Мат-поэт

     В начале мая на полупустом ольгинском пляже Юрка Кибиткин из морской пехоты и я, развалясь в халатах на топчанах под тентом, пили из горлышек бутылок холодное шампанское и судачили о бардаке в нашей армии. Тема была очень богатая, и мы увлеклись. Внезапно Юрка Кибиткин прервал мои тирады и, тыча растопыренной пятернёй десницы в сторону моря, сказал:      
     - Смотри, вот идёт мат-поэт! В спортивном костюме и с канцелярским портфелем! Очень красиво шествует: не обращает вниманья на быдло.      
     Я, удручённый тем, что меня прервали, поинтересовался с ленцой:
     - А почему мат-поэт? Он что: пишет матерные стихи?   
     - Нет, – отозвался Кибиткин, – сочиняет он вовсе не матерные вирши, но стихи из формул для искусственного разума. Дескать, чтобы искусственный разум получал от стихов наслажденье, вроде оргазма. Так объяснил мне мат-поэт. Я с ним вчера случайно познакомился. Он Евгением зовётся. Он сочиняет стихи в дальнем конце пляжа возле коряги.      
     Мне стало интересно, и я попросил Юрку:
     - Познакомь же меня с ним.
     - Хорошо – согласился Юрка, и мы в шлёпанцах пошли к коряге, выброшенной штормом из моря. Вскоре мы увидели гадюку, отползавшую от мат-поэта вверх по крутому откосу высокого берега. Мне вспомнились стихи Вольтера:
                «В глухом лесу, во время оно 
                Змея ужалила Феррона… 
                И что же?.. Здравствует Феррон:
                Змея подохла, а не он!»
     Мат-поэт лежал в красных плавках на зелёном паласе и что-то писал шариковой ручкой в пухлой коленкоровой тетради. Юрка Кибиткин представил меня, и мы расположились на тонком паласе. Я попросил у Евгения его тетрадь и вник в длинные формулы. Затем я глянул на мат-поэта, и он не показался мне дураком. Внезапно мне подумалось:
     «А ведь мир гораздо сложнее, чем сейчас кажется мне. Если я что-либо не понимаю, то, возможно, – это просто выше моего пониманья. Кто я такой, чтобы воспринимать человека безумцем. Ведь пророков часто считали сумасшедшими… Нет, глядя в лицо Евгения через оптический прицел, я не смог бы выстрелить…»
     Затем в моём номере старого пансионата мы играли в шахматы, и я победил. Мат-поэт безупречно разыгрывал дебют, но в миттельшпиле допускал поэтические вольности…
     Ночью мы расстались друзьями и больше не встретились…