Письма... 11, 12-е

Письмо одиннадцатое. "Вера"

Чего несут? Хотят, чтоб я открыл?
Опять до счастья литра не хватило?!
Открыл. Но не увидел пьяных рыл.
Серёга. Игорь. Выглядят уныло.

 «Степаныч, – говорят, – звони ментам!».
«А в Скорую?» - «Да умерла же! Что ты
Не веришь нам? Идем, увидишь сам!»
– «Но что я врач?» – «А что мы – идиоты?»

 «Беда, Степаныч. Девке – двадцать шесть!, –
Сказал Сергей. – А сердце отказало!
Давай звони и говори, как есть».
Но в Неотложку я звоню сначала:

 «Тут, говорят, соседка умерла.
Ей двадцать шесть…» – И резкий отклик тёти:
– «На труп не выезжаем!» – «Ну, дела!
А вдруг ошибка и ещё спасёте?!»

 «В милицию звоните!». И – отбой.
Звоню туда… «Мы знаем ту берлогу:
У них там то запой, то перепой,
Вот так, глядишь, и вымрут понемногу, –

Сказал какой-то славный командир. –
Приедут. Как наряд освободится.
У нас тут тоже… пьяный дебошир,
Другие уважаемые лица.

Хватает дела. Ваши – подождут!»
Оно, конечно, что спешить в могилу?
Но чувствую, за несколько минут
Гипертония круто подскочила.

Померил – точно! В сердце тоже стон.
А мне ещё терзаться у покойной …
Стучат опять: «Вот тёщин телефон…
Степаныч, позвони: у нас с ней войны».

Ещё подарок сердцу моему!
Ведь это с ней была та перепалка.
«Ну, Игорь, на себя я грех приму
Лишь потому, что мне Марину  жалко.

А тещу как прикажешь величать?»
– «Какое "величать"! Да просто Вера».
Оно понятно: этот зрелый зять
Для тещи мог сойти за кавалера.

Хватив лекарств, звоню и взрыва жду –
Сначала гнева, а позднее – горя.
«Вы Вера?» – «Да».— «Я тот, кто ерунду
Вам городил в недавнем разговоре.

Простите, я не содержу притон».
– «Я знаю. Пустяки! Так в чём же дело?»
– «Да, дело в том… Простите, нужный тон...
Вновь не найду… то смел я, то несмелый…

Просили передать… у вас беда»
– «С Мариной что-то? Говорите прямо!
Раз сами позвонили вы сюда,
Вновь сотворила пакость?…». – «Нет, тут драма.

Сказал мне Игорь: умерла она».
«А-а, он сказал! Нашли кому поверить!..
Покинула на бабку пацана…
Серёженька, прикрой плотнее двери!

Внук смотрит телевизор… Вот что, вы
Пойдите к ним и убедитесь сами:
Марина там сидит среди братвы,
А то и кормит всю шарагу щами».

– «Но я уже в милицию звонил».
– «Ну, коли так, вы мне перезвоните.
Держите в курсе»… Боже, дай мне сил
Перенести течение событий!

«Мать любит дочь» – винительный падеж.
Кто здесь кого, решали дети в школе.
Кого из этих дам винить допрежь
В том, что одной досталась эта доля?

 «Кого винить, что хомо одичал?» –
Еще один вопрос интеллигента.
..Но мой лимит на строки очень мал,
А сей лимит я сам вводил зачем-то.

Мне тесно в ограниченном  письме.
Однако всё равно прощаться надо.
Что было на душе и на уме,
Узнаешь завтра из письма-доклада.
2 апреля 2007

Письмо двенадцатое. "Компания"

Стальная дверь – как двери в никуда,
И коридор …  сегодня – как тоннель он.
Вот справа вход – как в штольню, где беда
И кто-то юный только что расстрелян.

Шагаю тяжко. Прохожу в народ.
И вижу Штольца на его диване.
А тот едва в улыбке не цветёт,
Как заказавший яства в ресторане.

 «Привет, Степаныч». Я машу рукой
И отвожу глаза. Смотрю на  лица,
В них отмечая  праведный покой,
Как будто люд вот-вот начнёт молиться.

Однако это атеисты сплошь
И фаталисты, надо думать, тоже.
«Вот так, сосед, живёшь себе, живёшь…» –
Философично говорит Серёжа.

И тут решаюсь, наконец, взглянуть
На то, что было для меня Мариной.
Не изменилась к худшему ничуть,
Глядится и  красивой, и невинной.

Костюм спортивный, синие носки,
В свободной позе распростерто тело.
Нет, не похоже, чтобы мужики
Её тут приукрасили умело.

«Я только что Марину обнимал,
На этом же диване мы лежали, –
Сказал ее возлюбленный амбал
В растерянности, но и без печали.–

Шепчу ей в ухо, а она молчит.
Ну, думаю, отпала с перепою…».
Опять его недоуменный вид
Не позволяет полагать худое.

Никто ее, понятно, не душил.
И не было ни у кого мотива.
Убили по-другому алкаши,
А выглядят невинными на диво.

… Иду к себе и матери звоню.
Она еще надеется на чудо.
Но я рублю надежды на корню
И слушаю реакцию оттуда.

 «Так, значит,  это правда. Боже мой!
Милиция еще не приезжала?
Приедет, позвоните нам домой. –
И голос Верин не дрожит нимало. –

Скажите нам, куда её потом –
В  ваш морг свезут или сюда отправят?..
Опять расходы будут нам с отцом…».
… Конечно, Вера сокрушаться вправе,

Но нет  спросить «А как добраться к вам?»
Сказать, что постарается приехать.
Выходит, дух означенной мадам
Сокрыт в непробиваемых доспехах.
… Ан, не суди – судим не будешь сам,
Не смейся  – и не будешь жертвой смеха.

…Приехали. И пишут протокол.
Я – в понятых и подписи поставил.
Один орёл осмотры произвёл,
Не отступая от известных правил.

Другой – из кухни сделал кабинет.
Ведёт допрос, по одному впуская.
Тяжелый дух дешёвых сигарет,
Миазмы издает моча мужская:

Не до тевтона – промочил матрас.
Сидит себе  с улыбкой полупьяной.
А рядом с ним, не открывая глаз
И руки положив пока вдоль стана,

Устроилась на временный покой
Та, что была служанкой и кухаркой
Для всей честной компании мужской…
А им уже ни холодно, ни жарко.

.. Марину увезли  в часу втором.
Компания угомонилась вскоре.
А я всю ночь не мог забыться сном,
И было у меня большое горе.

Ты знаешь, друг мой, позы я лишён:
Правдивость – добродетель и порок мой.
Они поют все годы в унисон,
Сжимая сердце и крадя мой сон,
Твердя о низком, мысля о высоком.

Маринин мир, конечно, не высок,
Но это – мир, и мир живого духа,
В котором затеплился огонёк,
Но слишком преждевременно потух он.
3 апреля 2007