Памяти отца
я вижу: керосиновая лампа
своим подслеповатым желтым светом
границы тьмы стремится разомкнуть.
А вся семья, как раньше, снова вместе,
и все мы – снова дети в отчем доме,
но радость от ожившего былого
сплетается со странным беспокойством:
негромкий разговор о пустяках,
о детских снах, полузабытых играх,
чуть вспыхнув и надолго угасая,
как угли в догорающем костре,
все время что-то главное обходит,
а зыбкие изломанные тени
не позволяют лица разглядеть,
чтобы понять в них что-то хоть намеком.
Проходит час, а может быть, минута,
пока я замечаю: чуть поодаль,
почти неразличим за кругом света,
совсем седой, усталый, постаревший,
сидит отец.
Немного отчужденный,
он не такой, каким бывал всегда:
глядит куда-то в сторону, как будто
боится встретиться со мной глазами,
и словно виноватая улыбка
скользит по потемневшему лицу.
Неясный страх и мне передается,
и ощущая, — что-то здесь не так, –
я понимаю – он меня жалеет,
чтобы случайно я не выдал взглядом
и вновь себе тем самым не напомнил,
что знаю т о, чего не знает он.
И мне светло и горько – это сон…
декабрь 2004 года
Свидетельство о публикации №112092208388