическое влияние на интеллектуальную и духовную деятельность личности.
Звукопись души, записанная поэтом не нотным, но азбучным способом, представляет собой «бомбу замедленного действия». Поэтический импульс, посыл стихотворения может никак и не проявить себя вначале, но работа души воспринимающего смыслы и музыку произведения рано или поздно явит результат. Нужно быть к этому готовым.
Поэт же в этом случае сам себя как звуковой импульс и являет. Самосознание этого факта – признак высокого мастерства:
…В каком-нибудь вишнёвом переулке,
В таком же светлом, как благая весть,
Я становлюсь до удивленья гулким,
Как будто переулок я и есть.
Возвращаясь к мультикультурности татарстанского пространства в общем и Казани, где бесконфликтно сосуществуют восточные и европейские культурные традиции в частности, – необходимо отметить, что именно художник, творческая натура, эта сверхчувствительная антенна, ловящая волны этнических коллективно бессознательных импульсов и декодирующая их в наднациональное общепонятное для всех художественное произведение, поэт, мастер слова – особенно чуток и ответственен в выборе своего лексикона.
Наш случай подтверждает и то, что только взгляд со стороны на другой этнос надёжен и крайне ёмок:
…Дорога узкая,
А всюду – ширь!
Таков у русского
Замер души.
Ещё одна надмирная и, в общем-то, понятная и принимаемая любым читателем общечеловеческая метафора горящего окна отчего дома – своеобразное возвращение лирического героя в родные пенаты (собственно, эта центральная тема и послужила для заглавия всей книги автора), избывание накопившейся тоски по изначальному краю, прошедшему детству и юности, любовь к своим близким и вера в светлое настоящее, в место силы, куда, возвращаясь, регенерируешь и физически и творчески и духовно.
И, что самое важное, казалось бы, образ окна уже многократно использован и заштампирован, но стоит только добавить пару индивидуальных штрихов – «кривая крестовина», «светлое косоглазие» – и из избитого образ превращается в запоминающийся и, главное, достоверный и исповедальный авторский посыл:
…В селе моём, пустом наполовину,
На родине, оставленной давно,
Горит окно с кривою крестовиной,
Со светлым косоглазием окно.
Небо, ночь, звёзды…
Вспыхнувшие соцветья-созвездья трансформируются в звёзды-слова настоящих Творцов, божьих людей, воплощений святого духа, голубей обетованных, машущих читателям крылами добра и света – тех категорий, которые созвучны постулатам классического русского «тихого лиризма».
Эти эстетические метки-флажки поэта Рамиля Сарчина понятны и вполне разделяемы: светлая грусть, высокая печаль, антагонизм добра и зла, апелляция к нравственным императивам и общекультурным ценностям.
А над всем этим – покой и воля, вещее слово настоящего поэта, возвращающее нас «в обитель дальную трудов и чистых нег» и утверждающее, что счастье всё-таки существует. Счастье поэтического говорения. Говорения сиятельными звёздами:
День как добро:
Чем больше, тем светлее.
И ночи тоже землю серебрят.
Подставь ведро
Под звёзды Водолея,
Ведь звёздами поэты говорят!
Сарчин Рамиль 07.01.2017 10:01 • Заявить о нарушении
Марьям Ларина:
"Читала сейчас стихи казанского поэта Рамиля Сарчина. Иные образы попали прямо в сердце, как лучи светлой памяти:
Напоминая всё сильней
О той, которой нет на свете,
Дрожат берёзовые ветви,
Как руки матери моей…"
Сарчин Рамиль 11.02.2022 17:42 Заявить о нарушении
"Читала сейчас стихи казанского поэта Рамиля Сарчина. Иные образы попали прямо в сердце, как лучи светлой памяти:
Напоминая всё сильней
О той, которой нет на свете,
Дрожат берёзовые ветви,
Как руки матери моей…"
Сарчин Рамиль 11.02.2022 17:42 Заявить о нарушении