Галка

I 
 
Оказалась она у меня случайно. Её подарил мне мой старший брат, который работал в вагоноремонтном пункте станции «Красный Узел». В ВРП ремонтировали вышедшие из строя товарные вагоны, а мы, ребятишки, ходили туда с мешками за дровяными отходами для розжига в подтопке каменного угля. В просторном, широком, каменном здании на железнодорожных рельсах стояли «больные вагоны», которые загоняли в огромные ворота. Вверху объёмный шатёр крыши держался на переплетенных железных фермах, по которым, перекликаясь друг с другом, перелетали многочисленные, поселившиеся там, галки. Особенно отмечался их прилёт перед обеденным перерывом, когда они ожидали окончания обеда, чтобы полакомиться оставшимися корками и крошками. Они слетали на пол, прямо держа серою голову, глазами ловя каждое движение рабочих, подскакивали к выборному куску, резко хватали его клювом и мгновенно оказывались вверху на железной ферме, где спокойно расправлялись с добычей, если, не считая ссор, когда делёж уже начинался там, между своими собратьями. Они были так внимательны к посторонним, что врасплох захватить их было невозможно: лёгкое движение в их сторону, и они тут же устремлялись вверх, на недосягаемое расстояние. Но один «хитрец», из молодых рабочих, решил всё-таки провести их и камнем сшиб одну из галок. Она осталась лежать на полу.
- Ловко я её. Меня не проведёшь,- хвастался «счастливчик», довольный своей удачей.
- За что же ты её так? – подбирая убитую галку, выговорил ему мой брат, - а если вот тебя вот этой болванкой по боку? Он указал на большую железку, валявшуюся на полу.
- Этой убить можно.
- А ты что, не убил?
- Да это же галка. Жалко, что ль тебе? Их вон сколько летает. Если б ружьё было, Давно всех перестрелял.
- А разве галка не живое существо? Ты вроде Гитлера, сначала галок всех уничтожить хочешь, а потом?
Брат взял в руки валявшуюся на земле галку и начал дуть на неё, и тихо гладить по ушибленному боку. Ему показалось, что у неё шевельнулось веко. Он вышел с ней на свежий воздух, начал сильнее дышать на неё и гладить. Глаз у неё открылся, и она посмотрела на него, как бы спрашивая: «За что же ты меня?»
- Да не я тебя обидел, глупая, - успокаивал её брат. – Сейчас я тебя отпущу. Хочешь водички? Он попытался попоить её изо рта своей слюной, но у него не получилось.
- Ну, тогда ладно, полежи немного, может, улетишь.
Он положил её в холодок на землю, но лететь она не могла. Удар был сильным, было переломано крыло. Она глядела на него своими серыми глазками и как бы говорила ему: «Ну, добивай, зачем же ты меня мучаешь? Или тебе этого недостаточно?»
- Вот что, милая галочка, отнесу-ка я тебя своему брату. Может быть он тебя подлечит?
Он завернул её аккуратно в тряпицу и до вечера положил в свою сумку.

II

- Зачем ты её принёс? Что у нас своей грязи не хватает? – ворчала на брата недовольная таким подарком мать. – И чем он её кормить будет?
Я же был счастлив. Многие ребята у себя держали голубей, но мне не разрешали этого из-за нехватки  на них корма.
И вдруг – галка! «Нет, я её никому не дам,- думал я, - а мать поворчит, поворчит и перестанет. И держать я её буду не в комнате, а в сенях». Наконец-то мать даёт свое согласие, но на условиях, что завтра её в комнате не будет.
Когда брат выпустил птицу из сумки, она бочком отошла в угол и прижалась там, ожидая своей участи. Я налил в блюдце воды, поставил его ближе к ней и стал тихо гладить её по голове, приговаривая: «Галя, Галя…» Она долго не понимала, что от неё хотят, но затем опустила голову в блюдце и жадно начала пить.
- Вот, молодец, - похвалил я её.
Я отломил от своего куска ей хлеба и, мелко накрошив на ладонь, поднёс ей, другой рукой опять поглаживая по голове со словами: «Галя, Галя…»
Она начала хватать с ладони хлеб, заглатывая его.
- Ты смотри, - удивился брат, - а у меня есть не хотела, обиделась видно.
Через некоторое время она осмелела и вышла из угла, волоча ушибленное крыло, и намарала пол.
- Вот видишь, что она делает? Теперь весь пол загажен будет, -  ворчала мать.
Галка, будто уловив смысл сказанных слов, снова уселась в облюбованный ею угол. Я постелил ей тряпок, и она перебралась на них.
Пока она сидела в углу, брат мне помог из досок соорудить в сенях для неё убежище, куда её переселили на ночь. Я боялся, что какая-нибудь кошка доберётся до неё, и к утру останутся от Гали одни перья. Но ночь прошла благополучно.
Так в сенях у нас поселилась Галка.

III

Кормил её всегда я, гладя галку по голове и приговаривая: «Галя, Галя…»
- Глупый, сам голодный останешься со своей Галей, - проходя мимо, выговаривала мать.
- Ну и что ж. Ты посмотри, какая она красивая и умная, - отвечал я маме.
А она действительно была умная. Я выходил в сени и звал её: «Галя, Галя…», и она тут же искала щель, куда можно просунуть голову. Я отставлял дощечки, служившие дверью, она выходила из своего убежища и глядела на меня так, словно ждала что-то. Я снова гладил её по голове и приговаривал: «Галя, Галя…» Отдавал ей часть своего хлеба, а она ходила следом за мной.
Мать, видя мою привязанность к ней, стала выделять мне большую порцию хлеба, чем другим, как бы тоже поставив птицу на наше довольствие.
Вскоре у неё стало заживать крыло, и она чистила его своим клювом, выправляя и вытягивая его. Если я утром долго не выходил к ней, то она начинала по-своему кричать.
- Иди, вон будильник твой проснулся, тебя зовёт, - говорила мне мать.
Я выходил к Гале и начинал с ней разговаривать:
- Галя, Галя, Что? Соскучилась? Сейчас я тебя накормлю, напою, а потом пойдём на прогулку, я тебя вынесу на улицу.
- Убежит, тогда где искать будешь, - уже жалея нас, предупреждала мать.
Но я всё-таки решился вынести её на улицу, так как она уже долгое время находилась только в своей клетке и сенях. Я посадил её на землю и стал смотреть, что она предпримет.
Она завертела головой во все стороны, затем уставилась на меня, как бы спрашивая: «Зачем меня прогоняешь? Мне пока здесь хорошо»,- и попрыгала в сени, в свою клетку. Теперь я стал её выпускать на улицу каждый день, а к своему имени она так привыкла, что начала отвечать на него голосом: «Га!». Я кричу: «Галя!» Она поворачивает голову, тоже кричит «Га!» и идёт ко мне. Я её глажу по голове и приговариваю: «Галя, Галя…». Она сидит смирно, блаженно распустив крылья.
Через несколько недель она стала пытаться летать. Сначала взлетала на низко подставленную мою руку, за что получала кусочек хлеба и несколько поглаживаний по голове и спине, как всегда со словами: «Галя, Галя…»
- Скоро она улетит у тебя, надо ей укорачивать крылья, - посоветовал мне мой друг Бажанов Лёнька.
- Как укорачивать? – не понял я его.
- А так: когда голубя – чужака кто заманит себе, то у голубя выдёргивают из крыльев маховые перья, чтобы он не смог никуда улететь и привыкал к новому хозяину.
- Нет, пусть лучше улетает, чем над ней издеваться. У неё и так крыло было перебито, - не согласился я на экзекуцию над своей Галей.
Вскоре она стала взлетать мне на плечо, а однажды долетела до крыши и стала ходить по ней, деловито оглядывая все имеющие на ней прорехи. От ночевки в клетке она стала отказываться и забиралась на жердь, проложенную поперёк перекладин, на которых держались стропила сеней, но зато мать снова стала недовольна её поведением, и мне пришлось перевести её в подвал, где ночевал сам.

IY

Галка уже летала свободно, но, к удивлению домашних и соседей, а также многочисленной ребятни, часто бегавшей за ней и пытавшейся её поймать, она не покидала меня. Она летала вблизи дома, обследовала крыши соседних домов, а когда ей надоедало это занятие, забиралась на отдых в подвал через квадратное отверстие, проделанное в двери для продува, а затем вылетала оттуда и снова занималась своим галочьим делом. Когда по утрам я уходил в районный центр Ромоданово за хлебом, она забиралась на крышу подвала и терпеливо ждала моего возвращения. За несколько метров до дома я кричал:
- Галя, Галя!
- Гга, гга, - отрывисто кричала она и летела ко мне навстречу, затем садилась на плечо и получала свою порцию – румяную корочку хлеба, с которой летела на крышу, чтобы там ею полакомиться.
С кошкой Машей, тоже моей любимицей, она вела себя осторожно, держась от неё на почтительном расстоянии. Если я на улице брал себе на колени Машу и гладил её, то Галя, увидев эту сцену, садилась мне на плечо и клювом теребила мои волосы, давая мне понять, что она тоже здесь, рядом, и ей хочется, чтобы её погладили. Я отпускал Машеньку и начинал ласкать Галю, а Машенька садилась у моих ног и, жмурясь, косилась на Галю. Я грозился на неё и строго-настрого приказывал:
- Смотри, не обижай Галю, а не то  я тебя побью. Она понимала мои угрозы и, свернувшись в клубок у моих ног, закрывала глаза.
Всё сверкающее, что находила Галя, она непременно тащила в подвал, а затем летела искать меня.
- Вот оглашенная, - возмущались ребята и хватались за камни, чтобы отпугнуть её.
- Не трогайте, - просил я их, сейчас она улетит. Я отходил от ребят, а она рвалась к подвалу. Я заходил в подвал, и Галя своим клювом выдавала мне новый светленький предмет, за что получала кусочек хлеба. В углу, куда она стаскивала все ею найденные предметы, были осколки от зеркала, от стеклянной посуды и разноцветных фарфоровых тарелок.

Y

Бабушка Ульяна, наша соседка с правой стороны, потеряла очки. Вышла на проулок, чтоб на траве, на солнышке просушить пряжу для носок и варежек, расстелила одеяло, разложила клубки пряжи, вынула очки, а веретено взять забыла. Покряхтела, поднялась и пошла в избу за веретеном, а когда вернулась на проулок, то у неё не оказалось очков.
- Вот память, - ругнула себя бабушка Ульяна, - веретено взяла, а очки там оставила. Вот так и буду ходить взад да вперёд.
Она снова поднялась и пошла в избу, но очков в избе не оказалось.
- Дуня! – позвала она мать, - здесь сейчас поблизости никто не проходил?
- Нет, а что? – отозвалась мать.
- Очки пропали, думала дома оставила, а их там нет. Вынесла всё, а пока за веретеном ходила, куда-то очки запропастились.
Она начала шарить по траве, затем стряхнула всё с одеяла, прощупала место, где лежало одеяло, но очков не нашла.
- Вот напость-то какая. Как в воду канули, - недоумевала бабушка Ульяна.
В поиски включилась и мать. Начали искать вместе, произнося заклинание:
- Чёрт, чёрт, поиграй, да назад отдай! – но и это не помогло.
- Кому-то понадобились. Где их сейчас новые-то найдёшь. Это когда ещё было, я за ними ходила в Ромоданово, а сейчас разве я туда пойду, - жаловалась матери соседка, - теперь как без рук, и время зря потеряла. Сейчас сколько бы насучила пряжи-то?
Она собрала все свои вещи и ушла к себе в избу. Мать была в огороде, когда я возвращался с речки.
- Сынок, у бабушки Ульяны беда-то, какая! Вынесла пряжу и очки на проулок, вернулась домой за веретеном, а у неё в это время очки кто-то унёс. Никого не было, а очков нет.
- Га! – приветствовала меня с крыши подвала Галя. Рядом с ней что-то блестело.
- Галя, Галя, - позвал я её.
Она слетела ко мне на плечо, держа в клюве очки – пропажу бабушки Ульяны.
- Вот негодница, вот воровка, - начала её стыдить мать, - а мы всё чёрта вспоминали. Зачем обидела пожилого человека?
А Галя подняла вверх голову и, водя ею во все стороны, требовала себе вознаграждения за принесённую вещь.

YI

После этого происшествия соседи стали выговаривать матери, что моя Галя кругом летает и пугает кур, которые не стали нестись дома. Люди настраивали против неё ребят, а те, в моё отсутствие, стали гоняться за ней с камнями и палками. Как ни жалко мне было, я решил её выпустить на волю, потому что боялся, что её могут убить.
Далеко я ушёл от дома и выпустил её. Она взлетела вверх, огляделась и опустилась мне на плечо. Тогда я нашёл прут и стал им прогонять её, но она не хотела улетать от меня. Видимо, моё поведение удивило её, но, наконец-то, она поняла, что от неё требуется, и улетела. Хмурый возвратился я домой, долгое время, побродив в лугах.
- Га! – приветствовала меня около дома моя милая Галя. Я и обрадовался её преданности, и был огорчён её возвращением. Она не поняла, что ей надо совсем улетать от этого дома. Ей надо возвращаться к своим подругам и жить там среди них, а здесь ей находиться опасно.
Вечером я уговорил брата, чтобы он отнёс её снова в ВРП, там она наверняка должна остаться.
Утром я завернул её в тряпку, чтобы она не могла улететь дорогой, и простился с ней, поцеловав её в серенькие, круглые, умные глазки.
- Иди, Галя, к своим подружкам, смотри не возвращайся, а то нас ругают здесь, - напутствовал я её, передавая в руки брата.

YII

- Галка, галка! Бей её! – окружив наш дом, кричала ребятня с комьями земли в руках.
Я выбежал из дома и увидел на крыше свою Галю, которая подпрыгивала и увёртывалась от запущенных в неё комьев земли.
- Вы что делаете? Очумели что ль совсем? – бросился я с палкой на ребят. Что ими руководило: радость оттого, что этой безвинной пташке больно или что-то другое? Эта птица нашла во мне друга и своего защитника и ни за что не хотела покидать мой дом. Я был раздосадован такой привязанностью и ругал себя за то, что приручил её к себе на её же погибель. Я не знал, как повлиять на ребят, с которыми ходил на улицу, вместе играл, как обуздать в них дикие чувства, рождавшие безжалостную ненависть, как заронить в их сердца малую частицу доброты и чистоты, чтобы они могли ценить преданность другого живого существа, сумевшего переломить страх перед человеком и довериться ему. А может быть, их мучило безделье и в этом они нашли своё минутное развлечение.
- Жалостливый, какой нашёлся. Всё равно её убьём, - заявил Санька, самый большой и высокий из них.
- А тебе легче от этого будет? – пытаюсь хотя бы чуть-чуть добраться до его души.
- А чего она кур пугает? – слышится уже другой голос.
- А тебя она не пугает?
- Пугает, - пререкается он со мной.
Галя слетела с крыши на мою руку и замолчала.
- Глупенькая, - успокоил я её. – Зачем ты прилетела снова? Почему не осталась со своими подружками?
- Га, - ответила она мне.
Я отнёс её в подвал, накормил хлебом и напоил водой.
Я не знал, что с ней теперь делать. Я любил её, и мне хотелось, чтобы она подальше от беды улетела на волю, улетела далеко-далеко. Но она привыкла ко мне и ни за что не хотела улетать. Тогда, уходя куда-нибудь, я стал запирать её в подвале, чтобы она не могла появляться на улице.


YIII

Я шёл с пастбища, где паслось сельское стадо. Это было далеко от села. Туда послала меня мать набрать сухих коровьих «лепёшек». Они использовались как топливо, чтобы готовить завтрак, обед и ужин. Сухие, с добавлением небольшого количества дров, они жарко горят на шестке под таганом, на котором устанавливался чугунок с приготовляемой едой. На шее, держа обеими руками, я нёс большой мешок.
- Борька, Борька! – вдруг бежит мне на встречу по меже, огородами, Князев Серёжа. Это братишка моего друга Анатолия. В голосе его я уловил жалость и слёзы.
- Галку твою убили!
- Как!? – я уронил с плеч мешок.
- Камнями, - плача сообщает он мне, - её долго убивали. Она крыльями всё дрыгала.
- А где она?
- Там у подвала лежит, я её никому не отдал.
Забыв про мешок, я побежал с Серёжей на «место казни» моей Гали. Увидел я страшную для меня картину: голова её разбита большим камнем, крылья распластались по земле, вокруг неё валяются камни…
- Галя! – кричу я. – За что они тебя так? Прости меня, Галенька. Что ж ты не улетела на волю? Ты б тогда была живая.
Я поднял Галку, отнёс её за дом и вырыл глубокую ямку. На дно ямки постелил зелёную траву и на неё положил свою Галю и зарыл её землёй.
Место захоронения я заровнял так, чтоб ни один человек не мог его заметить, чтоб никто больше не мог над ней надругаться.
Долгое время не мог я простить ребятам смерти Гали, не мог выходить на улицу к ребятам, чтобы снова с ними играть в шумные ребячьи игры.
Я никогда не забуду тебя, Галка!