Моя вечная любвь...

На плакате написано, что этот фильм о Че удостоен международного приза. Режиссер Стивен Содерберг.

Предпоследнее посещение Кубы было в  декабре 1988 -  январе  1989 года.  Лена Моргунова хранила меня и создавала очень комфортное мое состояние, несмотря на трудности с расселением, когда  я не имел еще определенного пристанища в первые дни моего странного пребывания на Кубе. Все ждали прилета Горбачева из США и никак, не решались расселить меня достойно. Но вот пришла ужасная новость – сообщение о землетрясении в Спитаке.
Обо мне позаботилось Провидение и Лионель Мартин Перез – директор IMRE (Институт Металлургии редких элементов) – Гаванский Университет. Этот маленький, нервического склада и поведения человек, сделал невозможное – расположил меня как хана, но только в абсолютно пустом многокомнатном здании с садом, бассейном и подвалами забитыми различными яствами. Я был предупрежден, что могу пользоваться всем тем, что обнаружу. А были здесь  холодильники, забитые бутылочками пива. В морозильниках лежали окорока. Были и холодильники, сохраняющие бананы, гуаяву и авокадо. Хранились коробки с яйцами. Все, явно, было приготовлено на случай прибытия какого-то высокопоставленного лица. Вероятно, таких мест было несколько, и это лицо  могло выбирать любое место. Я подумал, что такой прием был рассчитан на Горбачева. А он  планировал посещение Кубы, но не смог прилететь из-за событий в Спитаке. 

Так переплетается горе для одних с благополучием других. Эта мысль не давала мне спокойно жить. И когда я покинул это, незаслуженно свалившееся на меня место, чтобы расположиться в гостинице “Континенталь” – всё встало на своё место.

В гостинице я был окружен вниманием пышной Гудрун – немки из Восточного Берлина. Интересно то, что она преподавала в Гаванском Университете основы марксизма-ленинизма (ОМЛ), как профессор этой “замысловатой науки”.

Всё происходило так, будто положение в Германии вечно. Но 9 ноября 1989 г. под влиянием массовых народных выступлений Правительство ГДР сняло ограничения на сообщение с Западным Берлином, а с 1 июля 1990 года полностью отменило пограничный контроль. В течение ноября - января 1990 года все пограничные сооружения (берлинская стена) были снесены, за исключением отрезка в 1,3 км, оставленного как памятник одному из самых известных символов холодной войны.

Неужели Гудрун не чувствовало это и продолжала преподавать ОМЛ, но на Кубе. Это была агония. Она была предельно ласкова со мной. Да и я ходил с нею на прекрасный фильм “АББА”, но мое сердце принадлежало мулатке Каридад, которая участвовала в моем идиотском проекте моделирования мембранных процессов парой, составленной из смесителя-отстойника для экстракции с парой, составленной из смесителя-отстойника, рассчитанной на реэкстракцию. Что я хотел доказать за эти два месяца вялой кубинской работы? Да простят мне кубинцы, которые лезли из кожи, чтобы угодить этому странному профессору! Я для них уже давно был “предателем”. А может я для них был не traidor? Уж очень этот русский был хорош в обращении. Приносил от Мэри всем мороженое. А иногда покупает хорошие сигары. Так плохие люди не ведут себя.

А недавно заходил в мастерские, где делалось моё "изобретение", с Кастийо Хуаном Антонио, которого все знали и уважали. Он работал и в IMRE, и в CENIC, а потому знал Эрнесто Ледона. Прекрасно владел русским язык, поскольку провел в МГУ им. М.В. Ломоносова семь лет и привез русскую жену, быстро освоившую испанский, как свой родной. А  его старший сын окончил МХТИ им Менделеева по специальности, как и я – технология редких и радиоактивных элементов, но попал в тяжелейшее время, когда инженеры оказались балластом. Поэтому он стал работать в казино.

На мне висели обязанности руководить аспирантом Антонио Брито с химического факультета, но он почему-то не появлялся мне на глаза. Только потом я узнал, что в мое отсутствие его нервная конструкция не выдержала ожидания профессора, и он подвинулся в уме. Бог видит, что я его не перенапрягал. Вот такая жизнь.

Профессор, ВТ.