ХХ век от Рождества Христова поэма

Предуведомление

Итак, начиная поэму,
Себе отдаю я отчет, -
Поэзия нынче «не в тему» -
Другое народ наш влечет.
На пике крутого излома,
Жестоких порой перемен
Иная культура искома,
В героях диджей, шоумен.
Эпоха короткого слова,
Реприз, анекдотов, речей…
Для душ обнищавших - основа,
Лишь чад воцерквленных свечей.
Врасплох  захватил нас Мамона –
В глазах Золотые Тельцы!
Наш Молох – дубинки Омона –
Вовсю кровоточат рубцы.
Беспамятства мутные реки,
Что справа, что слева – беда:
Мы дети ХХ века,
И это уже – навсегда.
Хотелось бы петь о хорошем,
Под солнцем счастливой судьбы,
Но рабство – тяжелая ноша,
И  мы, к сожаленью, рабы.
… В дорогу, в дорогу, в дорогу!
Мне силы не надо беречь.
Я знаю, придет на  подмогу
Великая русская речь.
Она приведет за собою,
(Поверьте, они еще есть!)
Готовые к смертному  бою:
Достоинство, совесть и честь…
…………………………………..
Одним лишь сомненьем терзаем,
Смогу ль завершить этот труд,
Чтоб все, что я помню и знаю,
Как есть, передать на ваш суд!

Итак, начинаю поэму…


Вступление

…Сильнее родовых поверий,
Весомей чар святых мощей,
Есть страсть сильней любви и веры,
Есть сила, божьих сил мощней!
И эта сила, век от века,
Такую возымела власть
Над всей судьбою человека,
Что не дает ему упасть,
И в бездне Космоса пропасть.
…Щенок, я брошен в воду был,
Но плыл, барахтался и плыл,
И выплыл, выбрался, встряхнулся…
Пусть мал и слаб, - не промахнулся –
На торную ступив тропу,
Пройдя сквозь плотную толпу,
Я отыскал тот самый путь:
Свой – не сойти и не свернуть!
…Меня крутило и мотало,
Кидало вдоль и поперек,
Сгибало, снова разгибало:
Я жил - основа и утОк.
Коль в самого себя поверишь,
Иди, не потеряв лица,
Ведомый, свойственной тебе лишь,
Свободой воли и Творца!

Поезд Владивосток-Москва.
Лето 1958 года

Мальчик в пиджачке мышиной формы
(Те, кто помнит, поняли меня),
Паровоз, пыхтящий у платформы,
Рельсы убегают, вдаль маня…
 Мать, прощаясь, слезы укрощая,
То прижмет, то оттолкнет, любя.
Здравствуй, жизнь, большая, пребольшая,
Грохочи, сверкай, лети, трубя!
Он – в вагоне, место двадцать восемь…
Вдруг в окне, ну, что там, три шага –
Мать стоит, и сдержанность отбросив,
Слез своих роняет жемчуга.
Он рванулся в тамбур – слишком поздно:
Поезд быстро скорость набирал,
И неведомого будущего грозный
На него вдруг накатился вал.
И как будто сталь пронзила темя:
Сердце сжалось, знает – навсегда!
Уезжаешь, кажется, на время,
Чтобы не вернуться никогда…

Это было, было, было, было,
Транссибирская, могучая река,
Сколько же ты в памяти намыла
Темного и желтого песка…

В том вагоне – это сотня с лишним –
(Их вела истории рука)
Ехали, на время породнившись,
«лагработники» и бывшие «зека».
Все смешалось в сонном полумраке,
Стоны, выкрики, составов пересвист,
Звон стаканов и блатные драки,
Откровения соседа – бывший аферист.

Что же их несло туда, на запад,
За Уральский каменный хребет?
Поля русского давно забытый запах?
Родины, почудившийся свет?

Не могу, не знаю, как продолжить:
Правду рассказать, или солгать –
Все о том, как из сынов проложит
Родина через свои болота гать.

Поезд за верстой версту листает:
Книга судеб – всю не перечесть,
Птицами страницы пролетают –
Тайный шифр, оборванная весть…
Мы обречены, быть может, статься,
Уезжать и снова возвращаться,
В те места, как их ни назвать,
Где слезинку уронила мать…

(Продолжение следует)