Любимец всех...

Че Гевара - яркий представыитель революцонного народа. Любимец девушек.

• Кубинцы очень похожи на нас по поведению и шутки их то же похожи на наши. Но мы шутим как-то мрачно, а кубинцы – всегда с большим оптимизмом. У меня много было смешных ситуаций за два года (1984 и 1986) работы в Сантьяго-де-Куба и в Гаване, а также за два месяца руководства очаровательной кубинкой в октябре-ноябре  1989 года (неудачного посещения Кубы). Неудач-ного, потому что уже начинался период отчетливого охлаждения в наших отношениях. Но я не замечал уменьшения крепости наших объятий даже в 1986 году, увлеченный работой с тремя аспирантами – двумя из Гаваны (институт материалов электроники - IMRE)  и Рудольфо Баррабейг из Университета Орьенте (Сантьяго – де – Куба). Последний приезжал ко мне даже в Менделеевский институт в 1987 году, где мы поразили всех сотрудников кафедры промышленной экологии  беглым знанием испанского языка с кубинским сленгом. Все поняли, что я провел эти два года не зря, хотя серьезное знание испанского языка я получил уже за первые четыре месяца пребывания в Университете Орьенте. Но, конечно, укрепил язык во время общения с аспирантами и сотрудниками в Гаване.

• А во время совместной поездки на заводы Никаро и Моа (производство никеля, февраль 1985 г.) я впервые разгадал некоторые шутку кубинских коллег, чем и поразил их.

Они, вероятно, были уверены, что я не пойму их быстрый кубинский сленг, когда говорили о воз-можных любовных приключениях в Моа.

Рудольфо предупредил на беглом кубаньоле, что: “Можно подхватить, как минимум,  “шестиве-сельные шлюпки” и что в Моа это особенно легко делается, но трудно лечится”.

   Внезапно я вступил в разговор.

- Разве у вас трудно лечатся .....вошки? У нас – нет    проблем – сказал я по-испански.

- У нас особенные.....вошки – сказал Рудольфо.

- Да, особенные вошки – поддержал разговор Антонио Асеведо (по-кубински звучит Асеведу). И, вдруг, все обнаружили, что я понял их. Понял, что такое шестивесельные (seispatas – имеющие шесть лап или весел), и что трудно лечатся от этого подарка. Характерно, что никто не стеснялся Ракель Акосту.

- А профессор понимает наш сленг. Нужно быть осторожным – засмеялся Антонио Асеведо – на-учный сотрудник, занимающийся, как и Ракель Акоста, кострой. Вообще эта тема было родной для химического факультета. Так, мой контрпарт (на Кубе называли не контрпар, а контрпарт) Луис Фиффе, также участвовавший в этой поездке, поскольку тема его диссертации была кинетика образования костры. Он скромно воздерживался от столь скользких разговоров. Вообще, он был очень скромный и хитрый парень. То, что он “был себе на уме” я узнал только на второй год, когда он сделал меня не руководителем, а оппонентом. Так ему было намного выгодней.


• Ракель - проректор Университета по научной ра-боте - не являлась даже кандидатом наук. Она была прикреплена ко мне, как соискательница диссертационной работы: “Образование костры в аппаратах выщелачивания никеля при высоком давлении”. Кубинцы шутили: “Акосту интересует костра” – и эту шутку я также легко понимал.  Потом  ее интересы “случайно” совпали с интересами ученых  Западной Германии, и она эмигрировала в эту страну.

• Я вспоминаю как трудно семья Акосты жила в Сантьяго-де-Куба, и вполне понятно, что она сбежала в Западную Германию в 1990 году. Я не знаю, в какой последовательности это происхо-дило и сожалею, что не стал поддерживать отношения, несмотря на то, что Акоста написала мне письмо из Западной Германии. Странный я человек!

• Гандер (Ньюфаундленд) был местом первой по-садки самолета, летящего по маршруту Гавана – Москва или Франкфурт и в этом “великолепном” арктическом городке Канады, как правило, бежал кто-нибудь, летящий из Кубы, подтверждая мысль, что никакие холода не являются для кубинцев преградой, если речь идет об эмиграции. Обычно бежал кубинец, у которого семья оставалась на Кубе.  Однажды со мной летел кубинский космонавт, и я все думал, а не сбежит ли он, но, видимо, его ждали важные дела, вроде моего дела – научной работы.

• Помню, мне как-то в Канаде (в Оттаве) не двусмысленно сказали, что я мог бы иметь домик, получше, чем у Кости Волчека. Мы у него ели шашлыки, запивая сухим вином знаменитых виноградников у озера Эри.

• Профессор мог бы рассчитывать на более комфортабельный домик, если бы он перебрался в Институт охраны природы (Environmental Tech-nology Institute) в Оттаве, но я как-то легкомысленно отнесся к этому предложению, сказав, что люблю заниматься своими поверхностными явлениями и, что я старый – пятьдесят три года. Мне сказали, что знакомы с моими работами, в том числе по поверхностным явлениям, выполненным на Кубе. Я искренне  удивился и даже возгордил-ся, но предложение “притормозил”. Какой я, все же, был глупый. Если бы я знал, что меня ожидает впереди! Какой развал науки, а главное, пре-небрежения  к ней встречу ... Бежал бы в приполярном Гандере, как кубинцы.

• Вспоминается мое же пророческое выражение: “Если будет реставрация капитализма, то я погиб. Жить в новых условиях я не смогу.  Хотя и в старых условиях мне жить было не легко (сказано в 1987 году на демонстрации в честь Великой Ок-тябрьской Революции)”.

• Помнится случай в Мэдисоне, когда я неосмотрительно сказал, что уровень Каспийского моря упал после Великой Октябрьской Революции, что вызвало хохот особенно в результате коммента-рия профессора Андре Андрена (норвежеца по происхождению). Этот хохмач высказался удивительно удачно, сказав, что у нас была действи-тельно Великая революция, если уровень Каспийского моря стал так сильно падать. Несмотря на глупое положение, я искренне смеялся...

• Ракель не смогла защититься, в отличие от Фиффе, за время моего пребывания на Кубе. Поскольку он предусмотрительно отказался от любых совместных работ со мной, это давало ему использовать меня оппонентом. Потом я понял, почему он избегал совместных публикаций, которых было две в только что открывшемся журнале Revista Cubana de Quimica, см. Tarasov V.V. No. 4, vol. 3, p. 13 – 20, 1987;
   No. 2. vol. 5, p. 21 – 34, 1989.