Тёзки. Троицын день

    деревня Мартюшино Истринский район, 1951 год.         

     Не спалось... За окном шумело море кузнечиков, растекалось оно в ночи, и вот-вот утонешь в тягучем сне, но нет…не спалось…
Галенька улыбалась, хмурилась, проживая, пролетая снова разноцветный, утомительный день и то и дело возвращаясь в завтра...да,да…в завтра, от которого уже  пахло  ладаном, тестом и чисто намытыми деревянными полами.
      Упала на подвесной подзор с высокой  кровати  детская изъеденная цыпками ручка, половина всех веснушек затерялось вдруг в смятой старой подушке. Галя уже спала, а мать шила на Зингере  новое, ещё  не виданное никем, в цветастых бесконечных рюшках платье с завязочками, кармашком, с рукавчиками в фонарик и неповторимым запахом  долго хранившейся в деревянном шкафу ситцевой ткани.
      Пресвятая троица с рассветом, с первыми оголтелыми  петухами, первыми голосами на широкой деревенской улице, с почудившимся, только почудившимся колокольным  звоном наполняла всё неизбывной радостью. На железных витиеватых спинках кровати уже брызгало красками платье, и Галя,  полюбовавшись с минуту, проворно впрыгивала в него, натягивала, разглаживала и всё пыталась  собрать  ситцевой лентой  торчащие в разные стороны густые,
 вечно спутанные рыжие волосы.
Мать этим утром  по-особому ласково говорила, гладила Галенькины волосы, пела, управляясь с ухватом и большими бадейками, полными поросячьей каши, и непременно вручала горячую праздничную, размером с хороший блин, ватрушку.
Галенька быстро, вприпрыжку, бежала по деревенской дороге. А просто так…никуда… просто…
- Галя, - окликнули,-Галля! Подь сюды-то, поди.
      Полная, свежая от новой, прибережённой для такого случая одежды, Бабушка Агаша улыбалась и водила по воздуху неуклюжей белой рукой.
- А кто ж тебе такую вкусную ватрушку напёк? Ну-к, сядь со мной, посиди.
Бабушка Агаша похлопала по серой лавке.
 - А платье как у баарыни,  да с рюшиками…кто ж так, а?
- Мамка, - коротко сказала Галенька и, откусив большой кусок с сочным жёлтым творогом, уселась рядом.
- Я вот тоже маленькая была, по деревне-то бегала. Ножки были у меня быстрей, чем у тебя, а нынче вон оковалки какие, не поднять.
Галя посмотрела на Агашины широкие  ноги в обрезанных сношенных валенках.
- Вишь, у меня тут третья нога,- и Баба Агаша рукой ковырнула прислонённую к забору палку. Та качнулась, но с места не сдвинулась.
- А руки-то у меня какие,- Бабушка Агаша поднесла растопыренные  узловатые пальцы  к лицу,- корявые, от оно,  от как…А знаешь, меня ведь тоже Галенькой в детстве звали.   Галя перестала жевать.
- Аааа, а как стала бабка старой, стали звать все Агашей…и тебя, когда состарисся, будут Агашей звать.
Галя пристально посмотрела на морщинистое веснушчатое лицо, в котором почти затерялись  серые глаза, потом на ползущего в траве яркого пожарника и, пискнув,- Я домой,- побежала к матери.
                - Мам, маам,- мать была дома,- а Баба  Агаша сказала, когда я старой стану, меня все, все будут Агашей называть, а Галей не будут, Мам?
Между рыжих Галиных бровей образовалась складка.
 Мать, пригнувшись под тяжестью ухвата с чугунком, наполненным до краёв варёной картошкой, шагнула к столу, хлопнула ношей, выпрямилась.
- И неправда, не будут тебя никогда никакой Агашей звать,- Мать отрезала слова, как ломти хлеба,- Будут тебя звать Галенька, Галенька и есть.
Галенька выдохнула.
- А ты возьми ещё ватрушку, Галеньк, а вот ещё и бабе Агаше снеси. С Троицей поздравь, ступай, ступай.
Ах, как быстро можно бежать под горку по укатанной  блестящей дороге.
-Эээээээээй.
Галенька подбежала к Бабушке Агаше, скороговоркой поздравила с праздником, подала ватрушку, отдышалась, и почти выкрикнула на улыбке:
- А мамка сказала, что меня всегда только Галенькой будут звать,-перескочила притулившуюся к забору палку и побежала вприпрыжку, полетела по дороге, и зазвенел, разлился далёко  счастливый  счастливый голосок.
                - Я надену платье бело и пойду на тот конец
                Никого я не боюся, председатель мой отец.