Причал романтиков 2012 г. Леонид Пилипенко

Леонид Пилипенко

ПРИЧАЛ РОМАНТИКОВ
стихотворения

Писанием стихов я увлёкся, будучи студентом Харь-
ковского государственного университета имени Горь-
кого  (ныне  это  –  Национальный  университет  имени
Каразина).  Геолого-географический  факультет,  кото-
рый я закончил, не побуждал меня к занятиям изящ-
ной  словесностью.  Но,  как  многие  мои  сверстники,
я думал, что именно поэзия позволит мне, говоря со-
временным языком, найти в жизни «свою нишу».
Поэтом я не стал. Зато пришёл в журналистику. В
студенческие  годы  публиковался  в  харьковских  газе-
тах, выполнял различные поручения редакций. И од-
нажды  мою  заметку  напечатала  главная  в  бытность
СССР газета «Правда». Эта публикация убедила меня
в том, что журналистикой я могу заниматься профес-
сионально.
После окончания университета работал корреспон-
дентом газеты в Дергачах Харьковской области. А спу-
стя четыре месяца после начала работы в райгазете по
конкурсу  был  зачислен  корреспондентом  в  Харьков-
ское  отделение  ТАСС.  В  должности  корреспондента
информационного агентства проработал 31 год. После
развала  СССР  местом  моей  работы  было  уже  Укра-
инское  Национальное  информационное  агентство  –
Укринформ. Отсюда я и ушёл на пенсию. Вот тогда-то
я и «вспомнил» о поэзии.
Произошло это неожиданно. Был ноябрь. Я шёл из
Покровского  храма  Свято-Покровского  мужского  мо-
настыря  (Харьков).  Дорога  привела  меня  к  городской
пристани. Харьков – город сухопутный и, понятно, что
пристань на малой речке влечёт романтиков. Свидетель-
ством тому было разгулье стихотворных строк, которы-
ми  были  испещрены  стены  пристани.  Чувствовалось,
что писавшие хорошо владели словом. Захотелось са-
мому оставить на стене какие-то строфы. Но сочинить
на скорую руку не получилось. Прошло полгода. Мысль
написать стихотворение меня не покидала. И вот в 2006
году  родилось  первое  моё  после  долгого  «молчания»
стихотворение – «Причал романтиков». Оно и дало на-
звание этому сборнику. Из юношеских стихотворений
сохранилось одно, написанное в 1968 году. Оно откры-
вает книгу.
Правда, в 1995 году я один раз обратился к поэтиче-
скому творчеству. Есть в Харькове ещё одно приста-
нище  романтиков  –  Журавлёвский  гидропарк.  Здесь
мои заветные места. Там и были написаны три стихот-
ворения, которые я объединил под общим заголовком
«Островок заповедный». Их нынче я также предлагаю
читателю.
Особое  место  в  моём  творчестве  занимает
стихотворение  «Здесь  воздух  городской  –
хрустальный». Толчком для его создания послужили
реальные  события.  Они  произошли  в  Свято-
Покровском  мужском  монастыре  в  годы,  когда  «с
лица  земли  стирали  храмы».  Это  стихотворение
впервые  было  опубликовано  в  газете  «Православна
Харківщина»  –  ежемесячном  издании  Харьковской
епархии Украинской православной Церкви. После сти-
хотворение  «Здесь  воздух  городской  –  хрустальный»
печатали другие издания. Например, журнал «Славя-
нин». Что касается газеты «Православна Харківщина»,
то там увидели свет четыре моих стихотворения. На
написание каждого меня вдохновили храмы монастыря.
Сейчас  эти  стихи  составляют  цикл  «У  древних  стен
монастыря», который я также включил в сборник.
Должен сказать, когда увидело свет стихотворение
«Здесь воздух городской – хрустальный», где речь идёт
о трагической доле двух монахов, я почувствовал, что
монастырь словно наделяет меня творческой энергией.
Стихи я пишу нечасто. Но всякий раз после завершения
работы  над  тем  или  иным  стихотворением  прихожу
в монастырь, чтобы воздать благодарение за радость
творчества.
Сборником «Причал романтиков» я воздаю дань памяти
моим литературным учителям. С первыми юношескими
сочинениями  я  пришёл  к  харьковскому  поэту  Фёдору
Костромитину (он рано ушёл из жизни). Это был светлый
человек, память о котором берегу в своём сердце. Есть у
меня и учителя «заочные». Это – Константин Паустовский,
чью  прозу  перечитывал  многократно,  Иван  Бунин.
Его  стихотворение  «Листопад»,  которое  начинается
словами  «лес,  точно  терем  расписной…»  –  настоящий
поэтический  университет;  и,  конечно,  своим  учителем
считаю  выдающегося  поэта  Ярослава  Смелякова.  Ему,
по словам Роберта Рождественского, были «все известны
языка азы».
Ни одно из представленных в сборнике стихотво-
рений, включая юношеское, не взято «из головы». Их
я не сочинял – писал с натуры. Одним из примеров
могут быть стихи, написанные на Каспии в России:
цикл «Шедевр Творца» представлен в сборнике.
Не могу не выразить благодарность человеку, которого
Бог наделил множеством талантов, – харьковчанке Таи-
сии  Коротецкой.  Она  –  автор  прекрасных  поэтических
сборников.  Когда  Таисия  Ивановна  прочла  мои  стихи,
опубликованные  в  журнале  «Славянин»,  она  настояла,
чтобы я подготовил книгу. Такова история создания сбор-
ника «Причал романтиков».
Леонид Пилипенко.


РЖАНОЕ ПОЛЕ
Встрепенулось поле пред грозою.
Спелыми колосьями звеня,
утренней умытая росою,
рожь волной несётся на меня.
Сатанеют тучи грозовые.
Одичалый ветер поднял вой.
Не сдержались вихри дождевые –
показали полю норов свой!
И, когда, шипя и пенясь бражно,
струи вдруг схлестнутся на меже,
под громов ворчание бесстрашно
что-то запоёт в моей душе.
1968


ОСТРОВОК ЗАПОВЕДНЫЙ
Жанне

1. ВСЁ НЕТЛЕННО
Лозняком шумливым окаймлённый,
с тополиной посреди грядой –
Журавлёвка – островок зелёный:
городской отвергнут суетой.
Столько дней, дней безмятежных кряду,
в снег и когда ласточки снуют,
нам с тобою он даёт отраду,
словно птицам иль бобрам – приют.
Как ребёнок, верю: всё нетленно
здесь, на заповедном островке.
В россыпи бессмертника – Елена
с томиком Есенина в руке.
Ты да я… Ах, да! Ещё художник
рисовал тебя на том лугу.
Пахло речкой. Вечерело. Дождик
нынче там вприскочку, как стригун,
носится. Белеет штабель лодок.
Хрустнул ивы ствол. И – ниц она.
Бьёт по нервам мощь вороньих глоток.
Впрочем, в том – не дерзких птиц вина.

2. НОЯБРЬСКИЙ ПЛЯЖ
Над ивовой листвой – студёная вода:
мозаика на дне речном из листьев.
Смугла купальщица у хрупкой кромки льда.
Ноябрь-хитрец приблизился по-лисьи.
О, нет! Та женщина ничуть не смущена.
Объятия пришельца вожделенны.
Как ивовый листок, в воде легка она.
Ноябрьский пляж – причуда? Центр вселенной!
Купальщицы бесстрашной кареглазый друг,
по косогору мчит дворняга Найда:
как зверь неприручённый, вырыла нору –
ведь где-то от зимы укрыться надо.
Вот так купальщицу от жизненных невзгод
река, ракитник трепетный укроют.
Сквозной сосняк… За ним акаций шумный сход,
и… кран подъёмный – сторож долгостроя.

3. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЗИМЫ
Вот и настал зимы последний день.
Спешим на прорубь – окунёмся вволю.
Бушует ветер? Это – дребедень
для тех, кто жгучим водам вверил долю.
У проруби – шалаш. Вот наш приют.
Разденемся. Окинем прорубь взором.
Сход рыбаков на льду. Сидят и ждут.
Приманку рыбка схватит. Но не скоро.
Родная! Да ведь рыбка – это ты!
Не просто рыбка – рыбка золотая.
Над речкой тучи низкие густы –
дождём, а может, снегом угрожают.
Плещись, плещись в преддверии весны.
Кричи и пой. И не скрывай восторга.
…Грачи на косогоре так черны –
погомонят и смолкнут. Ненадолго.
Журавлёвский гидропарк
Харьков
1995

У КАРТИНЫ
А. САВРАСОВА «ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ»
Проталины окрест и озерцо в низине,
над кронами берёз – размывы синевы.
Влекомые ещё как будто робкой синью,
посадские грачи особенно резвы.
И звонница, и даль – всё в буро-жёлтой зыби.
Строения желтят, а вешний день горласт.
Кустарник над водой застыл неясной глыбой,
и тени капельками впитывает наст.
2001

В ОЗЁРНОМ КРАЕ
Деревья в зеркале озёрном
чуть сумрачны, невозмутимы.
И в водах звёзд сияли зёрна,
когда вдруг выводок утиный
вспугнул рыбак, закинув лёсы,
чтоб на крючок поймать рыбёшку
иль выудить звезду из плоской
озёрной глади. Но немножко
он опоздал. Всходило солнце.
Наградой стала карпов связка;
мальки неслись над светлым донцем
и прятались под зелень ряски…
2002

ПРИЧАЛ РОМАНТИКОВ
А пристань – причал романтиков,
задорных ловцов стихов.
Речную волну поймайте-ка!
Нет в мире таких силков?
Попробуй пленить вдохновение.
Попробуй любовь пленить.
Внезапного счастья мгновения…
Ну, хоть… паутинки нить.
Зачем этот плен бессмысленный!
Тень чайки ловить на что?
Свет лунный невольник мыслим ли!
Для счастья мне нужно что?
Хочу быть беспечным пленником
сиянья осенних вод,
плениться сквозным калинником.
…Забравшись под ивы свод,
смотрю из-под веток пристально
(а дятлова дробь вразлёт)
на лиственный шлейф, что к пристани
студёной струёй прибьёт.
Но что-то ж меня печалило…
Теперь-то мне всё равно.
Лодчонка вблизи причалила.
Уже я продрог давно.
А дятел стучит – не ленится.
Пришельца влечёт река:
сама что ли чья-то пленница?
Вон даже дрожит слегка.
2006

ПРИЗНАНИЕ
Стена гранитная причальная,
соседка вяза и ольхи,
прими под струй речных журчание
мои заветные стихи.
По камню пристани заброшенной
мелок торжественно сновал.
О, я не первый, кто восторженно
на этой тверди рифмовал.
Ноябрь. Окрест ворон стенания.
В ветвях синичья кутерьма.
Мои стихи – в любви признание.
Кому? Да знаешь ты сама.
На камне над водой бугристою
стихи живут. Наверняка
не увлечёт от нашей пристани
их, словно лодочку, река.
2006

«ЛАСТОЧКА» В ХАРЬКОВЕ
И, когда из плена дней досужих
вызволил речушку ледоход,
бережно, без суеты по суше
был доставлен в город теплоход.
Теплоходик – так точнее будет:
в деле мореходном – не титан
(люд курортный в праздники и будни
вдоль морского берега катал).
Юркий и, как ласточка, – изящный.
«Ласточка» – так назван он и был.
Путь его в наш город, может, зряшный?
Что посланец моря здесь забыл?
Посмотреть на теплоход охотно
люди шли порой издалека.
Город наш, увы, несудоходный.
Есть, однако, малая река.
Без ухода речка одичала.
Город впрямь её тираном стал.
Вот на ней – у скромного причала –
теплоходик время коротал.
Стук мешал дремать ему посудный,
музыка над чуждою рекой:
теплоход уж не морское судно –
модный ресторанчик городской.
Уток подружилась с ним ватага.
Не пугал трамваев лязг и звон.
Отслужил свой срок морской трудяга,
вот и был на берег списан он.
Отошёл от дел судьбе в угоду
«Ласточки» бессменный капитан.
Верность отставному теплоходу –
вот его бесценный капитал:
с ним и прибыл в наш огромный город
капитан за «Ласточкою» вслед.
Он на судно поднимался гордо,
где продолжил труд ушедших лет.
Впрочем, труд тот был самообманом.
Сознавать всё это нелегко.
Теплоход служил теперь гурманам –
прочно был поставлен на прикол.
А вблизи уже беда ходила,
случая удобного ждала.
И настала тяжкая година:
чудо-теплоход сгорел дотла.
Ну а город что – и горя мало?
Тенькает, смеётся и гудит.
Вон гроза ему бока намяла –
нынче день на город не сердит.
…И застыл ни капельки не пьяный
на причале сгорбленный старик.
Будто перед ликом океана…
Вот и сам я слышу чаек крик.
2006

ВЕСЁЛАЯ ОРАНЖЕРЕЯ
А то, что душу здесь согрею,
входя в трамвай, ещё не знал.
Весёлую оранжерею
мне тот вагон напоминал.
Парад гвоздик, роз бесподобных,
что не на грядках и в горшках,
а в женских нежных, сильных, добрых –
всегда заботливых руках.
То был канун Восьмого марта.
Вдоль рельсов гулких – зимний вид.
Грачей крикливою командой
трамвай был словно с толку сбит –
гремел, скрипел, звенел, метался…
Своих гостей давай трясти.
Безумец, он как бы пытался
свернуть с привычного пути.
И я, сознаюсь, делом грешным,
на тряску тихо нарекал.
Мимозы запах огуречный
и тот пристанища искал.
В вагоне этом непритворно,
по-настоящему нежна,
ромашек россыпь рукотворных
была спокойствия полна.
Цветки фонтаном вылетали
из горла банки жестяной.
Им бы над вазою хрустальной
парить в день этот ледяной.
Жестянка-вазочка невинно
желтела прямо у окна –
к стене водительской кабины
была она прикреплена.
Уют в салоне создавала.
И вдруг задорный пассажир
большую розу – дивно ала –
в жестянку бережно вложил.
И люди дружно встрепенулись.
Безмерной доброты приток –
к жестянке руки потянулись.
И в каждой – свой живой цветок.
И мне душевных сил не жалко.
Сполна отдай свой пыл, душа!
Цветок к цветку – букета шапка
над банкой чудо хороша!
И рад весёлой обстановке
кондуктор. Весь в плену игры,
водителю на остановке:
«Галина! Выйди, посмотри!»
Вот так добро берёт начало.
И добротой на доброту
в вагоне Галино звучало:
«Спасибо всем за красоту!»
Что ж, пассажиры расстарались.
Букет попутчиков роднит.
Ромашки?.. Нет, не затерялись –
соседство с розой их бледнит.
Харьков
2006

ДОМ СКВОРЦАМ ВЕРНУ
О первый день Великого поста!
Теснят прохожих снеговые кучи.
Ярится вьюга. Цель её пуста:
щит забелить с рекламою трескучей.
В одеждах чистых снежных я и сам.
Но как бы ни крутило, ни вертело,
иссиня-чёрным с желтизной скворцам
нет до метели никакого дела:
присматривают для себя жильё
в промёрзлых дуплах, норах и скворечнях.
Убрать из ладных домиков старьё,
оставшееся от хозяев прежних,
им предстоит. И воцарит уют
в тех домиках – подарке человека.
Но вот беда – уже не даст приют
пернатым тополь, что стоял полвека.
И были его ветви, ствол светлы,
когда однажды в лютые морозы
упал под жуткий вой бензопилы
(мол, представлял он для людей угрозу).
Нагрудник снегиря вдруг заалел.
Суровый пильщик будто в воду канул…
Но вот каким-то чудом уцелел
скворечник с рухнувшего великана.
…Приметил тут шелковицу одну.
Что, высоко? Ну, ничего – я сдюжу:
проникну в крону – дом скворцам верну…
Я не пощусь – хоть так очищу душу.
2006

БЕЗДОМНЫЙ СТОЛЕТНИК
А есть ли души у растений?
У этого цветка была.
Казалось, был цветок растерян –
бездомность в жизнь его вошла.
Горшок с цветком тем у дороги
стоял. А рядом ни души.
Сорок-близняшек стрекот строгий
перебивал шуршанье шин.
А ведь не так давно, похоже,
цветок в довольстве обитал.
Развесистый, он был ухожен.
И что же, вдруг ненужным стал?
Лениво голуби-зеваки
к цветку приблизились бочком.
Вот так домашнюю собаку
на произвол судьбы тайком
бросают люди. Майским утром
мы набрели на тот цветок
на тротуаре жалком, утлом…
Машин безудержный поток
крепчал, ворчал, себе струился,
шипя, нырял в моста проём.
Цветок, представьте, поселился
на подоконнике моём.
Ты доброте не изменяешь
и тянешься к ней во всю мочь.
И хочешь, но порой не знаешь
кому, когда и чем помочь.
Порыв души не нужен другу?
Не знаешь, как унять тоску?
Так протяни надежды руку…
ну, хоть бездомному цветку.
Сгонять жучка с листка не стану.
Такая в доме благодать!
Хранит цветок большую тайну.
Но мне её не разгадать.
2006

В БЕРЕЗНЯКЕ
Не правда ль, из утех утеху
обрёл я (в том – удачи знак):
как в дивную библиотеку
вхожу я в ближний березняк.
Под голос снегирей тягучий
и свиристелей говорок
на белизне стволов могучих –
разгулье стихотворных строк.
Кто он, романтик вдохновенный,
что превратил (и ты рискни)
стволы берёз обыкновенных
в заветные страницы книг?
Мне показалось – это просто
в лесу, когда душа поёт,
доверить, не таясь, берёсте
и сокровенное, своё.
Но нет, берёзовое вече,
ничуть об этом не скорбя,
всё же не даст увековечить
пришельцу самого себя.
И будет роща обновляться,
как встарь, сменять листву листва,
и постепенно отслоятся
с берёстой чуждые слова.
Читатель строк лесных невольный
в тиши берёзовых хором
перед величьем белоствольным
стою с опущенным пером.
2006

ЧУДО
А душа томится. Просит
свято верить в чудеса.
Что за блажь – дела забросить.
И вперёд – в луга, в леса.
Чудо, чудо… Ну, конечно, –
и вокзал, и стук колёс,
и вдоль рельсов бесконечных
марафон лесополос.
Чудо – полустанок древний.
А теперь – пешком, пешком…
Наша цель – вон та деревня.
После – к лесу прямиком.
А не чудо ли вот эта
тропка. Чудо – василёк.
Чудо, что в разгаре лето
и что путь ещё далёк,
пруд, что требует ухода…
А выносливый, как вол,
верный друг, душа похода,
наш ловец радиоволн
голос города родного,
словно дар, преподнесёт.
…Вон мосток! Ещё немного –
и в плену лесных красот
мы окажемся с тобою!
Солнцепёк? О чём жалеть!
Испытание любое
нам ли не преодолеть.
Мы в пути держались стойко.
Наконец-то лес! А там
весь эфир был отдан сойкам,
дятлам, пеночкам, дроздам…
2006

ОСЕННИЙ ДЕНЬ
На тепло эту осень
щедрой не назовёшь.
Вот уж белые осы
затевают дебош.
С ветки яблони древней
оземь грохнулся плод.
А морозец не дремлет.
Снега первый налёт
безусловно, растает
(пусть октябрь удальцом
себя чувствует). Стая
присмиревших скворцов,
нагулявшихся вдоволь,
запоздавших на юг,
жмётся к людям. И тополь
ветки тянет к жилью:
в день суровый не гнётся –
в нём порода видна.
Но уже не коснётся
моего он окна
веткой – в целом не ветхой.
Просто время пришло –
ночью рухнула ветка,
что стучала в стекло.
Непогода невечна.
И вот в солнечный день
в дом проникнет привычно
тополиная тень.
Будет дивные тени
тополь мерно качать.
Буду веток сплетенье
на стене изучать,
рыскать взглядом по кроне…
Эх, увидеть бы мне
отраженье воронье
на волшебной стене.
2006

МАЙСКИЙ ГРОМ
О первый гром! Примета мая.
Раздольный гром, стихов герой,
не страх в душе моей вздымает –
чарует дивною игрой
раскатов робких над округой.
У дерзких молний сил прилив.
Шаги дождя уже упруги.
А гром воспрянул, говорлив.
Нескоро, видимо, умолкнет.
Дождинки пляшут трепака…
И словно не было размолвки
меж нами из-за пустяка.
2007

ПОДАРОК ЛИПЕ
Посадка елей – строгая, элитная.
Тень лип на хвою вечер наложил.
Но в лип ряду есть липа сердцелистная –
взаправдашний округи старожил.
И тщетно ветры крону липы плющили.
Вот от людей досталось ей с лихвой.
Клочок земли на привокзальной площади –
богатство этой липы вековой.
Принёс подарок липе (блажь великая?)
земли лесной – дух чащи сберегла:
в сплетении корней дернина хлипкая
к древесному подножию легла.
С подстилкою лесной завёз нечаянно
я в город муравьёв. О, сколько их!
Пустились ствол осваивать отчаянно
вдали от мест насиженных своих.
Что ж – фантазёр! Я дереву сочувствую:
хотел дать липе, липе городской
дыханье леса звонкого почувствовать…
В роскошной кроне птичий гам какой!
И кажется: не воробьи привычные
в ветвях резвятся. Нынче я хочу
под липой древней слушать вековечное
звучание любых лесных пичуг.
Чудачество? А мне, представьте, верится:
на площади, где ждут, всегда спешат,
не просто липа (вся как будто светится) –
родная мне – придумщику – душа.
Харьков
2007

НЕХИТРАЯ ИСТИНА
Причал одинокий, заброшенный –
недвижимость малой реки.
Меж плит из гранита непрошено
хозяйничают сорняки.
Для города пристань – диковина:
ни моря, ни речки большой.
На пристани чувствую скованно –
я здесь и взаправду чужой.
Чужой… Ведь не смог от бездушия
людского причал защитить.
И реку, и ивы воздушные –
к воде им непросто сходить.
Красавицы ивы плакучие,
причала старинный гранит…
Ничейные? Людям наскучили?
Хлам, кажется, речку теснит.
Ах, речка! Ты не беспризорная –
с тобою утиный отряд.
Над водами чайки озёрные
с потомством окрепшим царят.
И мне на заброшенной пристани,
где нынче приволье плющу,
открылась нехитрая истина –
сам с речкою дружбы ищу.
И чёрствость людская разрушится.
И будет струиться века
святая (с ней город подружится)
и светлая эта река.
2007

ДЕНЬ ПОЁТ
О, прелесть дивного каскада
протяжных звуков – знойным днём
поёт без удержу цикада
на подоконнике моём.
А с любопытством нету сладу –
спешу к открытому окну.
Паркет скрипучий. Вот досада!
Цикаду чёртов скрип спугнул.
И вот на тополе воздушном,
чья тень касается окна,
поёт цикада простодушно.
Пичугам мастер-класс она
даёт (серьёзна не на шутку).
А между тем сорочья рать
своею трескотнёю жуткой
взялась цикаду обыграть.
Кто верх возьмёт – не в этом дело.
А в том, что день звенит, поёт,
и щедрость лета без предела,
и тучка над двором плывёт,
что след простыл печали давней,
и ветка с птицей – ходуном,
что здравствует пирамидальный
старинный тополь за окном,
и то, что я (седой изрядно)
ещё работник хоть куда,
а фантазёр – невероятный…
Живу! И будет так всегда!
2007

СТАРЫЕ ОКНА
Хоть заслуг не перечесть
этих окон довоенных,
но пора бы знать и честь:
пластиковых рам нетленных
время. Вот судьбы игра:
двор привычный стал приютом
окнам, что ещё вчера
были стражами уюта.
А в квартирах их, видать,
всё решили перестроить.
Глупо, видимо, мечтать
окнам проводы устроить.
Завтра их наверняка
увезут в безвестность споро.
Стали хламом. А пока
рослый тополь – им опора.
Полномочия сложил
летний день. Пленила дрёма
окна – зеркала души
старого большого дома.
2007

ГОРОДСКАЯ ЯБЛОНЯ
Яблони удел такой:
в городе живёт, дичая.
Да, для флоры городской
яблоня, увы, чужая.
Равнодушье – страшный гнёт
и для яблони, похоже.
Павший плод, как мячик, пнёт –
так, из озорства – прохожий.
Яблоня, живи, мужай,
яблоки с ветвей свергая,
хоть с проспектов урожай
горожане отвергают.
Вот сорока в переплёт
яблоню взяла невольно:
крыльев взмах… и – наземь плод.
О, сорочье своеволье!
Ах, не сон ли наяву:
город (каменные дебри) –
метеорами в траву
краснобокие шедевры.
2007

МАКУШКА ЛЕТА
Приречный парк. Макушка лета.
И звуки все привычны, кроме –
диковинного… Будто флейта
царила в яблоневой кроне.
Ну чем не место для привала!
И понял я, пришелец зоркий, –
не флейта в крону птиц сзывала,
а дрозд звучанием высоким.
Чу! Горлиц говорок летучий!
Но нет, дрозду не сбиться с толку.
А гроздья яблок в кроне тучной
сияют: зреть ещё им долго.
Довольны ли певец собою,
а яблоня плодов свеченьем?
Ей предназначено судьбою
не знать людского попеченья.
А между тем от речки тихой
с окрепшею утиной стаей
тропинка к яблоне той дикой
бежит себе. Не зарастает.
2007

ТОПОЛЬ
Ирине Поляковой
А дворовый тополь ветхий
к развесёлому балкону
дотянуться хочет веткой.
Тополь – страж двора исконный.
Тот балкон, и впрямь, весёлый:
трепетным цветам привольно
там. И тенью невесомой
тополь тронет их невольно,
дом старинный тенью тронет
(не имеет, что ли, права?)…
В тополиной редкой кроне –
птиц весёлая орава.
Солнце без труда лазейки
в кроне тополя находит,
манит на балкон хозяйку,
чьё терпенье на исходе –
нужен дождь. Но в общем рада,
что теплынь в родных пределах,
рада, что любимый рядом,
что живёт любимым делом,
что пичуги-непоседы
(скоро ласточкам – в дорогу),
и что с тополем соседи:
жаль, с балкона не потрогать.
2007

МОСТИК ПОДВЕСНОЙ
Последний лёд речной
уходит – серый, рваный.
На мостик подвесной
с настилом деревянным
заманчиво ступить:
теснимый берегами,
качается. Скрипит
под нашими ногами.
Качелям дивным рад.
Внизу вода искрится.
А вон сосулек ряд
на узеньких перильцах.
Пусть в этот вешний день
морозцу не до шуток.
И всё же… не задень,
о март, сосулек чудо!
2007

КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ
Н. С. Рудовой
Теперь её – приземистый подъезд
с железной дверью… Мужества хватило
на невесёлый в общем переезд
на склоне жизни в меньшую квартиру.
Смириться с неизбежностью смогла
(чему переселенье равносильно?).
На новоселье память позвала
в небытие ушедших мужа, сына.
Незваными гостями – тени крон
в её квартире. Но не в тягость тени.
На радость новоселки крепкий клён
окна почти касается. Растеньям
уютно здесь – на письменном столе,
и на окне: цветы она голубит.
Но клёны… чудо-клёны с детских лет
она, как существа живые, любит.
О, сколько света! Это пожелтел
покров кленовый. Осень разгулялась.
Хороший знак? Нечаянно влетел
кленовый лист в окно, когда вселялась.
Соперничает с тучей вороньё.
К осадкам. Предсказанье без обмана?
На видном месте в комнате её –
листок кленовый. Вроде талисмана.
Ну что, пора хорошая грядёт,
листок кленовый? Загрубевший, рваный.
И с гостем радость в дом её войдёт –
и даже, если этот гость незваный.
2007

РЕЧКИ ГОВОРОК
В тополях – сорочий сговор.
Ветер снег собрал в валки.
И всё явственнее говор
льдом затянутой реки.
Будто грома гул далёкий
вдруг возникнет подо льдом.
Вот раскат окреп. И… лёгкий
стон пленённых вод потом.
Снова стук подлёдный дробный.
Где стучит – и не поймёшь.
Голосом глубин утробным
птиц окрестных не проймёшь:
над рекою неширокой
знай беспечно гомонят.
Не возьмёте ли, сороки,
в заговорщики меня!
2007

В ДУБРАВЕ
Уже окрепли дружно всходы озими.
Скворцы ушли на юг своим путём.
Эх, здорово в разгар дождливой осени
нырнуть в струю речную! А потом…
Потом – брести целительной дубравою.
И, словно брата, скромный дуб обнять.
Но много ль знаю о деревьях, травах я?..
Тогда какая лесу я родня.
И всё ж как дома я себя здесь чувствую –
в лесу у остывающей реки.
Тем, кто не дружит с лесом, я сочувствую.
Но тускнут, тускнут осени деньки.
Вот-вот и к нам мороз лихой пожалует.
А в дубняке и в хмурый день светло:
дубы сплошь в алых листьях. Их пожарами
пичуг лесных ничуть не обожгло.
2007

МОСТ ВЛЮБЛЁННЫХ
Обломки древней ивы держит ил.
Никак речушка тихая такая
не сдвинет их. Но листья жухлых ив
она под мост беспечно увлекает.
Уютный мост над малою рекой,
где вечно спор сорочий оживлённый.
И этот мост народ наш городской
зовёт с недавних пор мостом влюблённых.
Моста ограда (дивный переплёт
чугунных линий) солнышком прогрета.
Паучьих нитей трепетный полёт –
в свои права вступило бабье лето.
И над весёлым зеркалом реки,
внимание прохожих привлекая,
влюблённые заветные замки
на чугуне ограды замыкают,
как символ нерушимых уз любви.
Замкам тем не нужны ключи, нет спору.
Ненужные ключи, река, лови!
Негромкий всплеск. И вот к моста опорам
бегут круги. Река слегка журчит.
Разгуливают пескарей ватаги.
Но у реки святые есть ключи –
бесчисленные родники-трудяги.
И святы старожилы милых мест –
дубы, рябинник у реки румяный,
и клёны, чья листва летит на мост.
И этот мост теперь – не безымянный.
Журавлёвский гидропарк, Харьков
2008

ХРАНИТЕЛЬ ИМЁН
Воспрянула февральская капель.
Казалось, день не предвещал плохого…
Но где же тополь? Мощный свежий пень –
итог усилий пильщика лихого.
О тополь! С незапамятных времён,
не затерявшись на проспекта шири,
надёжным был хранителем имён,
которыми усердно испещрили
влюблённые кору. Несчастлив был
вступивший в сговор с жуткою пилою:
иначе б тополь он не погубил,
решиться бы не смог на дело злое.
Но знай себе пичуги гомонят
в соседних кронах. А капель смелеет.
И на корне обрубка возле пня –
«Иван + Катя…». Чуточку жалею,
что в замечательные времена,
когда был и наивен, и беспечен,
и я вот так же наши имена
простосердечно не увековечил.
О чём жалеть – ну прямо вешний день,
когда капель, когда ручьи свободны.
И ты, любуясь облачком в воде,
сжимаешь мои пальцы беззаботно.
2008

ТАЙНА
Чаща влечёт остроклювых зарянок,
лес на заре пробуждающих рьяно.
Чаща речушку влечёт неустанно.
Речка лесная – покой первозданный.
Речке знакома любая ложбина,
ива, сошедшая к глади невинно…
А для меня что ни шаг – то загадки.
Тайна – речушка, бобровые хатки,
сруб лесника, вековая дубрава…
Птиц заглушает дождинок орава.
Эта промозглость – апреля ловушка.
Славно укрыться в дубовой избушке.
2008

ОТШЕЛЬНИК ГОРОДСКОЙ
И дружит с этой скромною рекой,
теснимой яро порослью густою,
неброский мост (отшельник городской)
с оградою чугунною литою.
С моста речушка далеко видна.
На тёмных водах майский пух растений.
А на мосту меж дуг из чугуна –
паучье бесподобное плетенье.
И, как в окно волшебное, гляжу
в проём ограды с бледной паутиной.
У ивняка внезапно поднял шум
неугомонный выводок утиный.
О, волшебство трудяги-паучка,
сумевшего такие сети сладить.
И сквозь плетенье вижу облачка –
над речкой и на безмятежной глади.
2008

ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРКАЛО
Нынче кроны будто медные.
Что ж, предзимье приближается.
Тополей гряда приметная
в тихой речке отражается.
Отраженьям удивительным,
что на глади так торжественны,
вовсе не обременительно
юрких пескарей нашествие.
Отраженье исковеркала
рябь. И снова безмятежная
речка. На волшебном зеркале –
уток общество потешное.
И опять в воде лучистая
медь играет тополиная.
Восхитительное, чистое
небо над речной долиною.
Тополя пирамидальные
не позволили течению
унести в пределы дальние
собственные отражения.
2008

ВЕРНУЛОСЬ ЛЕТО
Сентябрь. Бунтуют осы.
Теплынь. Вернулось лето?
Расщедрились берёзы –
в фонтан листки-монеты
швыряют. Тоже брошу
пятак в воды кипенье.
Беседу струй нарушит
внезапно птичье пенье.
Замрёт фонтан могучий.
Но жмётся к водной сцене
семья берёз плакучих
(фонтану знают цену).
О птиц весёлых племя,
свирепых ос мельканье.
Фонтану нужно время
восстановить дыханье.
И будет струй сплетенье.
И радуги восстанут.
И вновь сомкнутся тени
берёз и вод фонтана.
Харьков
Площадь Руднева
2008

ЗАЧЕМ ГАДАТЬ
Вода лениво плещет о гранит
и ускользает красным летом время…
Но эти строки камень сохранит,
не сбросит их, как тягостное бремя.
В гранит одет людьми речной откос –
на каменном листе пишу признанье
тебе в любви. А буквы вкривь и вкось
(гранит для каллиграфа – наказанье).
На камне блики зыбкие реки.
У берега чернеет рыб ватага.
Приближу к рыбам сонным тень руки –
и затрепещут в струях, словно стяги,
тела плотичек, шустрых окуньков.
Наверное, дурацкая затея –
касаться тенью рыб. Без лепестков
в воде ромашек солнышки желтеют.
Гадал ли кто? И красоту сгубил.
А что в итоге – лишь предположенье:
не любит – любит? Напрочь разлюбил?
А над рекою ласточек движенье.
И непрестанно движется река
туда, где дамбы старой клокотанье.
В моей руке твоя нежна рука.
И нам с тобой сейчас не до гаданья.
2008

ФОНТАН
Чем к себе меня ты привязала
(мало ей гостей со всей страны),
площадь перед городским вокзалом?
Здесь царят лихие плясуны –
струи музыкального фонтана.
День-деньской танцуют на кругу.
Сторониться колких брызг не стану.
Но сплясать на людях не смогу:
робок, скован, если интересно.
Здесь фонтан забавником слывёт.
Аромат петуний, лип окрестных
над уютной площадью плывёт.
Кажется, что шутки лучше нету,
чем вот эта, пусть и ненова:
и летят, летят в фонтан монеты…
Брошу сам пятак из озорства.
Центр потехи… Эта роль почётна –
пред народом молодцем предстать.
Над фонтаном ласточек несчётно.
Только их фонтану не достать.
Но фонтан пустился на уловку –
надо же себя не уронить –
радугу взметнул. Довольно ловко.
Хочет птицу радугой пленить?..
Харьков
2008

ПОЭТИЧЕСКАЯ «СТОМЕТРОВКА»
Не имеешь спортивной сноровки?
А соперников ярых – не счесть!
Поэтическая «стометровка»
в славном городе Харькове есть.
Это где? Осмотрись хорошенько.
«Стометровка» не сразу видна.
У театра Тараса Шевченко
дивный бег начинает она.
Здесь одной из страниц мемуаров,
что открыл неуёмный сквозняк,
прямо на полотне тротуара –
удивительный памятный знак.
Знак литой – «стометровки» хранитель.
Больше века ей – надпись гласит.
Пешеходы, здесь не гомоните.
Иномарки, довольно басить.
Не для шустрых любителей спринта –
стихотворцев задорных стезя.
Это место, где действовать скрытно,
где ни капли лукавить нельзя.
Не по нраву мне бег сумасшедший,
мышц железных пустая игра.
Звук шагов безвозвратно ушедших
мастеров вдохновенных пера
не забыла она. В это верю.
А ещё – что талант не соврёт.
И стихи «стометровка» навеет.
Да такие, что ахнет народ.
Вы, создатели макулатуры,
с ней сразиться хотите, поди?
Это – памятник нашей культуры.
Нет таланта – поблажки не жди.
Та дистанция – вызов талантам.
Что ж, дерзай! И бессмысленно ныть.
Быть в стихах всемогущим Атлантом…
Проще, видимо, солнце пленить.
Это все мы давно уяснили:
на Пегасе не ездят верхом.
Но хочу, чтоб сограждан пленили
мои рифмы, разгулье стихов.
Книги умные – вот «стометровка»
стихотворца. Да, может быть, вы
на Парнас и стартуете ловко…
Нету финишной ленты, увы.
Харьков
2008

ОВЁС НА ПОДОКОННИКЕ
На подоконнике букетик из овса.
Потрескивают колоски тугие.
Февральский день. Пленяют синью небеса.
Капели звуки славные такие.
Привычное воронье братство в вышине.
Журчит – везде весны грядущей знаки.
Букетик дивно золотится на окне.
На солнце явственнее пахнут злаки.
Овес в Крещение крестьянка привезла
на ярмарку целебных трав у храма.
– Растенья – обереги? Защитят от зла? –
с надеждой донеслось из шума-гама.
Что огорчало... Не было тебя со мной
в той сутолоке ярмарки душистой.
А утешение – букетик овсяной:
и мне достался оберег пушистый.
А чем не оберег – обычное село,
откуда родом женщина простая,
чьи злаки излучают радость, свет, тепло...
Увы, названия села не знаю.   
2009

РЕЧКА ОБМЕЛЕЛА
Приречье. Благодатные места.
На них природа сил не пожалела.
Река в канун Великого поста
невзрачной стала. Очень обмелела.
Боялся город паводка. И вот
команду дал своей старинной дамбе
умерить пыл ещё подлёдных вод –
при таяньи не взбунтовались дабы.
До вешней благодати далеко.
Но согревает душу птичье шоу.
Ах, Лопань! Ну, конечно, нелегко
реке в границах города большого.
Пусть наша речка слабая пока.
И ледяной покров её расколот.
Но малая – великая река,
коль перед нею расступился город.
Харьков
2009

НОГОТКИ
На грядке столько дивного добра:
повсюду ноготки сияют жарко.
Вторая половина ноября,
но не спешит теплынь покинуть Харьков.
Влечёт живое клумбы мир цветной,
растений поздних лёгкое дыханье.
Над сочною цветочной желтизной
белёсых мелких бабочек мельканье.
О россыпь восхитительных цветков!
К их красоте я прикоснусь без спросу.
А может, жар весёлых ноготков
и сдерживает первые морозы?
2010

ШИПОВНИК
Хотела город удивить, казалось,
неслыханным обилием плодов
шиповника таинственная заросль.
…Плоды свергает, не таясь, с кустов
бесстрастно осень. А народ прохожий
у заросли не хочет шаг сдержать.
И мне ещё подумалось – негоже
шиповник невниманьем обижать.
Легко касаюсь колкого сплетенья.
Над зарослью кружит воронья рать.
Какое же могучее растенье!
Божественное – глаз не оторвать.
2010

ШЕДЕВР ТВОРЦА
1. ЗДЕСЬ РАЙ
Две ночи в поезде – дороге не укор.
Июль. Поездка наша долгожданна
в Каспийск – уютный город у подножья гор.
Каспийск – сосед столицы Дагестана.
И впрямь здесь рай земной. Властитель наших дум
Каспийск. Не чудо ль – наш теперь, и только.
Платаны сказочны. Здесь даже скромный дом
пленяет взор. А в окнах солнца столько.
В весёлых кронах неуёмный стрекот – в зной
цикады  певчие всегда активны.
И светел парк. Роскошных сосен дух хмельной
соперничает с духом моря дивным.
А море царственно. Бурлит который день.
Безлюден пляж. Как благоcтны приволье,
задевшая тебя случайной чайки тень
и вод неутомимых своеволье.
Но неминуем день, когда в кипенье вод
монетки бросим, не скрывая грусти:
вернемся через вечность? Может, через год...
Таков он, рай земной. А мы – лишь гости.

2. ЛЕТО В КАСПИЙСКЕ
Конец июля. День обычный?
О, нет. Всегда у моря праздник.
Пляж дикий, друг мой закадычный,
гостей уютом дивным дразнит.
Вот стрекоза над хлипкой пеной.
Неужто не страшит стихия?
Вороны на песке степенны –
что им раскаты волн глухие!
Но ярости дал Каспий волю.
Нам кажется холодным слишком.
И змей воздушный рвётся к морю
из рук задорного мальчишки.
Ах, чайки! Будто невесомы.
Ни облачка на небосводе.
Жара не в тягость. Пляж весёлый
каспийские терзают воды…

3. ЗАВЕТНЫЙ КАМЕНЬ
Опять грохочет не на шутку,
шипит, скрежещет и свистит –
ярится Каспий. Норов жуткий
не скоро море укротит.
Но ярость моря в бездну канет.
И станет явственным на дне
залитый солнцем дивный камень,
водой разглаженный вполне.
Мелькнёт над камнем рыбья стая.
Меня влечёт к нему своё.
На нём из голышей пытаюсь
я имя выложить твоё.
Склоняюсь над водой хрустальной,
кладу на камень голыши.
Морская ширь теченьем тайным
начертанное сокрушит.
Несокрушим великий Каспий,
небесный купол голубой:
шедевр Творца бессмертен каждый.
Навек моя к тебе любовь.
Скользят на донном камне ноги.
И слышу в плеске волн любом:
«Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!..»

4. НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ДЕНЬ
Каспийский пляж. Песок слепит глаза.
И день хрустальный. Необыкновенный.
Представил я: лет тысячу назад
у моря жил романтик вдохновенный.
Слагал стихи, искусно рисовал,
каспийским очарованный привольем,
нырял бесстрашно в разъярённый вал
и радовался ласточкам над морем.
В достатке жил, а может, в нищете.
Что доле переменчивой угодно?
Мечтал и поклонялся красоте,
любил, страдал, скитался… Но сегодня
две тысячи одиннадцатый год.
Над Каспием седым не властно время.
Любой сверхсовременный теплоход
для властелина вечности не бремя.
Умоемся его живой водой.
Движенья вод великолепных плавны.
Вот и посланцы старины седой –
над морем нитью чёрною бакланы.
Вовсю резвятся блики волн на дне.
В туманных далях Дагестана горы.
В немыслимой небес голубизне
бледнеет месяц. Жарко. Полдень скоро.

5. ВЫШЕ ГОР
Романтиков Каспий не сразу отпустит.
Величьем его насладимся сполна.
Поднимет меня и бесстрастно опустит
на донную гальку крутая волна.
Туман вдалеке. За его пеленою
Кавказские горы: синеют слегка.
Ух, брошен я дерзкой каспийской волною
в искристые плавные волны песка!
Ступни обжигает песок, но я стоек.
Доносится чаек мятущихся писк.
За пляжной оградою цепь новостроек –
растёт удивительный город Каспийск.
А голос прибоя раскатистый, низкий.
И облака ход одинокого скор.
Подъёмные краны от моря так близко,
что кажутся выше блистательных гор.
Каспийск,
Дагестан
2009 – 2011

СТАРТОВАЛО ЛЕТО
В травах клочья пуха тополиного.
Стартовало лето. Шесть утра.
Тени веток тополя старинного
будто дремлют посреди двора.
Одуванчики уже пушистые.
Серые вороны тут как тут.
Хитрые, коварные, ершистые
грозным криком тени не спугнут.
И стою безмолвный, нерешительный.
Как ловчее к птицам подойти?
С вороном, суровым долгожителем,
дружбы нам с тобой не обрести.
Долгожитель… Что ж, судьба, везение.
Рыщет ветер, травы теребя.
День великий нынче – Вознесение.
С праздником, любимая, тебя!
2011

АКАЦИЯ
О чудо – святки! Жизнь прекрасна.
Ласкает слух сорочий спор.
Остановил меня бесстрастно
на перекрёстке светофор.
Не раз фонарь тот аккуратно
огни сигнальные менял.
Народ спешил невероятно.
Я – точно вкопанный стоял.
Заворожён красою строгой
акации. Совсем стара.
И тучкой ветка над дорогой.
А в кроне воробьёв игра.
Лихим ветрам не покорилась.
Что ей людская суета…
И лишь на святки мне открылась
немеркнущая красота.
Машины мчат неудержимо.
И в стёклах бесконечных их –
акация. Несокрушима.
В убранстве из стручков сухих.
2011

СЛИВА
Спилили сливу. Но не сдался пень –
дал жизнь упрямец ладному побегу.
А годы шли. Уж новой кроны тень
к усадьбе ветхой тянется без спеха.
Плоды роняла слива. А потом…
потом настало время расставанья:
вконец пришёл в негодность скромный дом –
вот и разрушен был до основанья.
А слива, как и прежде, на виду.
Садовый столик – всё её наследство.
Когда-нибудь хоромы возведут
с раскидистою сливой по соседству.
Необычайно слива хороша.
Её венчает ворон горделивый.
Быть может, дома старого душа
жива – переселилась в эту сливу?
2011

ПОЕЗД «ХАРЬКОВ – БАКУ»
Дикий зной не сломила гроза.
Блёкнет радуги чудо-корона.
Воскресенье. Волненье. Вокзал.
Поезд «Харьков – Баку» у перрона.
Сцепов лязг – отправляться пора.
Путь до Каспия радостный. Долгий.
Нестерпима в вагоне жара:
раму выставил только за Волгой
проводник. И пустое окно
пассажиров влекло неустанно.
Мало что изменило оно.
…Наконец-то! Земля Дагестана.
Вот и встретила Махачкала.
И – машиной в Каспийск. Город-праздник.
Море. Месяц безделья… Дела
положили конец жизни праздной.
Не тоскуй. Не навеки с тобой
покидаем Каспийск. В самом деле.
Тот же поезд. Две ночи домой.
Не стращали жарой. Пролетели.
Прикипела к Каспийску душа,
к несравненного моря веселью.
Будем в Харькове мы провожать
поезд праздничный по воскресеньям.
Вот заветный десятый вагон –
дал приют нам с тобой дивным летом.
Говоришь, проводник нам знаком?..
Присмотрись хорошенько – и этот!
Я вагона коснулся не зря,
говоря ему мысленно: «Здравствуй.
И – прощай!» На вагоне – не грязь.
Это пыль восхитительных странствий.
Нынче в Харькове снег. Но весна
где-то к нашим краям на подходе.
Бьют четыре часы. Эх, без нас
поезд сказочный к морю уходит.
2011

ЭТО ОСЕНЬ
Тепло ещё одержит верх.
Уймётся дождь ненужный, шалый.
Восьмое сентября. Четверг.
Наш парк, старинный, одичалый,
и густ, и свеж, без желтизны.
Дубами остро пахнет, прелью.
Могучие стволы черны.
Сник дождик. Каплет еле-еле.
По трещинам в коре течёт
вода хрустальная привольно.
Но не к дубам меня влечёт,
а к той акации двуствольной,
что светится приятно так
за тропкой на поляне тесной.
Искусно сплёл паук гамак
в развилье дерева чудесном.
К поляне вышел налегке,
преодолев потока русло.
Смотрю: в паучьем гамаке –
листок древесный заскорузлый.
А жёлудь матовый тугой
вдруг грянется поодаль оземь.
Где зонт? Воспрянул дождь лихой.
И всё понятно – это осень.
2011

БОЖЬЯ КОРОВКА
Какое солнце! Я совсем сомлел.
Безделье не входило в мои планы.
Да, золото на письменном столе –
подарок октября. Такой желанный.
Скрипучий пол в сиянье золотом,
стена, диван. Лечь хочется чертовски
со старой книгой. Лучик лёг на том
«Романтиков» – любимый Паустовский.
Романтика… Вот на стекле окна
коровка божья примостилась ловко.
А ведь должна, как водится, она
лететь, подобно птице, на зимовку.
Нахмурился внезапно чудный день.
Недолго, к счастью, сумрачность томила.
Коровки божьей благостная тень
опять на подоконнике. Как мило.
2011

СКВОРЕЧНИК
На градуснике – минус: не жесток
мороз ноябрьский. Нынче высь свободна
от мрачных туч. Берёзовый листок
спорхнул и закружился беззаботно.
А ветер то расслаблен, то упруг,
и говорит с берёзой без утайки.
Роскошную покинет крону вдруг
шумливых листьев трепетная стайка.
Красавице берёзе много лет.
Её листок поймать пытаюсь медный.
На тронутом морщинами стволе –
скворечник обветшалый, неприметный.
Теряет блеск берёзовый наряд.
Давно ушли птиц перелётных стаи.
А вдруг скворцы уже не прилетят?
Их дом всё лето был необитаем…
2011

ЗИМА НАГРЯНЕТ
Катюше
Что ведаю о заросли густой,
звонкоголосых птицах-непоседах?
Кто эти люди, что в глуши лесной
ведут неспешно у костра беседу?
Не знаю, не скажу наверняка,
каких растений надо мною своды,
куда стремит неброская река
сквозь чащу остывающие воды.
Лесная сень прозрачная весьма.
Скрежещут ветки – ветер вновь буянит.
И тайны нет – колючая зима
вот-вот в моё отечество нагрянет.
Уже белеет кое-где снежок
на спутавшихся травах обветшалых.
И жухлых листьев огневой волчок
вращает на поляне ветер шалый.
2011

КАПРИЗ ОКТЯБРЯ
Листок несмятый календарный
лёг на залитый солнцем стол
и нежится в луче янтарном.
На время забываешь, что
погожим дням невечно длиться…
И всё ж, ненастье, погоди.
В моё окно влетают листья.
Ах, осень, в гости заходи.
Стол в дивной лиственной обнове –
каприз невинный октября.
Влетевший с ветром лист кленовый
закрыл листок календаря.
Январь 2012

ЗОЛОТОЕ СВЕЧЕНИЕ
Лип гряда вдоль речки неоглядная.
Птиц невыразительны мелодии –
святки. Липы и зимой нарядные:
кроны в восхитительных соплодиях.
Рощица над речкой дивно светится,
слышит звон колоколов малиновый.
…Эта липа, видимо, ровесница
здания за речкою старинного.
Дом тот словно съёжился от холода.
Ветрено. Мороз сегодня жалится.
В стёклах окон солнечное золото –
в речке незастывшей отражается.
Празднично. В преддверии Крещения
город, наконец, расстался с дождиком.
Стайка уток в золотом свечении…
Где вы, вдохновенные художники?
Январь 2012

ВЕЧЕРЕЛО
Никуда спешить уже не надо.
Вот и речку одолела лень.
На моста облокотясь ограду,
провожаю августовский день.
От дыханья тихих вод пьянею.
Плеск донёсся. Рыба? Нет, волна.
В окнах солнца отблески тускнеют.
Холодает. Явственна луна.
Лунный диск в реке волной расколот:
хоть кусочек, речка, подари!
Сумерки окутывают город.
Город зажигает фонари.
Февраль 2012

ОТГОЛОСКИ ЛЕТА
Резной конёк венчает крышу –
вертляв печной белёсый дым.
Я этот дом впервые вижу,
но он мне кажется родным.
А птичий гомон всё яснее –
в саду лазоревки шалят.
На ветках яблоки чернеют:
мороз, начало февраля.
Безжизненные, как из воска,
на старой яблоне плоды –
былого лета отголоски.
Пичуг высокие лады
седое дерево не греют.
Луч солнца на стволе потух.
Вороны над усадьбой реют.
Дымок доносит дома дух.
А клочья дыма тают споро.
Поодаль вновь его следы.
Наверно, скоро, очень скоро
уронит яблоня плоды.
Ах, дал я любопытству волю:
в чужой проникнул взглядом двор.
…Ну, вот и всё, что мне позволил
увидеть бдительный забор.
Февраль 2012

ГРАЧ НА ВЗГОРКЕ
Всё! Неделя до весны.
И в ветвей переплетенье
медоносной бузины
ушлых воробьёв скопленье.
Утром ветер злой бузил,
докучал мороз настырный.
Днём лишился холод сил.
Слух ласкает щебет мирный.
Дрязги овладели вдруг
воробьиною державой.
Страшный ор… Остался глух
грач на взгорке величавый.
Дела нет до мелких склок
птице с профилем точёным.
И, как будто ваты клок, –
липкий снег на клюве чёрном.
Февраль 2012

У ДРЕВНИХ СТЕН МОНАСТЫРЯ

1. ЗДЕСЬ ВОЗДУХ ГОРОДСКОЙ –
ХРУСТАЛЬНЫЙ
Сугробы всё ещё упрямы.
Великий пост. Весна в пути.
А на берёзе возле храма
кормушку для весёлых птиц
раскачивают, как качели,
задиристые воробьи.
И ветер – истинный кочевник –
помочь им в этом норовит.
Двор монастырский взят в осаду
привычной жизнью городской.
Снег с лавочки смахну – присяду.
Бездонный небосвод какой.
А всё-таки морозец знатный…
Ну, что ж, мороз, давай позлись!
Гляжу на игрунов пернатых,
что не на шутку разошлись.
Приволье в кронах им воздушных.
Свист, дробь, любой пичуги звук
вот так, быть может, грели души
расстрелянных монахов двух…
Глумились ироды над ними,
а птицы пели, как всегда.
Смиренных иноков казнили
в те сумасшедшие года,
когда неистово, упрямо насилье правило страной,
с лица земли стирая храмы.
…Здесь, под алтарною стеной,
где воздух городской – хрустальный,
где личная печаль мала,
покоились в могиле тайной
монахов этих двух тела.
…В тот год работы земляные
под храмовой стеной вели.
И землекопы разбитные
останки бренные нашли.
С ремонтом справились ударно.
И – храм переживёт века.
Влечёт меня к стене алтарной
мемориальная доска.
Свистят синицы-недотроги.
Вот дятел дробь свою разлил.
А в строчках на доске той строгих
боль мастера, что их отлил,
скорбя об иноках убитых,
чьи души грела птиц игра.
Берёзы стройной птичья свита
давай-ка важничать с утра.
И нет у буйства птиц границы:
их дерзкой выдумки – с лихвой.
На ветке тоненькой синица
висит себе вниз головой.

2. СВЕТОМ ХРАМОВ ОСИЯНЫ
Дождь-хитрец пришёл украдкой –
не грозит его игра
роз величию на грядках
монастырского двора.
Алый, чайный цвет, лимонный
в вихре влажном не поблек.
Вот уже и ярость молний
дождь в союзники привлек.
Голос дерзко гром возвысил –
что ж, его черёд чудить.
Громовым звучаньем выси
пламя роз не укротить.
Под колеблющейся сенью
колкой розовой лозы
малым бархатцам спасенье
от запальчивой грозы.
…Дождь за дело брался рьяно –
полдень сил его лишил.
Светом храмов осияны
розы дивно хороши.

3. ТРИ ДУБА
О вечности символ – дубы,
сложенья дубы богатырского.
Три дуба по воле судьбы –
три стража двора монастырского.
И в будни, и в праздников дни –
не ведают птиц безразличия.
Не бросили вызов они
сияющих храмов величию.
Соседи дубов на виду –
и туи, и розы прекрасные.
С октябрьским разгульем в ладу
на грядках цветы ярко-красные.
И тронуть дубовую сень
веселый октябрь не торопится.
И полнится радостью день –
Покров Пресвятой Богородицы.

4. В ПОКРОВСКОМ ПАРКЕ
Монастырский парк прозрачный, звонкий.
Водят ёлки чудный хоровод.
Говор птиц в холодных кронах бойкий.
Ясный звон колоколов плывёт.
Пусть мороз объят внезапным гневом,
на деревьях снежный серпантин –
в этом парке под открытым небом
выставка волшебная картин.
Столько в них живительного света.
Встрече с дивом дивным рад весьма.
На полотнах радостное лето.
Реже – надоевшая зима.
Здесь талантам никогда не тесно.
Краски восхитительны. Горят.
Узнаю на полотне чудесном
парк у древних стен монастыря.
Лучик солнца на холсте упрямый.
Выпорхнув из трепетных ветвей,
сел на угол золочёной рамы
дерзкий, неуёмный воробей.
При большом стечении народа
в день, когда мороз раздолен, крут,
показалось, что сама природа
оценила живописца труд.
Свято-Покровский мужской монастырь
Харьков
2007 – 2012

АПРЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ
Н. М. Вареник
Не воцарится тишина никак:
сообщество грачей взвилось в смятенье.
Прозрачен за окном старинный парк –
обидно, что в ужасном запустенье.
Парк на людей обиды не таит.
Несуетны древесные собратья –
им облачиться скоро предстоит
в изысканные лиственные платья.
Дубы, осины, клёны, тополя…
Пленила их весенняя истома.
Берёз приметных дружная семья
из парка вышла – тихо жмётся к дому.
Слепит берёз густая белизна.
А вон и тополей стволы белеют.
Да, нынче запоздалая весна.
Но обещают: резко потеплеет.
И светел день – шестой апреля день.
И что с того, что вдруг печаль накатит.
Ветвей воздушных кружевная тень
легла на стол, как праздничная скатерть.
Великий Пост
2012

НАРЦИССЫ
Нынче ветерок большой игрун:
воробьёв гоняет ошалелых.
Завтра Пасха. Праздника канун
радостный. Заметно потеплело.
В мареве апрельский небосвод.
Трав ростки неприхотливы, бодры.
Прямо у кладбищенских ворот
несравненные нарциссы в вёдрах.
Кажется, что нет цветка нежней –
красота пахучая такая.
Над красой, лишённою корней,
пчёлы деловитые мелькают.
Величаво проплывает шмель –
друг нарциссов преданный, старинный.
Мотылёк сторожкий не посмел
докучать компании пчелиной.
Знает шмель в растеньях ранних толк.
Предаётся неге на просторе.
Всё никак не сядет на цветок.
Вовсе не гудит. Робеет, что ли?
Апрель 2012

САРЖИН ЯР

1. КРУЖИТ ГОЛОВУ ОКТЯБРЬ
О Саржин яр! Замру невольно
среди полынного обилия.
Полыни буйной здесь привольно
и в дни осеннего всесилия.
Но не полынью знамениты
окрестности великолепные:
трепещет в ваннах из гранита
вода из щедрых недр целебная.
Октябрь бодрит. Разденусь с ходу,
мест заповедных гость нечаянный,
и тотчас – с головою в воду,
такой весёлый и отчаянный.
Дыхание перехватило.
Ах, эти струи благодатные!
Я горд: решимости хватило
нырнуть. Поодаль ели статные
спускаются, теснясь, по склону.
Над яром синь и реют голуби.
Берёзы шлют ключу поклоны.
Ядрёный воздух кружит голову.
Источник громыхает ярый.
В потоке листья тополиные.
…Ну вот, и выхожу из яра,
террасами пленён полынными,
с листочком на носке ботинка.
И, теребя полыни веточку,
рву ненароком паутинку,
как будто финишную ленточку.

2. МАСЛЕНИЦА НЫНЧЕ
Вот и яр, заветная тропа,
дятла дробь, весёлый писк синиц.
Прямо у тропы грачей гурьба.
В Саржин яр спущусь послушать птиц.
Птицы голоса не берегут.
Пыл сорочьих громовых речей
не пленяет уток на снегу.
Быстр незамерзающий ручей.
Я взойду на каменный мосток,
поклонюсь журчащей красоте.
Стайку голубей завлёк поток –
плещутся в сияющей воде.
Пар играет над извивом вод –
их влечёт берёзовая сень.
Марево, клубясь, ко мне плывёт.
Масленица нынче, первый день.

3. БЕЛКА В РУЧЬЕ
В ромашках бесподобных яра склон.
Спускается тропа к ручья верховью,
туда, где царствен серебристый клён –
любимец белок, птичьего сословья.
Эффектно взмыл сорокопут-крикун.
Благоухает майский цвет повсюду.
Ну вот и Вознесения канун.
И на душе светло. И верю в чудо.
И синева небесная светла.
И светятся берёзы в хороводе.
Треск – белка соскочила со ствола,
бесстрашно прыгнула на мелководье.
И – вмиг назад. Немыслимый прыжок:
продрогла, испугалась не на шутку?
Мне показался сказочным поток
с купальщицею дивной в рыжей шубке.
Ручей стремится в заросль, как всегда.
А вон и утки – впереди запруда.
Но… белка и студёная вода…
Вот и явил грядущий праздник чудо.
Харьков
Октябрь 2011 – май 2012

ЛИПОВАЯ РОЩА
Памяти А. Л. Луценко
Здесь явственно лесов, садов дыханье.
Привычен грохот поездов спешащих.
Пьянит старинных лип благоуханье,
лугов, где пчел несчетно работящих.
От Харькова всего две остановки
сюда неутомимой электричкой.
Возможен дождь. Уж не грозы ль уловки:
свод потемнел за речкой-невеличкой.
Да, непогодь свой замысел раскроет
довольно скоро. Хмурится светило.
Но от дождя нас больше не укроет
дом отчий твой: ты с ним давно простилась.
Чужие там. Но нынче все возможно:
введет нас память в дом благословенный.
А вот и дождь. И зашумело мощно.
Блеснуло страшно – грянул гром мгновенно.
О Липовая Роща! Поселенье
старинное, с таким названьем светлым
Продрогла? Ну так к черту промедленье!
Вперед, вперед – наперегонки с ветром.
Июньский дождь непримирим, напорист.
Искать приют? Вернуться в Харьков проще.
Ускорим шаг: вот-вот электропоезд.
До скорой встречи, Липовая Роща!
Июнь 2012