Благословение

ЖИВОПИСЬ - 24


Ивушкин решительно вошёл в трапезную. В нём не было и тени сомнения – он твёрдо знал, что будет говорить, и что делать.
- Доброе утро, коллеги!
- Доброе, Андреич… доброе...
- Как самочувствие, Клюев?
- Хрустальное...
- Через десять минут зайди ко мне в каптёрку.
- Да не надо ничего говорить – я всё понял.
- Надо Василий, надо.

Он осторожно вошёл, сел на краешек стула. Его круглые, чёрные глаза, всегда искрящиеся дьявольским весельем, теперь виновато смотрели в угол, на образ Богородицы. Ивушкин заполнял табель.
- Скажи, Слав, как называется эта икона?
- Праздно интересуешься, чтобы зубы потом скалить, или истинно веруешь?
- Истинно верую... я и в храм хожу... и сеструха у меня монашка...
- Ты же вчера сказал, что она от рака умерла...
- Другая...
- Когда последний раз исповедовался и причащался?
- Давно... вот опять собираюсь...
- Не откладывай... А эта икона называется "Неупиваемая Чаша" - слыхал?
- Слыхал - ею алкашей заговаривают...
- Темнота ты дремучая, Клюев... - бригадир улыбнулся. - Иконами не заговаривают - перед ними молятся, чтобы обрести святую поддержку в борьбе с пороками... - Ивушкин поднялся встал напротив образа. - Становись рядом. - сам опустился на колени. Клюев тоже опустился на колени, мелко и быстро крестясь. - Не части так, словно мух гоняешь... мысленно повторяй за мной: Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Боже милостив буди мне грешному... Молитвами святых отец наших... Отче наш... Помилуй мя Боже по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое... Пресвятая Богородица, Царица Небесная, Матушка Боголюбивая, помоги мне справиться с этим недугом, отжени от меня окаянного эти дьявольские нападки, умоли Сына Твоего и Бога нашего Иисуса Христа да простит мне все мои согрешения вольные и невольные, и ниспошлёт мне благословение Своё и любовь, и очищусь Его милостью и поживу ещё во всяком благочестии и чистоте. Аминь.
Клюев молчал.
- Повторяй вслух - аминь.
- Аминь.
- Как самочувствие?
- Плакать хочется, как хорошо...
- Слава Богу. Теперь садись и слушай меня внимательно.
- Да не надо ничего говорить...
- Сиди спокойно и слушай. Я никогда никого не выдавал и тебя не буду. Но если ещё раз замечу в рабочее время на твоём лице, в твоей походке, в твоих речах хоть малейшие признаки нетрезвости...
- Да понял я, понял...
- Не перебивай. Если ещё раз замечу хоть малейшие признаки нетрезвости, поступлю с тобой так: немедля отстраню от работы и за этот день поставлю тебе прогул... на следующий день придёшь навеселе - опять будет так же... а когда в конце месяца мастер будет закрывать табеля и увидит, и спросит, что это такое (?) - я отвечу: спросите его самого... и ты сам себя будешь «палить»... понял?
- Понял, Слава, понял... спасибо тебе... ну, я пошёл?
- Ступай. И позови сюда Липатова, Курова, Сухоплюева и всех остальных - ты знаешь кого...

Ивушкин продолжил заполнение табелей. Они вошли, сгрудились напротив.
- Звал, бригадир?
- Звал. Присаживайтесь.
- У тебя тут всего один стул…
- Тогда встаньте так, чтобы я видел все лица.
- Чо, по ранжиру?
- Не обязательно. Значит так, «благочестивое множество», слушай сюда внимательно и не перебивай – это монолог. – посмотрел на часы. – Время пошло – впредь будет так: кого увижу с помидорным лицом, лихорадочно жующим жвачку, сквозь мяту которой пробивается перегар…
- Чо, застучишь?
- Я же просил, не перебивать.
- Ничего себе – так патисоны задрал и не перебивать… да это уже повод напиться…
- Хорошо, Липатов, давай сперва тебя послушаем, а потом я скажу.
- Да говори, чего уж там…
- Итак, если  кого увижу с помидорным лицом, лихорадочно жующим жвачку, сквозь которую пробивается перегар… не смотри на меня так, Сухоплюев – я никогда ещё никого не закладывал и не собираюсь, но сделаю так, что сами пойдёте, гуськом и на цыпочках, к Двугривенному…
- Ни хрена себе заявочки! Зарплату, главное, зажимают, а дисциплину и качество требуют…
- Вот именно – кинули тыщу, как псам, а хоть бы подумали, во сколько раз уже суповые наборы взлетели в цене…
- Нет, а сами-то что творят! Взять хотя бы того же Двугривенного – морда не то что, как помидор – как газовый баллон – спичку поднеси и взорвётся… А ты вспомни, ещё три года назад…
- Слава тогда ещё тут не работал…
- Да, но мы-то помним, как этот Двугривенный на задрипанной, не пойми какой машинёшке сюда приезжал, а теперь вон – представительский «мерен» с водителем…
- Вижу, вы всё поняли… и не надо валить в одну кучу – о зарплате поговорим завтра… Последовательность, друзья мои, - сестра таланта…
- Ты перепутал, Слава, это краткость – сестра таланта…
- И краткость тоже… Всё, ребята, по местам… Минуточку! Вот ещё что – прошу вас, больше не называйте Клюева Квасей – не хорошо – человеку пятьдесят три года – да и вам в среднем по столько же…   

Когда они ушли, он закрыл дверь на замок, подошёл к иконе, опустился на колени и заплакал. Он вдруг понял, что никогда не уволится по собственному желанию – что с этими людьми он навечно связан незримыми узами – что это его словесное стадо, за которое он в ответе перед Богом – и если им плохо, то ему никак не может быть хорошо – это его крест – видимо на такое служение благословлял его отец Иннокентий, выпроваживая из тихой благоухающей сельской глуши в это городское грохочуще-огненное месиво человеческих страстей и пороков – «Господи помилуй!.. Царица Небесная, защити!..»

- Что-то круто забирает бугор… такого у нас ещё не бывало… - рассуждали между собой мужики…
- Сто пудов – стукачило…
- Как пить дать, они ему приплачивают – вот и вертится между ними и нами…
- Вот именно – память коротка – быстро забыл, как сам квасил по-чёрному…
- Ладно, поживём – увидим…

Ровно в 11:30 Ивушкин набрал номер заместителя генерального директора.
- Анатолий Борисович? Добрый день…
- А-а-а, Вячеслав Андреич… здравствуй, дорогой, здравствуй… Полагаю, если сам звонишь, значит надумал…
- Вы сейчас можете меня принять?
- Заходи.

Поднимаясь в лифте, осмотрел себя в зеркале, поправил волосы, воротник… угостил конфеткой секретаршу, которая и без того, едва завидев, заулыбалась ему во всю ширь молодого, красивого лица.
- Ещё раз, здравствуйте, Анатолий Борисович.
- Проходи, садись. Слушаю тебя.
- Да – я согласен.
- Отлично. Сегодня у нас… - потянулся к календарю.
- Среда.
- Пока оформим приказом, то-сё, туда-сюда…
- С понедельника?
- Да. На планёрке введу тебя в истеблишмент, так сказать… представляю как искривятся некоторые лица… Твой кабинет будет напротив – 813-й.
- Хорошее число. Но у меня есть маленькая просьба… точнее, условие…
- Не беспокойся, мебель поменяем, компьютер новый дадим…
- Я не об этом… Люди ропщут – зарплата мала…
- Им же уже прибавляли недавно…
- Да, но что это – слёзы, дразнение – по сравнению с ростом цен…
- Понимаю, сам из рабочих – с тринадцати лет у станка… но не откуда выкроить сейчас… в конце года поговорим…
- Есть… есть одна статейка…
- Интересно…
- Вы положили мне восемьдесят тысяч – так?
- Да, и это не потолок… уже сейчас вижу…
- Минус тридцать исходных – итого, пятьдесят тысяч ежемесячно… У меня в бригаде двадцать три бойца – по две тысячи на каждого, и остаётся ещё четыре – это мне, как генератору идеи…
- Ты серьёзно?
- Абсолютно.
- Как хочешь, а я выпью.
Он налил себе коньяку.
- Может будешь?
- Я же вам говорил.
- Помню – фитотерапия… Ну, будь здоров… - выпил, жуёт конфету, - Лишний раз убедился, что не ошибся в тебе – мужик ты без гнильцы – доверять можно… И ведь хитёр – две тыщи в оклад им кладёт, а там ещё сто пятьдесят процентов премии по договору – в итоге, пять тысяч… Молодец. Ещё одну выпью – за тебя… - выпил, жуёт конфету, - А кого прочишь вместо себя – приемник есть?
- Есть –  Клюев.
- Клюев? Этот артист?..
- Все мы немножко артисты, Анатолий Борисович…
- Понимаю – вся жизнь театр… Но какой резон?.. – Ивушкин молча развёл руками. – А-а-а, вижу, вижу, вижу – педагогический ход – воспитание ответственностью… Ну голова, ну хитёр… Однако, смотри в оба – тебе работать, тебе голову подставлять…
- На то и расчёт…
- Имеющий глаза – подсматривает, а не имеющий – подслушивает… Хорошо, тогда до понедельника… на той неделе лечу в Латинскую Америку – Мексика, Аргентина, Чили… там у нас коммерческий интерес образовался – бартер – мы им свою продукцию, они нам свою… Скажу по секрету – вино, тэкила… - и почему-то подмигнул.

Бабье лето тихо и мягко шуршало листвой, которую коммунальщики спешили собрать в чёрные пластиковые мешки… Солнце нежило землю, словно успокаивало, усыпляло перед грядущими холодами и слякотью…
Ивушкин попрощался с рабочими. Те задерживались, чтобы помянуть тёщу Курова – девять дней.
- Не, ну мы же после работы, Андреич…
- После работы можно… только без экстремизма – завтра опять на работу – наш договор остаётся в силе… - и покинул служебную территорию.

Приближаясь к Богословскому переулку, он вдруг почувствовал неодолимое влечение к храму. Зашёл, купил свечек на каждый подсвечник, сдачу положил в ящик...
Он ставил свечки и, шепча благодарственные молитвы, прикладываться к образам… и такой благодатью объяло его, со всех сторон… а внутри вспыхнуло тёплым светом, невозможное до слёз, умиление… так хорошо, так хорошо, словно помер и несут тебя ангелы прямо в Небесный Иерусалим… и благоухание райское, и пение херувимов… «Господи, как же мне теперь выйти отсюда?.. и по улице идти... и в метро… и на рынок надо – Сима просила арбуз…»


19.09.12
12:55