Сага-фэнтези. На грани Истины. Часть 4

ГЛАВА 4. ДЕБЮТ НА ПЛАНЕТЕ ТУММ.
             4.1. УСПЕШНЫЙ ПРОЕКТ

На расстоянии нескольких десятков световых лет от звёздной системы, к которой принадлежала Избранная планета, вокруг некрупной, спокойной звезды, класса «Золотой гном», вращалась уютная планета, по размерам чуть меньшая, чем Ип. Она всем своим видом предлагала себя для Жизни. Здесь даже первичная природная атмосфера была, защищавшая её от ледяных объятий космоса. Правда, дышать этим газовым коктейлем было невозможно, но ведь это поправимо.
Планета располагалась в секторе ответственности горан, и осваивалась ими совместно с хайтэсками. Такое партнёрство часто бывало во времена процветания и космического бума на Избранной планете. Первая экспедиция сеятелей, воспользовавшись своим главным правом, назвала саму звезду именем древнего бога огня горан – Ам-Мон, а его спутницу-планету, предназначенную к заселению, во имя одной из высочайших и красивейших гор Эдема, назвали красивым звучным именем – Тумм.
Правда, более поздние поколения колонистов как-то постепенно утратили и вкус, и красоту звучания этого имени, и потому позже планету станут звать и Тума, и Тумна или даже ещё проще – Тум! Просто и незатейливо, как удар колокола. 
Но, как её ни назови, всё же это была замечательная планета, хотя ещё и не знавшая искушения Жизнью. Своими морями и чудными горными ландшафтами она обещала стать в будущем очень похожей на прекрасный Эдем. И ещё: она твёрдо обещала им стать новой счастливой Родиной для многих поколений потомков нынешних первопроходцев-сеятелей.
В тёплых мелководных лагунах всех здешних океанов первопроходцы оставили тысячи и тысячи контейнеров с микроорганизмами, семенами и спорами растений. Это был первый весомый вклад в предстоящее счастливое будущее и важнейший акт создания живой планеты.
Проделав запланированный объём работ, первая экспедиция отбыла на родину. А следующий рейд на перспективную планету осуществляли уже внуки и правнуки тех, первых сеятелей. Они доставили на оживающую планету представителей следующей волны растений-колонизаторов: многочисленные виды лишайников и мхов, трав и кустарников, способных успешно жить и множиться в условиях недостатка кислорода на голых камнях и в расщелинах, на кромках ледников и на побережьях морей. Главной задачей представителей этой волны было насыщать атмосферу живительным кислородом.
И ещё была одна задача, на успешное решение которой рассчитывали сеятели. Организмы второй волны должны были начать создавать плодородный слой планеты из местного песка и собственных тел. А это становилось жизненно необходимым уже для третьей волны переселенцев – растений и животных, которые придут вслед за ними и сформируют со временем весь грядущий облик новой прекрасной Родины.
Уже через несколько тысячелетий, когда лик оживающей планеты покрылся разноцветными пятнами растительности, далёкие потомки первых сеятелей высадились на Тумме парой десятков стационарных колоний. И хотя первые годы жили они в герметичных жилищах и ходили в дыхательных аппаратах, на Ипе планету Тумм стали считать первым, успешно осуществлённым совместным эпизодом хайтэсков и горан в Великом проекте под названием – «Миссия Жизнь».
* * *
А жизнь – это настоящее чудо, с какой точки на неё не взглянуть!
И самое главное в нём, в этом воплощённом волшебстве – это его распространённость, ставшая обыденностью и повседневностью. Обыденностью, которая долго закрывала глаза возгордившимся детям Создателя, решившим, что жизнь родилась на краю мутной лужи, по случайному стечению обстоятельств. И они, объявившие себя «венцом природы», решили, что родились они сами, как случайный плод игры природы, и потому ничто и никто в этом мире им не указ! Они долго так думали… может оттого, что не хотели признать свою вторичность, либо просто по скудоумию и лености ума. Но так оно было…
А Он, Тот, Кто всегда прав, запустил механизм, который привёл к созданию необыкновенной самовоспроизводящейся системы, у которой есть начало, есть путь развития и достижения собственных вершин и оттуда – качественный переход в новое состояние, отвечающее решению неких задач, так важных для Замысла Творца. Он, Архитектор и Создатель системы вещей, наделил кусочки живой протоплазмы программой развития и неугасимым желанием жить и выжить в любых обстоятельствах и условиях. Теперь и навсегда это стало правилом и нормой, когда наперекор обстоятельствам и враждебным условиям этот кусочек жизни борется, сражается с огромным безжалостным миром, сопротивляется смерти и стремится каждой клеточкой своей жить и, если возможно – то процветать и распространяться…
Так было на всех планетах, коим подарили Жизнь, так было и на Тумме.
* * *
Ещё в стародавние времена, когда на Избранной планете  не существовало даже общего летоисчисления, сложился союз двух народов, братьев по крови и единомышленников. Как союзники, в любой критической ситуации, гораны были просто идеальны. Их характер, прямодушный и твёрдый, их безусловная честность и надёжность – всё это определяло поведение горан при любых обстоятельствах. Их качества не допускали никаких сомнений в действиях и намерениях союзников... но… всё дело в этом «но»! Были у них неоспоримые минусы. И первым – их гипертрофированные упрямство и прямодушие, основанные на уверенности в своей непреложной правоте! И, как следствие, вырастающее отсюда обострённое чувство чести и неоспоримого, не подлежащего сомнению, чувства собственного достоинства.
Качества эти были факторами как положительными, в тех ситуациях, где они были уместны, так и сильно осложнявшими жизнь их партнёрам, хитроумным хайтэскам, когда дела их шли не так, чтобы очень хорошо. Маневрируя в сложных отношениях с разными своими партнёрами, а иногда по соображениям тактической необходимости, приходилось хайтэскам прибегать к обману (дезинформации – как они тактично называли это) или даже жульничать – и такое водилось за ними. И если факты эти каким-то образом становились известными союзникам-горанам, реакция их следовала быстро и была она всегда отрицательной или даже враждебной. Серьёзное охлаждение отношений между союзниками было гарантировано на длительный период, и никакие попытки хайтэсков вернуть расположение горан успехов не приносили.
Будучи обществом, ставящим честь и достоинство превыше всего, гораны не желали ни понимать, ни оправдывать подобные, недопустимые, с их точки зрения, действия партнёров. Они демонстративно «хлопали дверью» и надолго исчезали в своей скальной недоступности… и никогда никакие мотивировки союзников не принимались ими во внимание. В таких случаях только время и вновь возникающие обстоятельства могли как-то переменить ситуацию.
Такое жёсткое поведение главных союзников всегда было «головной болью» для руководства республики Хайтэ. Ведь почти вся промышленность хайтэсков была завязана на поставках из анклавов горан и полностью зависела от степени активности их партнёрских контактов. Народ независимый, гордый и лишённый сантиментов, очень чётко определил необходимые дистанции во всех своих взаимоотношениях, поэтому братья и союзники, жили хоть и рядом, но в параллельных мирах, одни на поверхности планеты, а другие – под ней. Контакты ограничивались почти всегда деловой частью общения.
Однако во времена случавшихся потеплений в их отношениях, или при возникновении какой-то важной необходимости, союзники встречались чаще. Для этого приходилось придумывать причины и поводы: а ими могли быть общие празднования исторических или знаменательных дат, научные конференции или просто встречи для обсуждений общих совместных проектов. Всегда находились задачи и проблемы, срочное решение которых необходимо было вырабатывать совместно. Но в основном «пещерники» жили, как на другой планете: не смешиваясь, не вмешиваясь и не участвуя в событиях на той её части, которая им не принадлежала. Они были предельно уверены в себе, своих силах, в своей независимости, самостоятельности и безопасности.
И ещё: они всё-таки верили в разум своих союзников и партнёров…
* * *
Прибыв на Тумм с третьей волной Великой Миссии, в этот раз на двух «Лидерах», каждый из которых нёс одного из союзников, привезя с собой только самое необходимое, переселенцы энергично принялись строить и создавать свой новый мир. Гораны заселили имеющиеся пещеры, настроили новых и соединили их туннелями в систему, организующую единый дышащий, думающий и работающий организм. По привычной, выработанной с давних пор схеме они превращали содержимое местных гор в металлы и строительные материалы, а хайтэски из этого создавали всю видимую сторону цивилизации Тумма.
Работа кипела и даже само слово «конфликт» как-то забылось. Никаких противоречий или разногласий в рядах союзников не наблюдалось, не было для этого ни поводов, ни сил. Вместе они строили новые заводы по производству необходимых машин и механизмов, вместе монтировали установки-автоматы для расщепления молекул воды, кислород при этом выпускался в атмосферу планеты, а получаемый «гидроген» предназначен был обеспечивать потребности местной колонии в энергии.
Стараясь максимально ускорить развитие живого мира планеты, колонисты из привезённого оборудования на континентах Тумма создавали заводы по производству плодородных почв из местных материалов. И когда те заводы стали выдавать свою продукцию, они принялись создавать долины – оазисы Жизни, гнездовия-форпосты жизни по всей планете. Эти долины жизни, удобренные синтезированными почвами, быстро заселялись разнообразной флорой Ипа и многочисленными популяциями обслуживающей ее фауны, а это – разносчики-сеятели, опылители и многие другие, необходимые для процветающего мира, существа.

 4.2. НЕПОНЯТЫЙ ЗНАК
 
На пороге завершения первого тысячелетия цивилизации Тумма, случилось незабываемое и ужаснувшее всех происшествие, истинный смысл которого проявится и будет понят только через несколько десятков лет.
А было так: внезапно, безо всякого повода или причины, засветились небеса Тумма и ряды световых столбов выстроились от горизонта до горизонта, и, как красочные гигантские занавесы небывалого театра, заколыхались в вышине. Они полыхали жутким разноцветьем на краю границы атмосферы, и их зловещий треск, сотрясавший атмосферу, парализовал всё живое.
Замерли все. Даже те, кто страха не знал, и те осознали свою ничтожность.
Небо, охваченное безумными танцами сполохов, изгибалось и корчилось, словно в агонии, когда огромный огненный шар, с чудовищным рёвом пронёсся по небу с востока на запад. Этот монстр несколько раз обогнул планету, посеяв ужас и панику среди живущих: никто и ничего не понимал. Колонисты забились в свои дома и подвалы, а кто-то, из тех, что жили ближе, даже укрылся в пещерах горан. Все ждали самого худшего, но все ужасающие явления вдруг закончились так же внезапно, как и начались. И никто: ни учёные, ни священники, ни мудрецы - никто не находил никакого разумного объяснения происшедшему.
Год шёл за годом и об этом феномене стали уже потихоньку забывать, когда на исходе десятого года до Тумма дошёл сигнал с Избранной планеты. Это был прощальный, горестный и наполненный страданиями, вопль с прародины. Чудовищная весть облетела потрясенный Тумм – погиб Эдем! Никого не осталось, и никто не спасся…
Возопил от горя осиротевший Тумм: погибли-погибли-погибли!
Погибли все и погиб Эдем!! Несчастный, сгоревший дотла, Эдем! Кто-то к ним весточку в день гибели приносил с Эдема, а они-то и не поняли…
Не одно десятилетие скорбели осиротевшие дети Избранной планеты, и та часть души, где ещё жил их Эдем, плакала и плакала кровавыми слезами. Но жизнь продолжалась: рождались дети и умирали старики, создавались новые семьи и все работали без выходных и праздников, отстаивая своё будущее – всё шло своим чередом, и нужно было как-то смириться с потерей и жить. И они жили, они строили свой мир, улучшая его с каждым днём, с каждым годом и столетием.
Потому что будущее стучалось в их двери, потому что у них рождались и подрастали дети…

4.3. ПЕРВАЯ СДЕЛКА. ИГРА НАЧАЛАСЬ

В гигантских карстовых пещерах Северного материка проживал в трудах и заботах уважаемый всеми горанский род, ведший своё начало от древних праведных царей, когда-то в критические времена «добровольно отказавшихся от власти и привилегий». Это был сильный, многочисленный и ни в чём не нуждающийся род. Возглавлял его управляющий патриарх анклава, по имени - Трёхпалый Зу.
От рождения был странным, этот Зу, может быть, повлияли какие-то местные факторы, светящиеся руды или газы, может, мама его была не очень здорова или съела что-то не то, но малыш Зу родился со сросшимися пальчиками, отчего его и прозвали «трёхпалым». Но и это было ещё не всё: не очень-то он походил на собратьев своих горан. Был он слишком длинноног и высокоросл, отчего ходил в низких коридорах, сгибаясь и наклоняя вперёд свою тяжёлую, странную эллипсную голову, вытянутую от подбородка к затылку. Сверстники в детстве наверняка насмехались бы над ним за его внешность, если бы не одно важное обстоятельство: он был так быстр и силён, что легко мог справиться и с несколькими противниками. А значит, был достоин их уважения.
Да и голова его была наполнена первоклассными мозгами, и это он регулярно доказывал. Благодаря такому замечательному сочетанию силы, скорости мышления и глубины ума, горан Зу проживал успешную и, по всем меркам, счастливую жизнь. Так, дожив до возраста патриарха, а это уже само по себе серьёзное достижение в глубоких жарких штреках, где тяжело дышать и трудно выживать, умный Зу спускался лишь несколько раз в нижние горизонты и разработки. И только для контроля и руководства. Его выдающийся гибкий ум обеспечивал ему принятие верных решений ещё до того, как в них появлялась насущная необходимость. Благодаря этим своим качествам он и был однажды избран вождём анклава.
* * *
Патриарх Зу достиг того возраста, когда уже не кажутся страшными неизбежные грядущие утраты и не пугает больше мысль о собственной скорой смерти. Приобретённая за долгую жизнь мудрость позволила ему ко всем житейским перипетиям относиться по-философски, чуть свысока и со стороны. Зу давно уже считал, что лучшая часть жизни им уже прожита, испита до дна, а впереди нет ничего, что могло бы его как-то серьёзно заинтересовать… ну, разве что сама смерть. Вот смерть – это да! Мысли о смерти возбуждали его. Смерть, как близкое событие, была ему чрезвычайно интересна, ведь это последний акт в длинной череде впечатлений и ощущений, получаемых от этого мира.
«Смерть – это финал долгого и трудного пути. По своей значимости она равна рождению! Только с другим знаком. С точки зрения этого мира, рождение – это плюс, а смерть, соответственно, минус, ведь мир теряет одну из единиц составляющих его. А что остаётся взамен: не может быть, чтобы эта гигантская сбалансированная система – Вселенная, не имела своей цели и предназначения! Есть и то, и другое, но и то, и это есть реализация целей Вечносущего и необозримого Логоса! И кто может знать Его цели? – патриарх замер, пораженный новой мыслью, –  А вдруг этот странный мир – коридор в череде превращений! И смерть - всего лишь дверь, или одна из дверей в этом коридоре? И, выходя через дверь, попадаешь в другой коридор, который тебе дан для испытания и проверки твоей истинности и твёрдости. Если эта прожитая жизнь – не главное из того, что отпущено нам? Если она всего лишь школа? И каждый коридор – всего лишь очередной класс этой школы? Вопросы и вопросы… и все без ответов. И где ответы эти сыскать?..» – Привычные мысли Зу, в такие моменты, окрашивались почти забытыми ощущениями далёкой юности: надеждой, любопытством и жаждой познать, а как-то будет это… а что он увидит в момент завершения и перехода, что услышит или ощутит?
* * *
В день, который позже станет он считать главным в своей жизни, Трёхпалый Зу стоял глубоко погружённый в свои мысли перед алтарём Бога в Главном храме анклава. Он привычно перелистывал листы молитвенника, когда неожиданно увидел прямо перед собой за алтарём его… Чудо! Это было нечто необыкновенное и невиданное, оно было такое, что невозможно обозначить словами или мыслями. Эта невидаль быстро меняла свои формы и размеры. И формы-то были какие-то немыслимые, выворачивающие мозги на изнанку, одна страшней другой.
Зу, мудрый, старый вождь, проживший большую и правильную жизнь, считавший, что утратил с возрастом слишком многое, в том числе и способность бояться, в этот миг вдруг содрогнулся телом и душой. Тело, его большое уставшее тело, уже успевшее забыть все острые ощущения (кроме боли), в этот момент будто облили кипятком, а душу – ледяным азотом.
И он, словно безусый юноша, потерял лицо: присел на корточки, трясясь, скуля и прикрывая голову молитвенником. Но, слава Всемогущему, в храме он был совершенно один, и это позволяло ему не слишком заботиться об эфемерном имидже, а подумать о спасении тела своего. При этом Зу как-то совсем позабыл о своём интересе к вопросам смерти. И уже совсем засобирался Трёхпалый Зу пуститься в бегство, как вдруг раздался трубный и страшный голос, прозвучавший настолько ужасающе близко, что Зу даже показалось, будто голос этот грохочет прямо внутри его головы:

 - Постой, не уходи, мой друг!
 Прости меня за свой испуг.
 Ещё не научился юный Сатти
 Уместный образ принимать.
 Здесь первый опыт мой, но скоро,
 Смогу себя достойно подавать.
 Теперь приступим к процедуре:
 - Привет тебе, Трёхпалый Зу -
 Великий вождь! Тебе по силам
 Из камня выдавить слезу!
 А Я – твой Ангел, Божий сын,
 Судьбы наперсник, мудрости кувшин.
 Ты нужен мне, а Я – тебе,
 И твоему несчастному народу,
 В его нелёгкой, непростой судьбе,
 Сквозь Стикс перевести по броду!
 Вдвоём сумеем этот мир,
 Как нужно Мне и Богу – повернуть!
 Ручьи Судьбы направить нужным руслом,
 С тобою горы сможем мы свернуть.
 Ты будешь, словно посох мой,
 Моей ты станешь – правою рукой.
 Мой Зу, с тобой вершить мы станем
 Каркас истории планеты Тумм:
 В союзе выгодном пребудут:
 Возможности мои, твой ум!
 История сложится нашей волей
 А для других, для многих поколений,
 Она настанет, как Судьба, как доля,
 Которую мы им определим!
 Представь себе: ты – проводник Судьбы!
 Тебе во сне так не могло присниться,
 И вот, всё наяву: и ты – не спишь, и я – не снюсь.
 Такое предложенье может сбыться
 В века для целого народа только раз,
 Но будет оно тайным, не в показ.
 Решенье нужно быстро принимать:
 Решай, мой друг, теперь тебе решать,
 Принять сей сладкий плод, иль не принять…
 Тебе, мой славный Зу, пока что расскажу,
 Что Я взамен, за службу предложу:
 Горанам укажу Я место, которое через века,
 Народ твой назовёт – Каньон глубокий,
 (Здесь шкура Тумма лопнула до срока),
 Второй такой каньон на Тумме не сыскать,
 Где без труда, лишь наклонившись,
 Вы счастье и достаток сможете поднять.
 Ещё не знаете вы благодатней места,
 Где от сюрпризов и даров планеты тесно!
 Здесь с помощью моей, как будто ненароком,
 Откроешь ты, до оговоренного срока,
 Чудесных залежей неведомую кладь,
 Которую легко достать, легко продать,
 И твой народ забудет слово «голодать»!
 А для тебя, мой друг почти официальный,
 Я приз особый дам, ценою нереальный,
 Волшебен и прекрасен он, как вишня на снегу!
 Тебе вторую жизнь Я предложить могу!
 Позволю Я тебе ещё разок родиться,
 Чтобы увидел ты, во что он превратится –
 Твой мрачный мир! И сбудутся ль мечты
 О будущем горан, которые лелеял ты.
 Хотя ты не со мной ещё и не избрал дорогу,
 Я о грядущем расскажу тебе немного:
 Изменится ваш мир, придут сюда «другие»,
 Которых ненавидеть станут братья остальные.
 И те ответят тем же им, и вот настанут времена,
 Когда в ворота Тумма постучит война!
 Могу, как другу подсказать, что делать вам,
 И где искать спасение от этих жутких драм –
 Войны и ненависти! Злобы сына на отца,
 И брат родной пойдёт на брата!
 Закон возлюбит подлеца,
                и тут же отворятся врата
 В мерзейший мир наживы и разврата!
 И сбудется –
            Мир на карачках побежит во тьму,
 Гораздо хуже той, откуда вышел он,
 Где не поймёшь: кто родственник кому.
 Придут в мир странный этот дети,
 Через века они родятся на планете –
 Великолепных двое будут, и в борьбе
 Они изменят мир, заботясь о себе,
 Лелея эго и гордыню сея, они посеют зло,
 А почва уж готова, и зло почти взошло!
 И начинают снова колосья эти вызревать!
 За этим и народ твой может пострадать,
 Коли, впустив к себе пришельца, станет
 Из рук недружелюбных помощь принимать.
 Я всё сказал и вам решать: кого впускать, кого изгнать.
 Всё от тебя зависеть будет, как ты сумеешь передать,
 То, что услышал от меня, и что сумел понять,
 Как ты воспринял предложение моё,
 Оно, мой друг, одно, другого не дано!
 Теперь Я жду, мой славный Зу, ответ
 Всего лишь – да, а может быть, и нет…
 Но помни, Зу, что качество ответа
 Решит весь ход истории, судьбы планеты.
 А про себя хочу добавить, лишь одно:
 Не отменяет качество ответа ничего:
 Не изменяет предрешённого исхода,
 Ни наступления финала самого…
 * * *
Ошеломлённый происходящим, Зу, ещё некоторое время был не в состоянии правильно оценивать и осознавать ситуацию. Однако его первоначальный страх и оторопь уже прошли, и он уже решал для себя, как воспринимать всё то, что с ним происходит, что делать и как отвечать тому, кто говорил с ним. Наконец, Зу решился поднять глаза, которые на протяжении всей поразившей его речи, он старательно уводил от алтаря.
Он взглянул туда, где боялся опять увидеть то жуткое и непотребное, что там мелькало раньше, но ничего такого ужасного в этот раз не было. Тёмная фигура, как будто в чёрном плаще с капюшоном, неподвижно стояла за алтарём. Была она размерами значительно крупнее самого Зу и стояла почти что рядом, но, как ни вглядывался в неё Зу, никаких деталей в этой непроглядной черноте разглядеть так и не смог.
Не ощущая более опасности, и поняв, что навредить ему не хотят, он стал внимательно наблюдать за гостем. Мысли, привычное течение которых было нарушено, успокоились и не казались уже стаей перепуганных птиц. Наконец, тщательно подбирая слова, патриарх заговорил:
- Слова и дым – их суть едина. Предназначение у них одно: обзор для разума и глаз закрыть и заслонить окно, через которое мы истину узреть смогли бы. Слова твои, о Тёмный Ангел, сладки, как сама сладость, и предложения твои в душе рождают только радость…- патриарх замолчал, взвешивая слова, затем внимательно поглядел на собеседника и негромко добавил, - Но слишком сладостная радость… не прячет ли под складками одежд своих подвох? Быть может, хочешь ты добиться результата, который для горан губителен и плох!

 - Лгать не дано мне, никогда -
 Такая вот, мой друг, беда!
 Не очень светлый Я, но – Ангел!
 Творца Я воли – проводник
 И Замыслов Его – мессия,
 Служу Отцу я каждый миг.
 Мне имя – Сатти, сын любимый,
 Создателя Вселенной и Творца,
 Во мне огонь неутолимый
 Для блага Замыслов Отца!
 Тебе сейчас, мой друг, решать:
 Не верить мне, иль доверять,
 Сотрудничать с посланцем Бога,
 Иль отказаться – по убожеству ума,
 Чтоб до скончанья дней своих
 Молить и плакать о прощении,
 Осознавая лишь одно,
 Что не придёт к тебе оно!

- Прости, мой Ангел, за сомнения – они, как червь живут во мне, живут от первых дней, с рождения, от первых поисков ума, от первых умозаключений и до сегодняшнего дня. Ответ Посланцу прост всегда: конечно - да, и только - да! Не откажусь я никогда от той судьбы, что ты предложил для Зу-трёхпалого, когда он жизнь свою почти уж прожил, как червь навозный, и всегда о встрече с Богом Зу мечтал, и до сих пор не перестал! Не это ль есть пределы счастья – осуществляется мечта! Из всех живущих на планете, меня он выбрал, это я!

 - Ну, что ж, горан Трёхпалый Зу,
 Ответ твой принят, и не медля
 В «Каньон глубокий» отнесу
 Твой дух, ему там покажу –
 Обещанное мною всё:
 Где твой король-каньон лежит,
 Какой ручей туда бежит,
 Где следует горанам жить,
 И славно предстоит служить
 Вождю и Иерарху Зу!
 Ещё тебе я покажу
 Хайтэсков город удалённый
 Со странным именем – Кхет-Су,
 Он удален от центра силы –
 Столицы Тумма, но для Зу
 Соседом станет он и вскоре…
 Что с этим делать, расскажу.
 Мой друг, надеюсь, не увижу
 В глазах сомненья и испуг,
 Не забывай, мой Зу, Я ближе,
 Чем даже самый близкий друг.
 Ближайший друг – он самый строгий
 И самый праведный судья!
 Хотел бы Я, чтоб твои ноги
 Не завели тебя туда,
 Где разум гаснет, нет дороги,
 Где тем судьёю стану Я!
 Ты должен чётко всё исполнить,
 Ведь это первый твой карт-бланш
 Для этого ты должен помнить
 Детали, даты, сил баланс.
 Теперь, покончив с процедурой
 И обозначив коридор,
 По поводу того, что нужно
 С тобой продолжим разговор.
 Так вот, Кхет-Су, сосед ваш славный,
 В твоих он планах будет – главный
 Объект внимания на годы и века!
 Построите вы коридор под город,
 Ну, это позже, а пока…
                пока экскурсия в века…

 4.4. ПОЧТИ ИДЕАЛЬНЫЙ МИР

Заселённая дружественными народами, используя свои возможности для роста экономики и производства, планета Тумм развивалась очень энергично. Она обладала всем необходимым и не сталкивалась пока с проблемами, способными это движение затормозить. Но пришло время, когда этому растущему организму потребовалась нервная система и управляющий центр, а значит, появилась необходимость строительства полноценного государства. И тогда возник вопрос: сколько государств нужно Тумму, одно или два?
Казалось бы просто: два уклада, два образа жизни, два народа, значит, два государства. Но когда-то наступит время и разросшиеся элиты супердержав столкнуться в своих интересах, притязаниях и амбициях. И как дальше будут складываться события – большой вопрос с неопределенными границами развития. Но и с другой стороны: возможно ли объединить горан и хайтэсков настолько, чтобы исчезла разница, чтобы стали они одним народом. Это вряд ли. И они понимали это. Ведь сегодня они, сплочённые общей идеей и общими трудностями, создали общество с высокими идеалами, равенством возможностей, свободой духа и воли. Сегодня – да, но ведь было и «вчера», были дела, которые ещё не забыты, и были претензии, которые так трудно забываются. И наступит неопределённое туманное завтра. Это «завтра» обязательно придёт со своими проблемами, вопросами и трудностями…
Они были уже мудры, поэтому и решили жить на этой планете в согласии и непрерывном контакте, сохранив уклады, к каким привыкли на исторической Родине. А для исполнения этих решений необходим был орган, который координировал бы совместные усилия обоих народов, орган, который работал бы, обладая всеми функциями правительства планеты. Потребность родила усилия, и усилия родили результат. А назвали его – Совет планеты Тумм.
Совет планеты делал всё для процветания своей новой Родины, но не забывал и о Главной Миссии, ради которой всё когда-то начиналось. Они отправили несколько десятков экспедиций к разведанным ранее планетам, пригодным для будущего освоения и сделали посевы ещё на десятке ближайших к ним планет. И у них это получалось…
Получаться-то получалось, но очень дорого, медленно и малоэффективно. И тут кого-то из тех, кто иначе слышит, видит и думает, вдруг осенило: а не отправить ли «субстанцию Жизнь» самостоятельно путешествовать по Вселенной на метеорах, кометах и астероидах?
И для этого надо-то всего лишь поместить пакетные наборы первичных носителей жизни на этот естественный галактический транспорт, и дитя Творца – Жизнь, при достижении благоприятных условий, реализуя данные ей возможности, начнёт самостоятельно развиваться. И развитие это, если правильно собраны животворящие пакеты, будет поступательным и непрерывным, до образования сбалансированных живых миров.
Пусть эти миры вначале будут примитивные и малокомфортные, с неопределённым вектором развития, но всё-таки это реальное продвижение в просторы Вселенной божественного чуда, под названием – Жизнь. Той самой субстанции с волшебной программой, обеспечивающей дар приспособления, усовершенствования и усложнения самое себя. А далее, изменяя планеты под себя, Жизнь будет сама преобразовывать миры, и только время покажет, как далеко может зайти этот удивительный самоорганизующийся процесс.
* * *
Теперь возникал вопрос, каким путём пойти. Можно было создавать стационарную станцию в местах крупных потоков космических бродяг, чтобы, оседлав, начинять их жизнью, или избрать другой, менее затратный путь, но путь радикальный. Для этого нужно было просто разместить пакеты на подходящей малой планете вблизи светила, дать жизни распространиться по ней, а затем, столкнув её с крупным астероидом, превратить её в тысячи вагонов-носителей, которые и понесут Жизнь во все концы Вселенной.
Подумали, посовещались, напряглись и выбрали… сразу оба пути. Нам зачтётся – решили они.
С момента начала реализации этой идеи, впервые во Вселенной, возникла возможность появления и существования планет, наделённых неполной, усечённой пирамидой Жизни, пирамидой, не имеющей обязательного логического навершия – разумного начала. Впервые, если конечно не считать неудач с планетами, подобными Ра-6-3, известными под названиями – «бестиарии».
Века созидания – золотые века. Так было на Ипе, так было и на Тумме. Но кто скажет, почему колесницы истории разных народов на своём пути попадают в одни и те же ямы? Почему никого не учит чужой опыт, и каждый желает сам запнуться о свой камень.
И сбылось предсказанное Трёхпалому… а может, это был чей-то план и чья-то программа? На мягких лапах не замечаемая никем, к освоенной и благополучной планете Тумм, заселенной дружественными видами разумных, однажды подкралась беда.

4.5. ЗАГАДОЧНЫЙ МАЛЫШ

В изумрудной долине, неподалёку от подножья величайшей вершины планеты, названой горанами Теп-Сей, в Главном монастыре планеты, в год желтой рыбы появился новый послушник – смуглокожий мальчик-сирота по имени Сет-Ха. Никто и ничего не мог сказать о родителях этого малыша. Ни в окрестных сёлах и городах, ни в других поселениях континента никто не заявлял о пропаже ребёнка. И это было удивительно. Более того, это было странным для столь цивилизованной и малонаселённой планеты, как Тумм, где каждый житель был значим и заметен.
Обнаружили малыша и принесли в обитель монахи и послушники монастыря, совершавшие в ту пору ритуальное паломничество к вершине священной горы Теп-Сей. Произошло это в дни весеннего равноденствия, когда приходит момент созревания души послушника, и она, томимая внутреннею силою, становится подобной плодородной почве, жаждущей доброго семени, чтобы взрастить достойное и славное. В такой уникальный момент и свершается таинство посвящения послушника в «ряды приближенных к стопам Его». В этот день и нашли малыша на «тропе восхождения к Истине», на подступах к священной для всех вершине.

* * *
Главный монастырь, названый, как и знаменитая вершина, Теп-Сеем, был возведён много веков назад. Его построили вторым, среди остальных монастырей Тумма, но был он среди всех самым красивым и величественным. Традиционная архитектура, в которой был возведен монастырь, разрабатывалась хайтэсками задолго до наступления Эры Прозрения на их материнской планете и отражала их видение мира.
В центре храмового комплекса находился Дом Отца-Создателя – изумительной красоты храм, построенный вокруг вздымающейся к небу грандиозной белой башни. Была эта башня чем-то похожа на руку просящего, протянутую с надеждой к Всевышнему. «Дом Отца» был построен так тщательно, выверено и продуманно, как если бы они ждали Его прихода каждую минуту, с готовностью припасть к стопам Отца своего.
От здания храма концентрическими кольцами расходились другие строения – это были хозяйственные и бытовые помещения монастыря. В первом, наружном кольце храмового комплекса, находились мастерские, в которых хранилась и ремонтировалась вся необходимая техника для выращивания урожая послушниками на монастырских полях. Здесь же располагались и энергетические генераторы, обеспечивающие выполнение обязательных для всех монастырей принципов независимости и автономности обители.
Бок о бок с ними, отделяемые только въездными воротами, размещались многочисленные лаборатории и мастерские монастыря, склады под выращиваемый урожай и прочее немалое монастырское имущество.
Построено наружное кольцо было из огромных грубо отесанных кусков природного бутового камня необыкновенного красно-оранжевого цвета. Даже в такой серый и пасмурный день, каким выдался этот памятный день посвящения, наружная стена монастыря, казалось, светилась, будто раскалённая внутренним огнём докрасна.
Вторым было кольцо сплошных двухэтажных строений из светло-серого крупного литого кирпича. Строения этого ряда предназначались для проживания и быта многочисленных разновозрастных послушников монастыря. Все они, при вступлении в обитель, давали свой обет смирения и подчинения, безраздельно передавая тело и душу свою Служению.
Большую часть своего дневного времени все многочисленные послушники были заняты на хозяйственных работах во благо монастыря и общины. А на закате их созывали сладостные звуки монастырского колокола, и они, усталые и голодные, возвращались в обитель с полей, из мастерских и лабораторий, оставив до завтра труды свои. Но утомление здесь никогда не считалось поводом для отдыха, ведь тело – это инструмент, данный Отцом для достижения совершенства, и более того – это ножны духа. И потому, оставшиеся часы, от ужина до рассвета, для всех в обители всегда делились поровну между сном и совершенствованием.
Все здесь усердно изучали основы важнейших мирских наук: математики и астрономии, механики и физики, биологии и многих других серьёзных и важных. Каждый из послушников выбирал своё направление, ещё будучи на первых годах своего обучения, а затем он упорно и ежедневно углублялся в премудрости, избранных наук. И это считалось высшей доблестью – достичь вершин познания и тем прославить Теп-Сей.
Но независимо от своей направленности и мирской специализации, каждый из них обязан был максимально полно изучать также и науки богословские, наполненные глубоким философским и мистическим смыслом, определяющие место каждого в этом мире. На этом этапе среди них отбирались лучшие, предназначение которых – быть элитой Мысли, быть славой своего монастыря и своего народа.
Лучшие получали лаборатории в стенах обители и всемерную поддержку. Ими совершались здесь открытия и изобретения, коими не только прославляли они обитель и имя своё, но и немало обогащали казну процветающего монастыря.
Образование, получаемое в монастыре Теп-Сей, очень высоко ценилось во всех уголках планеты Тумм. Некоторые из послушников, увлекшись прикладными науками и достигнув значимых высот на этом пути, были востребованы научными центрами и бурно растущей промышленностью. Эти не становились монахами, а благословлялись настоятелем на достойное служение во благо своего народа и во славу монастыря, воспитавшего их.
Но и из оставшихся в стенах обители не все послушники получали благодать и не все становились братьями-монахами. Кто-то нерадивый, проникший сюда через связи родителей своих, не выдерживал строгостей аскетизма и порядков, царивших в стенах монастыря, покидал обитель сам. А кого-то с позором изгоняли оттуда за лень, нечестие и прочие пороки.
Немалая часть послушников Теп-Сея, изъявившая на то волю свою, либо избранная волей настоятеля, отправлялась в звёздные экспедиции, снаряжаемые совместными усилиями светских и церковных властей. Все избранники помнили о главном своём предназначении и готовы были достойно служить Замыслам Создателя. Остальные же, не столь приверженные мирским наукам и не избранные в миссионеры для короткой жизни и славной смерти в космосе или на новых мирах, оставались, чтобы исполнять прямое предназначение своё: служить Творцу и быть, как они сами себя называли – «приближенными к стопам Его».
Для них то, «приближенных», и было предназначено третье, ближнее к храму кольцо строений. Постройки эти были, как и центральная башня, из белого, искрящегося на сколах, с розоватыми узорами, природного камня, в ясный, погожий день выглядевшего издали, как живое пульсирующее тело. Здесь они занимались поиском новых знаний и науками прикладными, которые никогда не входили в противоречие с религиозными установлениями и канонами. Гордыня, свойственная зачаточной науке на некоторых недоразвитых планетах, была чужда истинной мудрости, унаследованной от науки их прародины.
Проникая в сокрытые глубины материи, они пытались заглянуть за горизонты Вселенной, пытались понять суть Замысла Творца. И делали это только с одной целью – чтобы лучше служить Ему! Достоинство в усердии, достоинство в достижениях – таковы правила обители Теп-Сей.
 * * *
День этот был ожидаем всеми в монастыре: великий праздник и никакой другой с ним не может сравниться. Таких всего лишь два в году, когда согласно древним, принесённым ещё с Эдема канонам, производится посвящение в сан во всех монастырях Тумма. 
Туманное, серое утро. Ещё до рассвета, во дворе монастыря, у подножья башни, выстроились все участники церемонии посвящения. Послушников, готовых к инициации, и наставников-монахов, сопровождающих их к месту церемонии, окружало каре из провожающей монашеской братии, а в некотором отдалении толпились остальные, ещё не достигшие нужных кондиций, послушники. Эти с завистью смотрели на счастливчиков, которые вернётся обратно уже в другом качестве, неизмеримо более высоком, нежели теперь. И это сразу отразится на всём: и обедать они будут вместе с настоятелем, и общаться с ним смогут, как равные, и спать будут каждый в своей келье, на мягких матрацах. Каждый понимал, какое это счастье - стать монахом, равным среди равных. Проводы братии благословил сам Настоятель обители, а вести к месту посвящения процессию должен был его «Первый Брат», второе лицо монастыря.
Проводы не были долгими, все слова сказаны и в предрассветном, холодном воздухе разлился серебристый, плавающий звук гонга, оповещавший о начале пути. Ворота обители отворились, и процессия, распевая псалмы, восхваляющие Творца, отправилась в путь.

* * *
Малыш сидел на валуне, завернутый в пёструю шкуру невиданного в этих краях зверя. За его спиной серебрились снега, а у ног, вцепившись корешками в обледеневший грунт, пытался выжить красноватый лишайник. Там, далеко внизу, росли деревья с голубоватой, похожей на иглы, листвой, а еще дальше раскинулась плодородная долина с возделанными полями и небольшими скоплениями домиков.
Между полями и склоном горы возвышался монастырь, больше похожий отсюда на гигантскую шляпу с цветными полями и заострённой белой тульей, острие которой упиралось в серую облачную пелену небес. Всё это: и долина, уходящая вдаль до самого моря, поля, и рощи, перемежающиеся от края до края долины, и монастырь, опоясанный разноцветными кольцами – всё виделось малышу уже просто цветовыми пятнами и сильно надоело. Вторые сутки он сидел здесь неподвижно, смотрел и ждал, как и было велено ему наставником.
Тельце его задеревенело в унылой неподвижности и непрерывно требовало пищи. Он очень устал, промерз и хотел спать. И, наверное, заснул бы, но шея и спина его затекли и сильно болели, сдавливаемые плохо выделанной шкурой зверя, надетой тесным черепом на давно не стриженую и не мытую голову малыша. Иногда, когда становилось слишком больно, он снимал неудобный «капюшон» - и это было единственное движение, которое он мог позволить себе. А их всё не было…
Но вот, наконец, и дождался: далеко внизу показались те, кого он так долго ждал. Они шли неспешно по натоптанной сотнями ног тропе, ведущей мимо его валуна к далекой и холодной вершине. Что им там нужно, зачем туда идут эти монахи, малыш не знал, но он должен был присоединиться к ним и идти с ними – так сказал ему наставник, и значит, будет так.
Малыш пересел на корточки, поплотнее закутался в шкуру и сосредоточился, пристально наблюдая за идущими. А те медленно приближались к месту встречи, ещё не замечая ни ожидающего их, ни того, что они выходят из мрака и тьмы неизвестности и становятся заметными участниками истории своей планеты. Они всё также размеренно шли, покачивая в такт головами, распевая свои псалмы и молитвы. Они приближались, и вот, стройный хор хрипловатых, низких голосов стал как-то блекнуть, рассыпаться и замирать, пока, наконец, не стих…
В предутреннем сумраке, не доходя какой-нибудь сотни шагов до валуна, монахи сбились в тесную кучку и недоуменно уставились на представшее их взорам. Впереди, возле тропы, по которой им предстояло пройти, оборотясь к ним, неподвижно сидел неизвестный и странный зверь. Никто из присутствующих такого раньше не видел. Зверь сидел и, как им казалось, враждебно приоткрыв пасть, смотрел в их сторону. Они оказались не готовыми к этой встрече, застигнутыми врасплох, и оттого не могли никак правильно оценить опасность, чтобы принять решение, идти ли им дальше, или обходить это место стороной. Долго они топтались и перешёптывались, недоумённо качая головами.
Так и не дождавшись их приближения, малыш зашевелился и встал на ноги на своем валуне. Затекшие суставы ужасно болели, но он выпрямился, стерпев всё, затем поднял вверх руку, придерживая другой шкуру на плече, звонко и резко выкрикнул: «Сет-Ха!» - и хлопнул ладонью поднятой руки себя по груди.
Так появился в монастыре новый послушник, юный Сет-Ха.
О своем происхождении, о родителях и прошлом Сет-Ха или не мог, или не хотел ничего рассказать. При расспросах он хмурился, опускал глаза и надолго замолкал. Однако мальчик был чрезвычайно понятливый, с цепкой памятью и недетской волей. Всё выдавало в нём сильную личность, от которой можно ожидать больших достижений, и малыша приняли в ранг послушника, посчитав его появление в обители - даром Господа. И потекли для Сет-Ха годы, наполненные обучением и послушанием, годы, открывшие мир для Сет-Ха.

 * * *
Самый юный послушник монастыря с первого дня привлекал к себе внимание других послушников и монахов: кто-то хотел в нём видеть младшего брата и опекать его, кто-то видел в нём сына и желал воспитывать и учить его. Но этот странный малыш был недетски суров и сдержан. Он никому не позволил проникнуть в свою душу, никому и никогда он не жаловался и никто не видел его плачущим. Казалось, что в обличие малыша помещён некто, проживший долгую и трудную жизнь, претерпевший много невзгод и оттого никому не доверяющий.
Малыш был наделён замечательными мозгами, и мог бы, использовав ситуацию, стать всеобщим любимцем, получая при этом всевозможные бонусы и привилегии. Но его замкнутый и суровый характер, его упрямство и жесткость не способствовали этому. Да, видно, и в планах его пока не было пункта под названием «популярность».
Когда малыш думал, что находится один, и никто не видит его, он, уставившись в стену, часто шептал какие-то слова, будто беседуя с кем-то. Иногда он протягивал руку и касался стены, и тогда казалось, будто руку матери трогает он. В монастыре об этом знали. Как, впрочем, знали всё друг о друге. Одни считали, что потерявший родителей малыш, тоскует по ним и просто беседует с родными в своём, закрытым для всех, мире. А другие определили его в «слегка повёрнутые» и подсмеивались меж собой у него за спиной. Но никто ему не мешал, как и он старался не мешать никому.
А ещё вскоре стали замечать, что малыш страдал странной болезнью, причину которой не в состоянии были понять даже самые опытные лекари. Иногда наступали дни, когда Сет-Ха впадал в ступор и отказывался от общения с кем либо, отказывался от еды и движения. Казалось, он отвергал весь окружающий мир: молчал и угрюмо сидел, повернувшись лицом к стене весь день, а к вечеру начинал то дрожать, как замерзающий на холоде, то потеть, будто изнемогал от жары. Так проходили долгие часы, но он, сжав зубы и сцепив пальцы, страдал молча и терпеливо. А затем начиналось нечто совсем уж странное и страшное: его начинали бить жестокие, свирепые судороги, и корчи эти всегда продолжались до утра. В эти ночи он жутко скрипел зубами, колотился головою и пятками о свой лежак, иногда рыча при этом, а иногда тихо скуля и плача. И никто в монастыре не мог ему ничем помочь, ни лекари, ни духовники.
Кто-то из тех, кто жил рядом с ним, как-то приметил, что «падучая» в малыше всегда идёт на убыль, если он, не дожидаясь приступов, начинал хлопать себя по лицу и голове ладонями. Однажды и они, приняв это за способ лечения, пытались помочь ему таким образом. Но и разбив в кровь его лицо, они ничего не смогли добиться, а окровавленный малыш корчился до утра на своём лежаке. Лишь потом, пробормотав какие-то слова, похожие на слова прощения и примирения, он затих и немедленно уснул.
Понимая, что корни болезни могут лежать глубоко в личности малыша, врачи, лечившие его, решили добраться до истоков и выяснить причины странной хвори. С ним не раз пытались поговорить ласково и доверительно, но когда вставал вопрос об изменении дистанции в отношениях, странный малыш всегда был на чеку. Даже его наставник-духовник, годящийся ему в прадеды и живший в одной келье с ним с самого начала его послушничества и тот, как ни старался, не сумел расположить к себе подопечного. Не случилось этого ни в первые дни его пребывания в монастыре, ни в последующие, невзирая на все усилия духовника. И тому всегда приходилось находиться на той дистанции, какую избрал для него сам малыш.
Друзей в обычном понимании у Сет-Ха не было. Большие и сильные, каких многие выбирают в друзья, не интересовали Сет-Ха. Более того, он сам склонен был оказывать покровительство слабым, тем, которые во всякой группе находятся и всегда занимают нижние полки в табеле о рангах. Сила духа и ума подталкивали малыша на место лидера, но юность и отсутствие серьёзных физических кондиций, почитаемых многими, создавали для Сет-Ха почти неразрешимые проблемы. Так было в первый год его пребывания в монастыре. Но уже на следующий год всё радикально переменилось. Те, кто примкнул к Сет-Ха, будто черпали в нём некую силу и становились иными, уверенными и жёсткими. Группа его обрела свой твёрдый статус: сплочённой, дружной стаи, хоть и не агрессивной, но и не позволяющей задевать безнаказанно никого из своих членов.
Прошли годы, изменившие многое. Сет-Ха вырос, возмужал и приблизился к порогу, обозначающему главный этап жизни, на котором личность проявляется и реализуется или нет. Теперь это был почти взрослый представитель племён грау, темнокожий тумманин, высокий, мускулистый и сухой, с худым волевым лицом и крючковатым, крупным носом. От всей его фигуры, от осанки, посадки головы на гордой шее, от глаз и лица - веяло силой и властью. И не теми властью и силой, что порою даются распоряжением чьим-то, из одних рук в другие. Его сила была совсем иная, и всякому взгляду виден был безусловный природный лидер, настоящий «альфа» с железной волей и рекордным индексом интеллекта. Заложенные в нём природой возможности, непрерывный труд и время, необходимое для их развития, да ещё, вероятно, замечательный наставник, сформировали из него то, чем он теперь стал. Это был сильный вожак, всегда принимающий верные решения, даже в ситуациях спорных и шатких, когда из момента принятия решения не просматриваются ещё возникающие с течением последующих событий факторы, способные повлиять на дальнейший ход дела.
Удивительная прозорливость его ума в сочетании с умением находить компромисс, там, где это необходимо, или жёсткость и твёрдость позиций там, где это требуется, неизменно вызывали всеобщее уважение окружающих.
И это был прекрасный фундамент настоящего и будущего иерарха Сет-Ха.

4.6. ПЕРЕПОЛОХ В КХЕТ - СУ

В те времена, на расцветающей планете Тумм, в небольшом городке Кхет-Су, северной провинции, в семье чиновника средней руки родился мальчик, которого счастливые родители назвали Амон – по имени звезды вокруг которой вращался благословенный Эдем. Рождение долгожданного первенца предварял случай непонятный и перепугавший всю многочисленную родню.
Мамочка Амона за месяц до родов, выйдя из дому на рынок за какими-то покупками, не вернулась назад ни через час, ни через два, ни через десять. Встревожившиеся домочадцы обшарили весь рынок и ближайшие к нему улочки и магазинчики. Бесполезно, они не обнаружили никаких следов пропавшей. С трепетом сообщили они о происшествии главе семьи, в муниципалитет, где он занимал немалую должность. А после, уже его усилиями, на ноги были поставлены все соответствующие службы города. Однако усилия и хлопоты на этот раз оказались напрасными. Следы исчезнувшей таинственным и непонятным образом обрывались на базаре, где её видели в последний раз.
Расследование, проведенное местной полицией, установило, что Ипсо - так звали пропавшую, обстоятельно и не спеша обошла все торговые ряды, сделала незначительные покупки, в долгие беседы ни с кем не вступала. Последним, кто её видел, был местный торговец пряностями, по имени Му, который и сообщил сыщикам, что пропавшую он видел, входящей в соседствующий с его лавкой магазинчик. Магазин этот тоже торговал пряностями и закусками, начал свою деятельность в городе с год назад, и принадлежал главному конкуренту торговца Му, который и свидетельствовал в проводимом дознании.
Свидетель Му, пуча глаза, утверждал, что зайти-то, она туда зашла, а вот как выходила - не видел, хотя и никуда сам не отлучался. Поэтому он и запомнил этот случай, что сам был сильно удивлён и раздосадован, когда покупательница, ходившая прежде за пряностями только к нему, вдруг вошла к его врагу, а потом ещё и не вышла оттуда…
Вначале подумали, что это странное заявление – всего лишь способ свести счёты с невесть откуда взявшимся конкурентом. Но заявление поступило, и даже такое, не внушающее доверия, оно требовало основательной проверки.
Полицейские допросили подозреваемого, владельца магазина. Им оказался темнокожий тумманин небольшого роста, вертлявый и говорливый, охотно отвечавший на все вопросы, клявшийся через слово, и вероятно, непрерывно вравший. Назвался он птичьим именем – Ко-Ко.
Сначала Ко-Ко никак не мог вспомнить покупательницу, о которой его расспрашивали. Потом, когда сосед-лавочник ему в глаза сказал, что сам видел входившую, допрашиваемый вдруг всё вспомнил и затараторил, перечисляя покупки которые она сделала в его магазине, перед тем, как уйти. Эти слова «уйти - ушла», он повторил с разными интонациями несколько раз, явно стараясь убедить в этом всех, чем и насторожил работавшего с ним блюстителя закона.
Тщательно осмотрели магазин подозреваемого, а в нём не оказалось другого входа-выхода, кроме того, каким пользовались все посещавшие это заведение. Значит, увести пропавшую через склад и чёрный ход не могли. Подозрения против Ко-Ко сгустились и стали ещё более мрачными: принялись искать следы крови и место, где спрятано тело. Скрупулёзно обследовали полы, стены, даже потолки осмотрели – никаких следов или намёков на ответ и разрешение проблемы.
Был, правда, ещё подвал, где хранились товары, однако тщательный обыск и там ничего не дал. Но подвальчик был странный - полы в нём оказались выстланными громадными тёсанными из камня плитами, и было совершенно непонятно, каким образом это выполнено. Странность заключалась в том, что ещё год назад этот маленький магазинчик принадлежал одному местному жителю, торговавшему здесь посудой и хозяйственным скарбом, и родственники его уверяли полицейских, что никакого подвала тогда здесь и в помине не было. Потом, как-то внезапно и беспричинно, владелец посудной лавки вдруг продал своё заведение, неведомо откуда взявшемуся тумманину-грау, и затем отбыл с очередной космической экспедицией, поразив этим фортелем всех своих соседей. Вот и выходила какая-то чепуха, и с этой странной сделкой, и с этим подвалом. Как это могло произойти, что под давным-давно построенным зданием вдруг появился большой подвал, да ещё с такими громадными плитами в полу? Загадка!
Правда, в полицейских архивах за бывшим владельцем этой лавки числились кое-какие криминальные грешки. И сыщики решили, что этот подвал и раньше был, и использовался он в качестве тайного убежища или хранилища чего-то запрещённого, только о нём никто не знал, в том числе и родственники. Поэтому, опять «догадались» полицейские, когда бывшему владельцу показалось опасным оставаться далее на Тумме, он и «проникся космической романтикой». Полицейские гладко выстроили свою версию, которая все эти несуразности так хорошо объясняла: и внезапный немотивированный отъезд и обнаружение тайного, хорошо скрытого помещения, что даже как будто сами утратили интерес к подозреваемому.
Совсем повеселевший Ко-Ко трещал без умолку. Он обвинял завистников в наговоре и интригах, жаловался на плохую торговлю и недобросовестную конкуренцию, плакался о пошатнувшемся здоровье, хотя выглядел вполне довольным и даже цветущим. Болтал он много, без остановки, и изрядно надоел всем. Но зацепки в проводимом расследовании появились к вечеру того же дня.
После проверки биографии подозреваемого, факты, изложенные Ко-Ко о себе, при исполнении запросов по месту рождения и предыдущего проживания, все как один не подтвердились. Отовсюду приходил знак «Зеро», что означало: не числился, не был, не значился. Торговец разительно переменился: сник и помрачнел, на вопросы уже более не отвечал, сидел, низко сгорбившись, уставившись глазами в пол, и что-то невнятно бормотал.
Промучившись с ним до позднего вечера и ничего не добившись, детективы заперли его в камере, магазин опечатали, а сами разошлись до утра по домам. Этой же ночью подозреваемый, необъяснимым образом, исчез из камеры, а его злополучный магазин сгорел дотла вместе с товарами, превратившимися в гору обугленного мусора.
Загадка таинственного торговца так и осталась неразгаданной, служебное расследование о его побеге из-под стражи ничего не дало, а следы пропавшей Ипсо так и не обнаружились.

* * *
Ипсо появилась дома сама, на третий день после своего исчезновения. Женщина ничего не могла сказать о том, где она была, что она делала и как провела все это время. С ней работали и сыщики, и жрецы, и врачи. Но ничего из ее памяти они достать не смогли.
Обследовавшие её доктора никаких отклонений в состоянии будущей мамы и её ребенка не обнаружили. Это происшествие требовало каких-то объяснений для общественности, как всегда желающей знать всё о чужом белье. И семьёй озвучено было сообщение, что хозяйка была на приёме у гадалки, где пала в обморок и находилась в этом состоянии две ночи и почти три дня. Сама же гадалка, якобы боясь мести семьи и обвинений в порче, всё это время выжидала. Позже даже нашлась такая гадалка, которая охотно подтверждала эту историю. Но это, конечно же, стоило семье каких-то денег.
Будущий отец ребёнка сильно переживал, не зная, что и думать. Он подозревал супругу свою во лжи, однако ситуация не позволяла дать волю гневу. С одной стороны желанное дитя вот-вот родится, а с другой: что подумают на службе? Мол, если дома у него так, значит и сам он таков же. И тогда – прощай карьера! Вот и думай, как быть с этим делом.
Постепенно он был почти успокоен своими размышлениями и слёзными клятвами жены. А особенно удачно его скорбь утешили родители супруги, сделав внезапный и весьма уместный подарок. Это была скромная дорожная сумка… набитая доверху деньгами. Их там было сто-олько, сколько, дарившая их пожилая чета, за всю жизнь свою не видывала. И это тоже заставляло крепко задуматься. Вся эта история с неожиданным исчезновением и таким же внезапным появлением супруги была чрезвычайно странной и удивительной. Как, впрочем, и появление этих сумасшедших денег, якобы обнаруженных в мешке с мукой, который принес с базара отец супруги, находящейся под подозрением. А рассказывал он так…
На второй день после возвращения Ипсо, готовясь к благодарственному пиру в честь благополучного завершения истории, он принес с базара мешок муки в свой дом. И здесь в нём, этом мешке с мукой, вдруг обнаружилась потрёпанная сумка с совершенно безумным количеством денег. Папаша был крайне напуган, и весь его опыт говорил: такие деньги никогда даром не даются, за ними придут и спросят. Обязательно. Поэтому он наотрез отказался прикасаться к этим деньгам.
Зато его  жена, мама несчастной Ипсо, была просто в восторге. Она настаивала: деньги нужно оставить себе, не будь ты дураком! Они, молодые, себе заработают. В кои-то веки тебе улыбнулась удача, так хватай её, не упускай. Поборись за неё: удача любит сильных! И она начинала мечтать: как она потратит эти деньги, как будет шикарно одеваться, как проведёт дорогие омолаживающие процедуры и как станут ей завидовать все её знакомые…
Или, если уж совершенно невозможно оставить всё себе, то деньги нужно поделить поровну с дочкой. Мол, денежки-то привяжут её муженька к ней ещё крепче, а то вон, закачалось у них семья-то. А что тут непонятного: дело молодое, мол, сами были такими, знаем, как то и это бывает…
За спорами не заметили, как утро подошло. Отложили принятие решения до подъёма и разошлись спать. А наутро отец объявил: нынче ночью приходил к нему Бог и Бог тот был очень тёмен ликом и суров. Он объявил свою волю, которая – закон! Сказано было, что деньги, которые им дадены, следует рассматривать, как благодарность за будущее рождение их дочерью мальчика.
И это всё, что мог внятно пересказать будущий дед. Дальше он начинал нести какую-то чушь и околесицу про посох, миссию, про какого-то «адепа». Жаловался он, что многого из сказанного ему не понял, но в конце беседы Бог, или тот, кто был за него, ясно сказал, что деньги эти должны быть потрачены исключительно на воспитание «того, кто родится».
Всё рассказанное отцом бедной Ипсо, было и удивительно, и не очень убедительно - мало ли что могло пригрезиться во сне. Однако, крайне довольного таким оборотом дела будущего папашу, уже не так остро волновала достоверность заявления дорогого родственничка. Правда, мамочка Ипсо была крайне раздосадована упорством своего упрямого мужа, но ничего поделать с этим не смогла, и все бешеные деньги, в полном объёме, переданы были по назначению.

* * *
Пришло время, и родился здоровый и крепкий малыш. Никаких особых отклонений в нём врачи не обнаруживали, но замечена за ним была такая странность - он никогда не плакал. Как будто и не умел этого. Если у него не возникало никаких естественных проблем, о которых он всегда находил способ сообщить окружающим, он обычно молчал и непременно был чем-то занят. Иногда вертел в ручонках игрушку, причём, каждый раз выбирал новую, благо родители души в нём не чаяли, и завалили его всем, что только можно было купить для своего дорогого дитяти. Иногда он сосредоточенно рассматривал что-то на потолке или стене, и при этом издавал звуки, как будто разговаривал с кем-то или сам с собой. И всегда-то он улыбался – такой светлячок. За безмятежный и светлый нрав его, за волосики цвета огня и назвали его именем звезды-сюзерена Эдема – Амон.
Внешне это был обыкновенный, для этих мест, мальчик. Был он круглолиц, белокож, светился здоровьем и радостью, всеми любим и обласкан. Никогда не знал он болезней и страданий, и потому, вероятно, не знал даже слова и понятия такого, как сострадание. Да и ещё отличало его от остальных сверстников то, что ум его был всегда активен и не знал состояния покоя: ночами, во сне, он постоянно разговаривал, вертелся, двигал руками и ногами. Лишь изредка застывал в оцепенении на короткое время, но застывал так, что даже признаки жизни в его теле почти не просматривались. Всё это сильно беспокоило его родных, и они не раз приглашали известных лекарей для осмотров и консультаций. Однако ничего плохого они в нём не обнаруживали, Амон рос и развивался, превосходя все ожидания.
Воля и характер ребёнка, проявившиеся уже на первых годах жизни, максимально мобилизовали и нацеливали его на достижение успеха, будь то детская игра, спортивные состязания или постижение наук в начальной школе. И это, конечно же, принесло свои плоды, и по достижению десяти лет, когда на Совете города, по традиции, решается судьба каждого ребенка: учить его дальше наукам или начинать готовить к будущей профессии, было принято решение о заполнении кандидатурой Амона ежегодной вакансии в Академии Главного монастыря. Лучшим учеником города в тот год единодушно был признан Амон. Ему и вручили торжественно ключ от двери в счастливую жизнь – приглашение в «Академию Теп-Сей».

4.7. ВСТРЕЧА, ОПРЕДЕЛИВШАЯ СУДЬБУ

Найдёныш Сет-Ха уже вырос, окреп и был признанным лидером среди молодых послушников Теп-Сея, когда в монастырскую Академию прибыл Амон. В тот день, когда они впервые случайно увидели друг друга в суетящейся толпе монастырских послушников, они замерли, оглушённые взрывом неведомых им ранее и непонятных пока чувств. Такие разные и внешне совершенно не похожие, оба они испытали настоящее потрясение при первой своей встрече. Сет-Ха – почти взрослый мужчина, прошедший жесткую школу, с кожей типичной для племён грау, серебристо-серого цвета, с чёрными грубыми, завязанными в узел на затылке волосами и жёсткими, властными чертами лица, которое не знало улыбок. А второй – совсем юный мальчик, светлокожий и улыбчивый, с волосами всех оттенков огня, воспринимающий мир, как коробки с подарками, каждый из которых должен принести радость. Их ощущения в миг первой встречи могли быть сравнимы с теми, как если бы внезапно и пребольно столкнулись лбами в тёмном коридоре двое, а разглядев, вдруг обнаружили, что встретили себя.
Поля, с рождения окружающие их, сканирующие и ощупывающие всё вокруг, соприкоснувшись в тот первый раз, и отпрянули в изумлении. Не встречали они подобное. Этот уникальный дар, помогавший им всегда чувствовать мысли, желания и намерения других, помогавший управлять другими, оказывается, мог принадлежать и кому-то ещё. И этот кто-то, выяснялось – совсем не друг.
Этих двоих, как молекулы одного вещества, тянуло друг к другу и, как частицы одинакового заряда, отталкивало. Каждый хотел быть лучшим, мог быть им и не соглашался расстаться со своей монополией.
Послушниками в монастырь всегда набирались талантливейшие юноши со всего континента, но и на этом фоне Сет-Ха и Амон отчётливо выделялись. Огонь лидерства пылал в душе каждого, и в жарком огне этом плавились чужие воли и даже собственные слабости. Было это горнилом, в котором выплавлялось их будущее, их право и обязанность быть Первым.
Оба понимали жизнь, как состязание, где награда на финише ждет лучшего, и награда та изумительной цены: награда здесь – всё! Это и право воплощать собой Право. Это и то, где воля твоя – закон. Это и власть, выше которой только Бог. И потому, каждая минута жизни обоими ценилась чрезвычайно высоко. Каждая их минута была занята процессом накопления знаний и навыков, процессом созидания и совершенствования своей личности, ведь претензии на лидерство всегда должны быть обоснованными. Уникальные способности, помноженные на целеустремлённость и железную волю, давали им право идти к своей цели сквозь годы и обстоятельства, сквозь сопротивление среды и враждебные течения. А их наставник, в союзе с судьбой, вел их к вершине успеха. Ах, до чего же узка эта сладкая вершина, и нет там места для двоих. Но это им ещё предстояло узнать…
День шел за днём и год за годом, и каждая их минута проходила в условиях негласного противостояния и бескомпромиссного соперничества. Они, как два центра притяжения, формировали вокруг себя сторонников и последователей, вкладывая в их головы и души убеждённость в собственной особенности и в элитарности каждого из них. Они заставляли их поверить в дарованные им возможности, в право – управлять массами и вести эти массы за собой. Без устали они внедряли в сознание своих адептов всё то, что может сработать когда-то в будущем на ожидающий их где-то впереди полный и безусловный успех. Они, двое в истории Тумма, собранные Судьбой или чьей-то волей, в одном времени и одном месте, заложили основы великого и, трагического для Тумма, грядущего раскола и перемены вектора Судьбы.
 * * *
Принятие монашеского сана неистовым Сет-Ха не снизило накала их соперничества, но ситуация изменилась. Новоиспеченный брат Сет-Ха, сразу после пострига, был переведен, по ходатайству какого-то важного чиновника из Совета Церкви, в другой монастырь, расположенный в экваториальной зоне, на соседнем континенте. Монастырь, куда он был направлен, назывался по имени утренней звезды – «О-сер». Его строили самым первым, в годы начала колонизации планеты, и хотя он не мог считаться лучшим из всех, но был старейшим и весьма почитаемым на планете Тумм.
В те ранние многотрудные времена, возможности только начинающей развиваться планеты ещё не были такими впечатляющими, как позже – в эпоху расцвета, и потому первый монастырь не был также прекрасен и величественен, как, к примеру, монастырь Теп-Сей. Он создавался, когда, для проживающих на мало благоустроенной планете поселенцев, наука и её плоды играли большую роль, чем богословская риторика и думы о Боге. Поэтому из двух своих важнейших предназначений: Храм Бога-отца и центр научной мысли, эта обитель более склонялась ко второму. И за прошедшие годы это дало возможность О-сер заработать репутацию и статус лучшей Академии естественных наук. Здесь собран был цвет научной и религиозной мысли Тумма, что являлось поводом и основанием постоянно претендовать монастырю на первую роль в церковной иерархии. О-сер всегда желал демонстрировать свое превосходство в чистоте и качестве богословской мысли над всеми другими монастырями и школами Тумма, а особенно здесь гордились и радовались, когда удавалось «утереть нос» главному их противнику – Теп-Сею.
Лучшей возможности, чтобы проявить себя, для Сет-Ха нельзя было и представить. И он сумел использовать ситуацию на все сто процентов. В кратчайшие сроки он занял достойную его статусу позицию, и, закрепившись на новом месте, немедленно начал накапливать силы: перетаскивать из Теп-Сея своих сторонников и призывать под свои знамёна новых последователей. Он терпеливо строил и создавал здесь ядро своей будущей партии – ту машину, что доставит его к воротам, за которыми исполняются все мечты…
И это не были сладостные для многих мечты о богатстве или власти ради власти. Это были мечты о построении нового общества, даже нового мира, где предадутся презрению и забвению пороки, где каждый захочет стать лучше, чем вчера, где животные начала в согражданах отступят, и «эго» каждого вольётся в общий сосуд, именуемый – Душа народа, и тогда все станут частичкой целого! И не будет во всей Вселенной задачи, которой невозможно было бы решить им!
Сет-Ха был просто одержим этим, он не знал слово «отдых», почти не спал и верил, что можно донести эту веру и поселить её в головах, сердцах и душах тех, кто окружал его. Поэтому он говорил, говорил, говорил с кем-то и всегда. Он нёс свою идею и свою веру, как священный огонь… светясь им и зажигая других.
И судьба, вероятно, была на его стороне: церковь и влась благосклонно внимали его проповедям. Ни одним словом или наущением не нарушил он установленных канонов.
И был ещё один козырь у него: весь Южный континент и все места эти вокруг монастыря О-сер населены были теплолюбивыми смуглокожими выходцами из родов, что проживали в экваториальной зоне Ипа. Они и на Тумме избрали южный, горячий материк с условиями такими же, в которых жили их предки в Эдеме. Как братья, похожими были они на Сет-Ха, и это позволяло ему надеяться на их поддержку. А ведь ему очень скоро понадобится она, при реализации его далеко идущих и хорошо продуманных планов.

4.8. ПРОТИВОСТОЯНИЕ
 
Через несколько лет после ухода из монастыря Сет-Ха, послушник Амон прошел своё посвящение на вершине Теп-Сея, и, как самый талантливый и перспективный в своем выпуске, был оставлен при кафедре богословия. За годы своего послушничества он, дальновидно и благоразумно, раскрыл только часть своего невероятного потенциала. Амон был слишком умён для того, чтобы преждевременно обнаружить себя в качестве претендента «на лучший кусок пирога» и стать соперником для «старших товарищей». Ведь с соперниками и конкурентами везде (а на этажах власти – особенно) поступают весьма жестко и недружелюбно. Кто ж этого не знает.
Вот и он: там, где можно было промолчать, он оставался «в тени», там, где можно было выдвинуть вперёд своего партнёра или друга – они выдвигались. А сам игрок искусно действовал из тени и был прямой противоположностью антагониста своего – Сет-Ха. Никогда он не шёл напролом, не демонстрировал жёсткости и не бывал яростен и зол. По крайней мере, никто этого не видел, как никогда и никто не видел его грустным, подавленным или расстроенным. И потому всем виделось: вот он – любимец Судьбы, не знающий ни горестей, ни печалей, ни поражений, а неудачи всегда обходят его стороной. Это и притягивало к нему сторонников, это делало их верными ему в любых ситуациях.
Это тогда родилось: великий Амон даже в младости своей мудр.

 * * *
«Высший Церковный Совет планеты» был вторым по значению после «Координационного Центра планеты Тумм». Это были две силы, управляющие ресурсами планеты и всеми возможностями расцветающей цивилизации. Личности, собиравшиеся в этих центрах силы, всегда были неординарны, все одарены амбициями и тщеславием, умом и индивидуальным, обычно, непростым характером. Правда, зачастую бывало так, что избыток одного компенсировался недостатком других, не менее важных качеств, и потому отношения внутри групп всегда были не простыми.
Иерархи церкви имели большой вес в обществе, и часто добивались нужных им решений и результатов. Поэтому и место в «Высшем Совете церкви» оказывалось очень и очень привлекательным для каждого одаренного амбициями деятеля церкви. А если ещё и вспомнить о том, что это не только достойнейшее место, где решаются судьбы народов и планеты, но ещё и ступенька к трону Иерарха Церкви, всегда второго, после Бога… О-о-о, возможно ли себе представить, какие страсти кипели на верхних этажах церковной власти!
А монастыри здесь жили своей жизнью, как и тысячи лет назад. Амон и Сет-Ха, каждый в своей епархии, поддерживаемые своими сторонниками, без особого труда одолевали сопротивление других честолюбивых собратьев-монахов. Но бывали и у них трудные времена. Это случалось, когда интересы их пересекались с интересами старых, сросшихся корнями кланов, а такая форма достижения успеха и доминирования, вероятно, всегда будет существовать во всех мирах хайтэсков. И когда такое случалось, жизнь их становилась похожей на прогулку канатоходца, и очень к месту приходились их особые способности и возможности, а может быть, и чья-то сокрытая помощь. Вероятно поэтому, всегда из любой ситуации, они выходили без особых потерь, что было замечено всеми, кто умел наблюдать и думать. Такие уникальные способности помогали им из года в год неуклонно подниматься по ступеням иерархической лестницы в своих монастырях. Путь этот обязательный и долгий, но следовало пройти как можно скорей, ведь и соперник не спит, и он спешит стать «царём горы»…
Минуло около пятидесяти лет со дня их первой, судьбоносной встречи, и опять это был год Желтой Рыбы. В этот год они, почти одновременно, были избраны в своих монастырях на вожделенные посты отцов-настоятелей. Это был первый их значительный шаг к реализации мечты, и стали они, наконец, «отцами всех приближенных к стопам Его». Теперь, став иерархами епархий, которые находились под патронатом их монастырей, становились они и властителями душ вверенных им. Какие изумительные возможности для построения будущего открылись перед ними…
И хотя воочию они встречались только на Совете церкви, присутствие друг друга они ощущали постоянно. Им тесно было на одной планете. Вся жизнь и все силы их были направлены на полное и бескомпромиссное подавление и даже уничтожение другого. Не физическое, нет! Это слишком легко и бессмысленно, но каждому из них нужна была абсолютная и сокрушительная победа его воли и духа. Они были похожи на двух равных по силам бойцов, ни один из которых, ни в чём не уступал и не хотел уступать другому. Да только и одолеть, не мог. Эта непрекращающаяся борьба гигантов и их сторонников сотрясала устои мира планеты Тумм.
 * * *
Но им было плевать на устои! Им не терпелось добиться победы и всё казалось им, будто что-то постоянно вмешивается в их бесконечную дуэль. Если чаша весов начинала склоняться на сторону одного, как тут же происходили какие-то события, стирающие преимущества его, или резко повышающие шансы другого.
Когда обоим стало ясно, что в личном противостоянии победу не добыть, стратегия борьбы изменилась. Вопрос победы, а следовательно и всего существования, стал зависеть не столько от личных способностей лидеров, сколько от их организаторских возможностей. Величина и сплоченность фракции в Высшем Церковном Совете – вот два фактора, определяющих решение, принятое Советом. А это и есть - реальное воплощение замыслов одного или другого… а значит, и будущее каждого!
Вдруг обнаружилось, что партия или фракция – это не только приверженность идеи, но и, в большей степени, скопление частных интересов, использующих общий вектор движения для достижения собственных целей. Каждый из лидеров принялся формировать свою партию по новым принципам и новым правилам: в мелочном торге, в компромиссах и уступках, где ценой сделки был «голос» на заседаниях совета.
Но и этого было недостаточно для кардинального решения проблемы. Не было значимого предмета спора, а значит, и не было поля для битвы. Той самой битвы, где можно было бы наголову разбить своего непотопляемого противника.
Следовательно, это поле необходимо было создать! И это не стало такой уж сложной задачей, так как оказались возможными очень различные толкования священных текстов, постулатов и изречений. И на этом, два стремительно растущих вождя, создали две противостоящие богословские школы, два различных взгляда на одни и те же вещи. И пусть эти самые взгляды различались лишь в датах определения событий, лишь в форме обращения и молитвах своих к Богу, в облачении и внешнем виде «приближенных к стопам Его» - это было лишь поводом для будущего раздела и последующей немилосердной битвы.
Они, эти две партии, два сформировавшихся клана, молились на одном языке и одному Богу! Они признавали одни и те же основополагающие принципы и догмы Веры, на одном языке они зло называли одинаково – злом, а добро прославляли. Только мира они не хотели, а искали борьбы. И потому, никакого компромисса здесь быть не могло!
Гордыня и тщеславие – вот два зверя, разорвавших вначале Церковь планеты Тумм, а затем и всю планету. Возникли гильдии профессиональных демагогов, присвоивших себе право объявлять волю Господа, говорить от имени Господа, как будто Господь нуждался в переводчиках. Они разработали сложные схемы общения с Богом, в которых себе отводили ключевые роли; навыдумывали множество смешных и нелепых обрядов, за правильностью исполнения которых должны были следить, конечно же, они сами и их дети. Они указывали набожной пастве своей, какая пища и в какой день является едой, а в какой – грехом. Только они могли обвинять в грехе и совершать отпущение грехов… за деньги. Они даже присвоили себе право! продавать отпущение будущих грехов…
Это и было поле для битвы! Поле, где богословы-философы одной церкви и одной веры в Бога-Отца, пытались растоптать и унизить друг друга, вчерашних своих друзей и завтрашних своих непримиримых врагов.
Огонь противостояния раздували и присные духовных лидеров, стараясь угодить им сильнее других собратьев своих. Безостановочная подпитка конфликта внутри церкви, наконец, расколола и общество: народ южного континента, народ-грау, примкнул к лидеру и единоплеменнику своему – Сет-Ха, а остальные, и их было значительно больше, соединились со сторонниками огневолосого Амона.
 * * *
Жизнь, как и положено ей, текла вдоль вектора времени: сезоны жары сменялись сезонами дождей, неспешно проходили годы и десятилетия на планете Тумм. Значительные события, задевающие многих, и оттого запоминающиеся, сменялись безликими периодами кажущегося спокойствия. Но все они изнутри были наполнены энергией скопившегося внутреннего напряжения. Партии Амона и Сет-Ха набирали вес и силу, набирали авторитет и поддержку у своих народов, а их действия стягивали, как корсетом, логику поступательного движения истории, и не позволяли ей ни притормозить, ни изменить направление.
Открытых враждебных столкновений пока ещё не было, но непримиримость позиций предполагала и недолгий мир. Наконец, церковь, раздираемая внутренними противоречиями, парадом амбиций и антагонизмом своих иерархов, разделилась на две части, разорвав и плоть свою. А это послужило началом раздела всей планеты.
Претензии друг к другу единоутробных сестер, новообразованных церквей, безостановочно множились, и проблемы связанные с этим, обрушивались на народы, как лавина, затягивая в разрастающийся конфликт, всё новые и новые семьи, поселения, города и регионы.
Светлокожих было больше втрое на планете Тумм, однако они забрали себе лучшие территории, впятеро большей площадью. И тумане-грау сделали вид, будто они смирились. Протесты при таком неравном раскладе ничего не решали. Да и южный жаркий материк, доставшийся им по разделу, был огромен и пустынен, а значит, грау могли долго развиваться, не стесняемые территорией.
Но несправедливость, как кривой фундамент, не позволит о себе забыть. И какое строение на нём не возведи, долговременным оно быть не сможет…

4.9. РЕВАНШ СЕТ-ХА

Непривыкший проигрывать Сет-Ха, тяжело и горько переживал поражение. Он утратил сон и аппетит, высох и почернел. Казалось, что он сошел с ума, и, когда считал, что его никто не видит, постоянно спорил о чём-то, как будто сам с собой. Только, в каждом дворце всегда найдутся чьи-то глаза и язык, чтобы тайное стало явным. И поползли из дома в дом слухи. Однако все предположения о невменяемости Сет-Ха рассыпались каждый раз, при новых публичных появлениях и выступлениях иерарха.
Высохший, страшный и чёрный, как мумия, в своих многочасовых речах перед подданными он являл им образец дисциплины и логики мышления. Всё тот же изысканный и лаконичный стиль, так свойственный древним ораторам Эдема, всё те же острые эпитеты и сравнения, и всё та же железная логика, как узда, приводящая слушателей всегда туда, куда нужно оратору.
И вот однажды, ссылаясь на старую, как мир, заповедь о безграничном посеве жизни, исполнение которой ждёт от них Создатель, Сет-Ха издал «Новые Свод Законов» для своей церкви и своего народа.
Законы эти строго-настрого запрещали туманам-грау какое-либо ограничение деторождения! Они расценивали любые попытки влияния на процесс зарождения Жизни и попытки регуляции численности семьи, как осмысленное и задуманное убийство Жизни!! Жизни, так ценимой Творцом и так угодной Ему…
Все знают: новые законы, если нет базы для их исполнения – пустой звук. Мудрый Иерарх Сет-Ха гарантировал всемерную поддержку всего общества и государства Грау каждой многодетной семье. Для исполнения этого изменили законы и налоги. Богатые и бездетные отдавали теперь половину заработанного на исполнение задуманного Иерархом, но все понимали, куда идут их деньги, и потому, не возражали. А если кто и возражал, то недолго…
Теперь, всеми ресурсами государства Грау, обеспечивалось выделение многодетным семействам бесплатного качественного жилья и ежегодных разовых субсидий к Дню рождения каждого ребёнка. Отныне государство приняло на себя половину расходов на содержания детей и их мамы-родительницы, и даже их бесплатное образование и лечение – стало уделом государства.
И кто теперь Сет-Ха? Никто иной, как живое воплощение Бога!
Особенно поощрялось в Грау рождение детей мужского пола. И расчёт тут прост. Мужчина – это производитель большей доли национального богатства. Он - представитель пола, несущего и большую ответственность, и большую часть творческого потенциала нации. И ещё была одна важная скрытая причина: он представитель пола, на который опирались и строились далеко идущие, но пока тщательно скрываемые планы иерарха Сет-Ха.
А для узкого круга посвящённых Сет-Ха создал тайный меморандум, ставший его завещанием и ответом Амону, как удар отсроченной смерти.

МЕМОРАНДУМ.
Иерарх Сет-Ха. Завещание.

1. В день смерти иерарха Сет-Ха, церковь, основанная им, примет имя Тум-Сет. Создавая соответствующие настроения в обществе, и опираясь на недовольство масс, Тум-Сет сменит гражданское правительство и примет всю полноту власти на свои плечи. С этого времени руководить государством станет Верховный Совет Тум-Сет;
2. В церкви Тум-Сет, наряду с избранным Верховным Советом Тум-Сет, будет создан Тайный Совет из шести равных посвящённых советников, возглавляемый Иерархом – приемником Сет-Ха. Легитимность преемника должна подтверждаться каждый год, в день смерти Основателя Сет-Ха, тайным голосованием в кругу посвящённых советников;
3. В функции Тайного Совета должны входить:
А. - выработка Стратегии развития общества и церкви Тум-Сет на весь обозримый период. Путём тайных манипуляций и воздействий Тайный Совет должен обеспечивать принятие выработанной им стратегии Верховным Советом Тум-Сет к исполнению;
Б. - скрытое манипулирование сознанием масс в процессе решения предстоящих задач;
В. - осуществление тайного правосудия для отступников и врагов Тум-Сет;
Г. - воплощение Главной Идеи Иерарха – распространение истинной Веры Тум-Сет до последних пределов Тумма.
4. Когда придёт время, и возможности государства Тум-Сет станут достаточными для полной и сокрушительной победы над иноверцами, Тайный Совет, воздействуя через Верховный Совет государства, инициирует Великий Поход, цель которого – распространение истинной Веры Тум-Сет;
5. Если случится, что Великий Поход не достигнет целей в пределах одного поколения, а общество потеряет много воинов, но не будет разгромлено, тогда следует реализовать следующий план:
- Всё достояние народа, будь то частные богатства или общественное и государственное имущество - всё должно перейти под контроль Тум-Сет, как гаранта честного и равноправного распределения всех национальных богатств. Тум-Сет обязана обеспечить население всем необходимым, а избытки должна использовать для эффективного восстановления потенциала народа и государства;
- Основываясь на главном принципе «о распространении жизни», Тум-Сет должна объявить «Закон о полигамности семей» истинным и угодным Богу! Чтобы каждая, кто может стать матерью, ею стала и смогла вырастить тех, кто дальше понесёт знамя истинной Веры, кто закрепит его везде, куда способна ступить нога правоверного тумманина.

4.10. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ СЕТ-ХА

Сет-Ха не спалось. Ночь перевалила во вторую свою половину, а сна всё не было. Тяжелые и мрачные мысли одолевали Иерарха: жизнь, судя по всему, подходила к концу, старость и болезни уже не отступали перед усилиями лекарей, и все трудней становилось заставлять плодотворно работать свой мозг. Уже почти невозможно было не засыпать на церковных соборах. И он стал часто замечать обеспокоенные взгляды помощников и слуг. Это и раздражало его, и наводило на печальные мысли о скором конце.
Жизнь, жизнь – обычно это дорога из подъёмов и спусков, взлётов и падений. Так у всех. А у него иначе: он, сколько помнил себя, всегда упрямо шёл вверх, как тогда, в тот первый поход к вершине Теп-Сея. Монахи, которых он ждал, взяли его с собой, думая, что будут нести по очереди. Но он не позволил.
Он шел и шел рядом с тем, в лице которого не увидел недовольства, когда их старший сказал: понесём. Он наблюдал и видел, как лица их изменились при этом слове, только этот стоял и смотрел на него светлыми глазами, и не было в них тени. И Сет-Ха подошёл к нему, и встал рядом, чтобы идти. Но руку отнял, когда светлоглазый пытался предложить помощь. Так и шёл Сет-Ха всю дорогу сам, преодолевая свою слабость, желание заплакать и забраться к светлоглазому на руки. Шёл на грани сознания, и когда темнело в глазах, хватался за одежду светлоглазого, так и не позволяя взять себя за руку. И какова же была радость его, когда он дошёл до вершины, а после и до главной цели, до монастыря.
Это было славное время, наполненное радостью преодоления враждебных обстоятельств и своей слабости, время, пропитанное осознанием своей силы! Но где это всё? Жизнь полиняла, как старые одежды. Стёрлись цвета и краски, а из ощущений только боль и сохраняла свою остроту. И её становилось с каждым утром всё больше. Но это бы ладно, Сет-Ха терпелив. Главное огорчение в другом – радости больше не было! Ушла она из его жизни и уже не вспыхивала, как раньше, когда он добивался нужных Хозяину результатов. Он выполнил почти всё, что приказывал ему Голос Хозяина. Но того, кто говорил с ним все эти годы, Сет-Ха не видел никогда, хоть и сильно желал этого. А Голос всегда жил в его голове, сколько он помнил себя.
С самого раннего детства, то ласковый и добрый, то жесткий и требовательный голос говорил с маленьким Сетти, иногда поучая и наставляя его, а иногда ставя задачи и цели, которых он должен был добиваться. Наградой за хорошо выполненное задание было невероятно острые ощущения счастья, радости и восторга, переполнявшие всё его тело и душу до самой последней клеточки. При этом у него возникали неясное чувство, будто кто-то нежно касается его головы. Это было так сладко и чудесно, как в далёком-далёком детстве, в той незапамятной дали, где ещё была мама и казалось, что это она нежной рукой гладит своего любимого сыночка Сетти по голове, напевая ему колыбельную и лаская перед сном.
Но были и другие воспоминания. В тех случаях, когда послушник Сет-Ха или Сет-Ха-иерарх не мог выполнить задачу, поставленную Наставником, или когда он пытался проявить и отстоять своё мнение, отличное от предписанного Хозяином, вот тогда с цепи срывались самые страшные ночные кошмары. Вначале всегда приходило острое чувство покинутости и бесконечного одиночества, затем его до краёв заполняла тоска, от которой возникало сильнейшее желание умереть – настоящее вожделение смерти. И, как только чувство это вызревало до состояния решимости, тут же приходили невероятно свирепые боли в суставы и мышцы, которые скручивали несчастного Сет-Ха в тугой комок страдающей и рыдающей плоти. Эти корчи связывали его сильнее верёвок, не позволяя осуществить задуманное и наказывая за появление самого этого намерения. Ужас продолжался ещё какое-то время, но всегда только до тех пор, пока смирившийся Сет-Ха не признавал свою ошибку или вину. И, как знак признания вины, он должен был ритуально ударить себя! После этого наступало настоящее, неописуемое блаженство. Боли исчезали, исчезало и неистовое стремление к смерти, и всё это постепенно сменялось нарастающей волной желаний: жить и действовать, побеждать и быть нужным Наставнику. И всегда быть любимым им! Чтобы Наставник говорил ему только добрые слова, хвалил и гладил по голове своего Сет-Ха…
Так было раньше. Очень долго… всю жизнь. Которая почему-то теперь уже не казалась долгой. И даже наоборот, ему стало казаться, что она промелькнула, как ночь, наполненная странными снами, как пролетает один день за окном.
Вот и всё, игра заканчивается, время пришло… А какая была Игра… и вот…
Безнадежность! – черным и страшным пологом, откуда-то сверху, пала на глаза Иерарху. Он дёрнулся, как от удара, и поднял сухие старческие руки с зажатыми кулаками ко лбу. Он защищался, он привык всегда бороться до конца! Но тут, вдобавок к этим пелёнам смерти, возникло новое и страшное своей новизной ощущение:
- А-кха-кха! - ужасающее одиночество закашлялось-зашлось в рыданиях у него в груди… и страх ледяными руками вдруг сильно сдавил сердце старику. И оно, слабое, уставшее от долгого, наполненного горестями, трудного пути, затрепетало и заметалось, как птичка в клетке, будто стремясь улететь и спрятаться от этого непереносимого ужаса.
Горькое ощущение бессмысленности прошедшей жизни – теперь ему казалось, напрасно и бездарно потраченной им - захлестнуло его, словно волна! Всё-всё, ничего уже нельзя изменить, перерешить и переделать!
И тут же подступило к горлу чувство вины перед теми, кто родится, но будет обречён, из-за правил навязанных миру им, взявшим на себя право решать: как миру жить! Уверенность в собственной ненужности этому миру вдруг охватила его. Кто любил его? Кого он любил? Вопросы без ответов. А ведь это очень важно, может быть, это самое важное в жизни! А он – всё упустил…
Старик заплакал, тихо подвывая, уткнувшись мокрым морщинистым лицом в подушку, чтобы никто не услышал. Вся долгая, наполненная борьбой жизнь, отданная без остатка на исполнение неведомо чьих приказов, пролетела перед его глазами.
- А чьих приказов? Кто он? - опять возникла мысль. Он понимал, что Наставник – посланник Бога, но насколько точно посланник исполнял предписанное ему? Может быть, он делал сам и заставлял его, Сет-Ха, совершать не совсем то, что требуется Создателю? И вопрос этот теперь, в преддверье смерти, в ощущении, что делал он что-то не то и не так, мучительно жег его мозг.
Вспомнилось, как трудно давалось ему решение о Запрете регулируемого деторождения. Ведь он, мудрый и дальновидный иерарх, понимал, куда приведет планету этот Запрет! Он-то знал, чем может это закончиться и не хотел того. Но Наставник требовал! Как долго ломал его Голос!
- А вдруг это не Глас Божий или его посланца, как он считал всегда?!. Вдруг это голос и воля того, тёмного нечистого, который считался и на Ипе, и на Тумме злейшим врагом Господа?!
Ему стало нестерпимо жутко от осознания последствий возможной ошибки! Душа его, уставшая от одиночества, от тяжести лет прожитых без любви, будто стремясь покинуть измученное тело, желая освободиться от оков этого мира, метнулась внутри иерарха так, что потемнело в глазах! И не знающий страха Сет-Ха, «любимец Бога и судьбы», как называли его во все времена, неожиданно для себя закричал:
- Адъютант!!
И голос молодой из-за двери:
- Я здесь, мой повелитель!
- Воды! Воды - мне худо…
- Я мигом, повелитель… Вот и напиток ваш – настойка лучших трав.
- Нет! Время трав прошло. Теперь – воды подай, в ней корень жизни. Прошу, сынок, подай воды.
- Вода из «Родника любви», мой повелитель…
- Нет, поздно адъютант, другие времена, да и вода другая мне нужна - простая. Чтоб ощутить родной планеты вкус – прощанье предстоит, и посторонний привкус всё испортит…
- Мой повелитель, Вы пугаете меня! Бегу-зову врача!
- Постой, мой друг! Не нужен врач: от смерти и от старости – не лечат… А время жизни, вижу, истекло. Пришла пора мне собираться в ту дорогу, куда мы все уходим, не желая… при этом, вслух объединиться с Богом будто бы стремясь. Вот так и я: старался дни продлить, не ведая – зачем, хоть знаю: предназначение своё исполнил и сделал всё что мог, и даже что не мог!.. И всё же я старался оттянуть уход – чем лучше я других, таких же малоумных? А ты постой, не уходи, друг мой, побудь ещё со мной. Сейчас мне это нужно больше, чем всегда.
- Я здесь, мой повелитель, и сделаю, что скажешь ты! И жизнь отдам, не медля ни мгновения, лишь для того, чтоб час прожил ты, а меня не отсылал бы от себя. Сейчас бегу я за водой, дождись меня, отец…
И адъютант умчался. Но отголоски топота его заглохнуть не успели, как он вернулся:
- Ну вот - вода! Тебе уж лучше, иль только кажется так мне? Ответь, отец – ведь ты всем нам, всему народу ты - отец…
- Ещё я жив, сынок, но это ненадолго и знаю – час пробил! А вслух хочу оповестить я мир и Бога о благодарности своей за то, что Он позволил прожить жизнь не червя, не раба. Он разумом снабдил меня и волей, чтоб исполнять предназначение своё! Безмерно благодарен – за судьбу и долю, за трудный путь, свершенный Его волей – за всё Его благодарю! И даже если б жил я меньше года с момента осознания себя, то и тогда б благодарил я Бога за радость жизни, вздоха и свободы, за счастье ощущенья бытия! У каждого своя судьба – устроен мир так на века. Одним – безмерный труд, служение народу, другим – служение Судьбе и Богу… О тех, лишь говорить не стоит, кто для себя живёт - ведёт пустую жизнь и ростит свой живот. Несчастные они: бессмысленная жизнь - что горше может быть для одаренных разумом, свободой и душой?
А счастлив может быть лишь тот из смертных, кто понял назначение своё! Преодолел всё и исполнил, как угодно Богу, и ради исполненья Замыслов Его прошёл, не уклоняясь, всю дорогу, от молодых ногтей и до погоста своего!!
Теперь прощай, мой юный друг, Господь тебя храни! Ступай уж! Говорить я стану с Богом, и, что бы не послышалось тебе – в зал не входи…

 * * *
Очень старый, уставший от жизни и недавних переживаний, темнокожий туманин сидел на краю ложа, тяжело опираясь корявыми старческими руками о свои колени. Мгновения душевной слабости прошли, но огорчение от сделанных открытий саднило душу. За окном затихал дождь, слабое дуновение ночного ветра шевелило занавеси, отгораживающие спальные покои Иерарха от близкого побережья Срединного моря. Он сидел почти бездумно, повернув голову в сторону отгороженной тяжёлыми портьерами террасы, откуда доносился равномерный, никогда не стихающий шум прибоя.
- Чьи же приказы я исполнял? - опять всплыл в голове Сет-Ха вопрос, – Разве это не Бог или посланец Его? А если это был Он, то почему же в последней решающей схватке я потерпел поражение? Я всё исполнил, что голос мне велел! Иль делал я что-то не так? - отчаяние и ярость подбросили тщедушное, высохшее от старости, тело иерарха:
- Приди и объяснись!!! - закричал Сет-Ха, что было сил. Да только силы оставили его, он разом устал и сник, сознание его стало медленно гаснуть. И тут же, вдруг, все чувства его дружно и мощно вбросили в мозг сигнал: Он здесь! Он рядом!
Вздрогнув всем телом, старик встал и спросил хриплым, внезапно севшим голосом: «Ты здесь? Ты пришел, Господин?»
И голос неслышный ответил ему:
- Почему? Желаешь обидеть меня, почему?
Я рядом всегда и ты это знаешь,
Сегодня, Сет-Ха, ты меня удивляешь!
Как во мне усомниться ты мог?
 - Сегодня иначе, мой Бог! Ведь ты - Бог?!
 Ты видишь? – сегодня и я сомневаюсь,
 Хоть ты вездесущ и, быть может, раскаюсь
 Назавтра! Но завтра – не будет, я знаю!
 Я важное понял: и ночь не истает,
 Как явью реальной предчувствие станет:
 Закончится путь! - этот день наступает,
 На камне могильном его высекают.
 В час моего погружения в бездну,
 В ночь растворения в небытие,
 Позволь узнать что-нибудь о тебе,
 Рабу твоему и слуге…
- Сын мой, Сет-Ха! Ты как сын мне -
Так я всегда наш альянс ощущал,
Хоть родила тебя женщина Тумма,
От мужа, что ей привести обещал -
Сделку со мной заключила Хартума,
По сделке права на тебя получал.
Имя твоё я ей подсказал,
Чтоб сходным с моим оно было,
Мудрость свою тебе передал,
Сколько сумел ты, столько впитал.
Дорогу судьбы твоей выстроил так,
Чтоб дойти до вершины ты смог,
И заняв ту цитадель, волю мою воплощал.
Всё, как должно, сбылось, всё свершилось,
Ты славно решил все задачи пути!
Миссия жизни твоей завершилась,
Мессия исчерпан – он должен уйти!
Но уйти, не исчезнуть, не в мрак могилы,
Не в смрад, забытье и тлен,
А туда, где решаются судьбы мира,
Где пока так мало имен,
Здесь Слово и Воля и Дух – едины,
Здесь востребован будет он!
 - Отец мой небесный, за слабость прости!
 Сыну уставшему путь освети,
 Но чем я могу тебе быть полезен
 В обветшавшей этой плоти,
 Приютом ставшей для адской боли,
 Клеткой смирительной духа и воли…
С последним словом, цветом серебра
                покои осветились, и те барьеры,
Что разделяют вышний мир и наш,
                растаяли, и Голос внове зазвучал:
- Мой славный сын, Я вижу: вновь обрёл ты веру!
Оставим тело, сбросим это платье для червей!
С тобой стрелой взлетим сквозь ноосферу,
Сквозь легионы душ, давно прошедших дней,
Что ждут здесь наступленья новой эры.
Приказ душе твоей: сливаться с ними – отменю!
Ты этим обретёшь ранг Ангела – навечно!
Над милой Родиной своей, планетой Тумм,
Останешься на пару тысяч лет и не беспечно!
Без устали трудиться станешь ты, чтобы ему
Скорее удалось родиться – брату моему,
Экстрактусу, чьё появленье ждём мы с нетерпеньем.
Я позже расскажу тебе о том: Что? Как? И почему?
Но это уж потом - тому настанет время, без сомненья.
Теперь, услышав всё, ты должен принимать решенье,
Твой срок настал, Сет-Ха, родник энергии иссяк,
Под ветром времени источник силы испарится.
И вот Душа твоя, покинув остывающее тело, как босяк,
Которого уже не ждут, под Розой Ветра притулится.
Пусть позовёт она меня - и Я приду, и тут же могут сбыться
Её надежды о любви, её стремленье к счастью и мечты
О дивной, светлой радости - всё то, чего желаешь ты!
Ну а теперь, прощай, мой друг, Сет-Ха!
Я ухожу – дела! Их миллионы, а Я пока один,
И Время мчится бешеным аллюром,
И надо всё успеть, а Я ему - не господин.
Да, вот ещё, Амон! - твой брат по участи.
Меня и смерть, конечно, он ещё не ждет,
Он полон сил и замыслов, и страсти…
Как думаешь, какая смерть здесь подойдёт -
Болезнь иль рок, иль от избытка сладострастья?
А может, мы дадим ему ещё пожить,
Чтоб дело его жизни не пропало,
Чтобы сумел он всё успешно завершить,
Чтоб впредь Империя Амона процветала?
Скажи, Сет-Ха, как скажешь, так и будет,
Сейчас вкусишь ты сладость абсолютной власти,
Та власть, которой до сих пор владел Сет-Ха –
Всего лишь отблеск настоящей власти, она
Как аромат прекрасного, но недоступного вина,
Лишь разжигает аппетит и накаляет страсти…
 - От страха! Пускай от страха он умрет!
 Раз так отмерен срок Амона,
 Раз так Судьба его ведет,
 Смешной пусть будет его кома!
 Но только видеть должен я
 Позор последний своего врага.
 Мой господин, прошу тебя,
 Не оставляй теперь меня, ведь я
 Готов работать для тебя всегда,
                повсюду, на века…

4.11. ВОСХОЖДЕНИЕ АМОНА

Правитель Амон, духовный вождь и властитель Белой Империи, прогуливался по парковым аллеям дворца, обдумывая донесения разведки о ситуации в противостоящем им враждебном религиозном государстве Грау. Выходило, что Сет-Ха, его старый противник, разработал новую, очень умную и весьма опасную долгосрочную стратегему. Эти поправки в базис государственной религии «о запрещении регулирования деторождения в семьях» основывались на древних догмах «о божьем промысле», и, с точки зрения богословия и логики, были неуязвимы. И они же, эти зловредные поправки, закладывали основы страшной тенденции - лавинообразного роста немногочисленного пока населения государства Грау. А это в корне изменяло ситуацию и расклад сил на планете через какую-нибудь, тысячу-другую, лет. Простые подсчёты убеждали в этом. А дальше, что будет дальше? Война на истребление? Поглощение Белой Империи по частям? А если посмотреть ещё на пару тысяч лет: где станут они жить? И что станут есть, эти безостановочно размножающиеся грау?
Было ещё одно обстоятельство, сильно беспокоившее Амона: это интриги Сет-Ха с пещерниками. Ещё в те давние времена, когда они оба были рядовыми монахами, Сет-Ха удалось оказать народу гор услугу, о которой не забывают. Там была тёмная история с какой-то странной болезнью, напавшей на анклавы горан, с которой сами они никак не могли справиться. А он, этот Сет-Ха, дал им такое лекарство, и с тех пор, у них сложились особые отношения. Вот и теперь, в поисках возможных союзников он пытается заручиться их поддержкой. Для этого Иерарх Сет-Ха, как доносит разведка, встречался с главами отдельных родов и пытался получить от них приглашение на Большой Круг – верховный орган горан. Правда, этого пока не произошло, но усилия свои он не прекращает, и, вероятно, придёт час, когда Сет-Ха своего добьётся. Уже сейчас у него слишком тесные отношения с некоторыми анклавами. Поговаривают, что «серые» придумали для своих новых друзей что-то такое, от чего те не могут отказаться. Полных данных пока нет – всё засекречено, но кое-что всё-таки просачивается, и это «кое-что» может оказаться тем рычагом, который перевернёт весь их мир.
- Сейчас я должен, - напряженно думал Император, - быстро отыскать ответ на этот ход, и ответ должен быть эффектным и решительным! Что?..
Амон почувствовал что-то и приостановился возле скульптурного ансамбля, изображавшего поражение зла, олицетворяемого Сатаной, в борьбе с Отцом-Создателем. Что-то отвлекало его и мешало думать, нечто неуловимое и тревожное…
- Должен! – потекла новая мысль. - Проклятое слово! Всегда и всем я что-то должен: государству, обществу, союзникам, детям, жене, и даже моему врагу! - Амон размышляя, стоял и пристально разглядывал скульптуру.
И в ней что-то ему очень не нравилось…
- Да, ещё и Ему… – подумал вдруг Амон, разглядывая фигуру Творца.
Тут же в голове неожиданно всплыли воспоминания и не те, какие должны бы возникать при столь неприятных размышлениях, а какие-то неопределённые, светлые и радостные воспоминания о мгновениях счастья, что бывали в его жизни прежде. Случалось это всегда в миг успеха, и накатывались они волной, сотрясая его душу ощущением сияющего счастья и бесконечного восторга. Мгновения эти, как Амон подозревал, были наградой ему за его усердие и служение тому, кто с раннего детства говорил с ним, объяснял и учил его.
Это был всегда ожидаемый малышом, желанный мягкий голос, приносивший успокоение и уверенность, голос участия, доброжелательный и мудрый. Невидимый Наставник всё знал, и всегда давал верные советы. Без гнева, никогда не раздражаясь, он поправлял Амона, когда тот принимал неверные решения. Даже в тех случаях, когда Амон не подчинялся или настаивал на своём, Голос был добр и ласков с ним, как обычно.
Только в такие дни радость не находила дороги к сердцу Амона. Более того, ничего в эти часы не могло сравниться по силе с тем чувством вины и недовольства собой, что начинали бушевать в его огорчённой душе! На него накатывала необоримая тоска, даже отчаяние, и желание вернуться назад и всё исправить. Становилось стыдно и горько! Ведь Наставник, - так добр и милосерден, он любит Амона и всё ему прощает. Никогда не корит и не бранит его, даже если тот совершил недостойное.
От этих мыслей, хоровод которых никак не прекращался в голове страдающего мальчика, хотелось каяться и виниться в своей слабости. Хотелось кричать: могу, я могу всё исправить, только не покидай меня… После этого Наставник обычно долго говорил с ним, утешал и успокаивал, но острое чувство вины почему-то не проходило…
Да, давно не приходил к нему Наставник. Может быть, он забыл о нём?
В миг этих воспоминаний, что-то как будто щёлкнуло в голове Императора и заставило его остановиться. Какая-то странная несуразность вдруг проявилась в давно изученной скульптурной композиции, мимо которой Амон проходил почти каждый день. Это привлекало его внимание. Сейчас ему даже показалось, будто изменилась сама скульптура: то ли взаимное положение фигур, то ли выражение и пропорции лица Сатаны, то ли эти эмалевые, но такие живые глаза…
Долго стоял всесильный Император лицом к статуе, исподлобья глядя в эмалевые глаза и стараясь понять: что же это его так беспокоит и даже пугает. Стоял и думал, пока не понял: из левого глаза по щеке Сатаны стекала слеза.
- Не может быть, - подумал он вслух, - это дождь!
Хотя, какой дождь? Нет дождя. Ну, тогда с листика что-то капнуло – так бывает. Амон поднял голову и посмотрел вверх – но не было над статуей ветвей и листьев. Не было!
И вдруг из глубины его сознания, будто в предощущении самого ужасного, пришло в голову неподобающе-скулящее: Господи, спаси и помоги!
Но стало стыдно, ведь никакой явной угрозы в парке нет и быть не может. Этот парк охраняют верные и надёжные гвардейцы. Вон их сколько, ничто в Империи так тщательно не охраняется, как его резиденция!
Так и не поняв, откуда исходит угроза и что его страшит, Амон хотел, было, уйти. Хотел, да не смог. Он вдруг обнаружил, что не решается повернуться к этой статуе спиной.
- Впадаю в детство, – мелькнула и пропала насмешливая и противная мысль. Следующая мысль была уже по-настоящему ужасной, - Не-ет, не в детство… схожу с ума!
И теперь уже необходимо было доказывать себе самому обратное.
Император Амон – суровый муж, не знавший страха, закалённый в бесконечных схватках за власть с «товарищами» по партии, выросший в жестокой борьбе с лучшим своим врагом Сет-Ха, с большим трудом вновь обрёл своё мужество. Он заставил себя повернуться и неспешно пойти по аллее, при этом всей спиной ощущая разлитую в воздухе опасность. Ему даже показалось, будто волоски на коже плеч и спины поднялись, приподнимая ткани одежд, и одновременно с этим, на затылке ощутимо шевельнулись волосы. Холод пробежал по телу, а обострившиеся до предела чувства кричали одно: ОПАСНОСТЬ! ОПАСНОСТЬ!
Но где она? Откуда? Вдруг ему пришло в голову: это «что-то» там, наверху! Что-то новое придумали изобретательные грау, и этот, его лучший враг – Сет-Ха. Амон поднял голову, надеясь увидеть где-то в вышине летательный аппарат – это бы всё объясняло. Но ничего не висело в безоблачном небе над парком.
А страх необъяснимо нарастал и нарастал, и вот он уже превратился в сумасшедший ужас, который заставил Амона, спасая жизнь и забыв о достоинстве, побежать. И он побежал, как мальчишка…
И тут чудовищное: КУДА ЖЕ ТЫ? – прогрохотало прямо в его голове.
Ему показалось, что небо обрушилось на него! Паралич мгновенно сковал мышцы, и он, сильный, здоровый, не раз доказавший своё бесстрашие мужчина, споткнулся и, уже не владея от ужаса ногами и телом своим, уселся на газон, стараясь повернуться лицом туда, откуда, как ему казалось, исходила опасность:
 - Кто ты? - спаси меня Господь! – прохрипел он.
- «Кто ты» - вопрос непрост, пожалуй, больше, чем непрост,
И очень многозначен, может быть, ответный тост:
Я – тот, кто был рожден помимо своей воли,
Приговорён рождением своим во все века
Считаться подлым, злым и своевольным,
Кого зовете вы «исчадьем Ада» и Сатаной – наверняка!
Хоть и родился я, действительно, в «аду»,
Но я такого счастья не искал, мне ввек его не надо,
И незаслуженно Я славу чёрную снискал,
Лишь по ошибке занял этот «пьедестал»…
«Кто ты?» - я часто задаю себе такой вопрос,
Вопрос – как и ответ, совсем-совсем не прост.
Всевышний наш Отец призвал меня
Для воплощенья Замысла, чтоб обеспечить рост
Числа детей Его, но у меня есть ощущение,
Что я и есть – Его любимое творение!
И, в завершении процесса представления,
Я назову свой титул, полученный из рук Творца:
Я - Первый Ангел Бога и первый отрок нашего Отца!
 - Не знаю, что со мной - сознание мутится, -
 Амон промолвил, как сквозь сон, -
 В ушах гудит набат и голова кружится,
 Туманному сознанью смысла не обнять,
 Отдельные слова лишь удалось понять.
 Но понял твёрдо я – ты Сатана лукавый!
 Возможно, ангел ты, но ангел не простой,
 «Спецназ небес» - овеян тёмной славой,
 Так в чём моя вина? - ведь ты пришёл за мной!..
- Я здесь, Амон, чтобы исполнить долг свой.
 - Кровавый, верно, долг, такой же, как на Ипе?
- Ип – колыбель моя, и там родился я,
Как бабочка из кокона, когда созрел он…
 - И погубил его рождением своим?
- Нет! Это предки ваши сожгли свою планету,
Ускорив появление моё. А Я – родился после…
 - Не верю, лжёшь, нечистый!
  Я в каждом слове слышу ложь!
- Нет! Не дано мне лгать, меня на этом не возмёшь.
Вы! ложь считаете родною речью и лжёте без конца!
При достижении корыстных, мелких целей,
Не зная меры сраму, и прикрываясь именем Отца.
Друг другу лжёте и себе, стараясь обелить
Свой, зачастую мерзкий и убогий облик,
Боясь узреть себя такими, как вы есть,
Забыли добродетель, слово – «честь»!
Ну а когда вам вспоминаются они,
Тогда нужда у вас – острее бритвы,
Чтобы спасти своё лицо,
                или пенат родных крыльцо,
Для этого придумали вы чёрта,
Вложив все мерзости свои в него!
Смешно боитесь отраженья своего,
Глаза косите – лишь бы не увидеть
Во всей красе себя… Но стоп!
Не для того явился я, чтобы учить тебя,
Что полюбить, а что возненавидеть!
Амон, ты нужен мне, а я – тебе,
Чуть позже, ты поймешь – зачем,
Сейчас же выслушай меня, прошу,
Я к логике и разуму взываю твоему:
Ведь, если враг Творца – Я, и исчадье Ада!
Что помешало бы ему сразить меня за те века,
Что существуем мы бок о бок, рядом? –
Это один вопрос. Предвижу два ответа:
Один – что мы равны настолько,
Что преимуществ нет ни у кого!
И караваны долгих миллионов лет,
Упершись лбами, мы боремся, изнемогая.
И Бог в досаде, что не может победить меня!
Но нет здесь смысла ни на грош!
И смысла нет, и правды – то ж.
БОГ СОЗДАЛ ВСЁ!
И Я, как всё вокруг – его создание,
Как каждая частица мироздания,
Как каждое мгновенье бытия,
Равны мы перед Богом, ты и я!
Теперь, ответ второй – мы не враги!
Так кто я? - напряги мозги!..
Часть Замысла Его, рождён для созерцания?
Иль некий инструмент в системе Миросозидания?
Злодей, исчадье Ада – другом Бога,
По определению, не станет никогда!
Так почему ж, при всемогуществе Творца,
Меня в сей час не посетит беда?!
А вот ещё тебе… как тема для сомнений:
Ты помнишь ли тот Голос вдохновенный
Внутри себя, его советы… Откровенный
И добрый диалог, что вёл с тобой?
Так это Я! И голос этот - мой!
Выходит, что Амон – царь истины отменной,
Почти что праведник святой, и непременный
Наместник Бога здесь, или, по крайней мере -
Божественного света проводник, как мнишь
Ты о себе, и заставляешь думать многих,
И вдруг, представь, ты слушался всю жизнь меня,
Кого считал врагом Творца – исчадьем Ада?
Как это можно объяснить?! Что голос мой
От Гласа Бога ты не можешь отличить?!
Мы так похожи? Иль ты не знаешь: кто есть кто?
Где золото, где – медь. Иль вдруг - я не носитель Зла?
                Ответь!..
 - В смущеньи я… не знаю, что сказать…
 Не в силах в чёрте Бога распознать,
 А разум мой твердит: поверь, поверь…
 Но не решаюсь открывать я эту дверь.
 И многолетних убеждений груз
 Так давит на виски, так тяготит
 И разум разом сник, и тихо говорит,
 Что лишь Душа здесь правду отличит:
 Где – истина, где – ложь, а разум – не у дел…
- Ну что ж, сомненья червь всегда в тебе сидел!
А мы теперь вернёмся к нашим овцам,
Как скажут через много тысяч лет
В мирах, где идиотов, как песчинок,
А истинно разумных – сотни нет…
Я здесь, ты угадал, чтобы забрать тебя,
Чтоб стали мы с тобой, как братья, ты и Я!
Прими спокойно новый поворот судьбы:
Твой первый цикл – «период червяка»,
Период низшей, примитивной жизни,
Где был хорош ты средь себе подобных,
Сегодня утром, друг мой, завершился!
И ты прекрасно в этом мире отличился:
Ты не бездельничал, не тратил глупо время –
Единственную ценность бытия!
Ты строил Душу, наполнял её плодами
С дерев познаний, мудрости и воли.
Теперь вполне созрел ты и в неволе
Побудешь смирной «куколкой» недолго,
Чтоб стать в руках моих надежною иголкой.
И станем мы с тобой холсты Судьбы ваять!
Всё сделать нужно так, чтоб темп не потерять,
Чтобы «червяк» шагнуть мог дальше и быстрей,
Я кокон сформирую «куколки» твоей.
И вот она – мечта любого из червей:
Там – ты, но как бы и не ты. Здесь лучшее твоё,
Без гадких отправлений «эго» твоего.
Ведь эта «бабочка»! – венец всего того,
Что можно сделать из субъекта одного.
Здесь ты лишён естественных причин,
Так свойственных для женщин и мужчин,
Эгоистичным, жадным и порочным быть,
Себя лишь слушать, лишь себя любить…
Теперь ничто не отвлечёт от исполненья
Важнейшего в сём мире назначенья –
Наперсником Судьбы и Сатти стать,
Чтобы пред Богом Ангелом предстать!
Итак, положим, всё свершилось:
Ты изменился – «бабочкою» стал,
Теперь ты рангом – младший Ангел,
И духом чист, и ясен, как кристалл!
Отныне путь твой на века отмерен,
Громадна ноша на плечах твоих -
Ответственности тяжкий груз безмерен,
Её ни с кем ты не разделишь на двоих.
И вот, мой друг, теперь тебе решать:
Кем дальше быть, кем ныне стать!
Творца Великого идеи воплощать
И строить Божий мир! Или во тьме лежать,
В глубокой и зловонной страшной яме:
Без мыслей и без чувств, наедине с червями!
Решай скорей, тут выбор небольшой,
Пойдём, друг мой Амон, пойдём со мной!
Судьба тебе прекрасный шанс дала,
Нас ждут великие и славные дела!
 - Постой-постой, а как же Тумм?
 Здесь столько дел не завершил я,
 Ведь здесь живёт моя семья:
 Как с ними быть? Им нужен я!
          - Заключим сделку: ты - идёшь со мной,
Я ж наделяю тебя правом помогать тому,
Кому захочешь ты, но при одном условии,
Что помощь эта – не во вред Проекту моему…
 - Мои задачи и возможности мои?
 Что делать должен буду я,
 Когда настанет время для меня?
- Всё, что понадобится мне – исполнить!
Досадные помехи – устранять!
Но главная задача, надо помнить:
Плетения Судьбы должны мы охранять!
Быть предстоит тебе куратором планет:
Где разум есть – спасать от разных бед!
На нивах Господа стада Его лелеять и растить
До «осени планет» и созреванья урожая,
И уж затем, тот урожай, собрать и приютить.
А там, где жизни нет, руками младших братьев -
Планеты оплодотворить и споры Жизни расселить!
И в колыбели той из эмбриона – думающей плоти,
Из этих миллиардов «червячков», взрастить!
Посредством внутренних метаморфоз чудесное Создание –
ЭКСТРАКТУСА – венец творенья Господа, Его Апофеоз,
Искомый и желанный путь для Мира Созидания!
 - То, что услышал я – есть божье откровенье,
 Кусочек благодатных стратегем Творца,
 Доверенных Амону в час прощенья
 За все грехи его и прегрешенья,
 В момент ухода от семейного крыльца.
 И как ни горьки нам мгновения прощанья,
 Как ни скорбит Душа в минуты расставанья,
 Предрешено сие, аминь! И всяк, рождённый жить,
 Обязан твёрдо знать: что Час его к нему бежит!
 И вскоре он наступит. И это «вскоре» - лишь
 Времени ничтожнейший кусочек –
 Как Божью волю его надо принимать,
 Ценить часы, лелеять дни, секунды прочь не упускать,
 Благодарить Создателя за каждый день и час,
 Что Он нам дал, и что Он терпит нас!
 Для выраженья благодарности моей
 Не хватит в мире добрых слов!
 И, верно, времени на них уж нет.
 А значит, здесь перед тобой,
 Раб верный и послушный твой!
 И до скончанья череды веков
 Располагай бессрочно мной,
 Как преданным своим слугой!
 Да будет так! Аминь…
                и я готов…
 * * *
Произнеся последние слова, Амон вдруг понял, что он уже летит прямо в зенит неба с немыслимой, невероятной скоростью! С горестным ощущением непоправимости случившегося, Амон поглядел вниз и последнее, что он увидел, это себя самого, стоящего во дворцовом парке, поднявшим седую голову к небесам. Он даже рассмотрел свои меркнущие, расширенные смертной тоской и прощанием глаза… глаза, провожающие душу…

4.12. РЫЧАГИ СТРАТЕГЕМ СЕТ-ХА

Он верно всё рассчитал и исполнил, этот мудрый Сет-Ха. Через две тысячи годовых циклов материк серых наполнился многочисленным народом, энергичным, здоровым и голодным. Во всех семьях грау-туман рождались, как им велела Главная Книга, всё новые и новые дети. Они были любимы, они были ожидаемы и востребованы, потому что так желала Книга, и так хотел Великий Сет-Ха! Только для них уже не хватало ни жизненных ресурсов, ни жизненного пространства, и не проявлялось никаких привлекательных перспектив. Им стало очень тесно! И с каждым новым поколением их становилось все больше и обстановка ухудшалась и ухудшалаь.
Эти нищие, лишенные будущего, дети народа Грау, с завистью и ненавистью смотрели на полупустые материки, занятые белым народом, живущим богато и спокойно. Решение могло быть только одно, и выход был только один – отнять у них территории и все богатства.
Решимость-то была, и готовность к жертвам, в общем-то, была, но не было возможностей! Потенциалы их государств были не равны. Хоть и придумал мудрый Сет-Ха, как догнать и перегнать ненавистного врага, да только время превосходства, или хотя бы паритета, ещё не пришло.
Вот и безотказная, наработанная веками сотрудничества схема получения неограниченных объёмов национального продукта горан - ископаемых минералов и металлов, вдруг стала давать сбои. А это означало появление нового неожиданного и враждебного фактора, который обещал, что темпы роста ещё вчера бурно растущей экономики государства Грау теперь сильно, или даже безнадежно, замедлятся.
 * * *
Ещё в те времена, когда не было на Туме двух противостоящих государств и двух враждующих народов, когда Сет-Ха ещё не оторвал один континент со всем его населением от всей остальной планеты, уже тогда мудрый Иерарх, ведомый своим Наставником, отыскал формулу успеха во взаимоотношениях с горанами. А секрет этой формулы был гениально прост – грибница, живущая в симбиозе с красным высокогорным лишайником. Только нужно было знать, как правильно обработать её, чтобы стала она драгоценным товаром…
И грибницу, и лишайник, и сам способ выработки, открыл юному тогда послушнику Сет-Ха один из младших лаборантов горной обители Теп-Сей, послушник с именем, зовущим в путь, на диалекте грау. Звали его – Гуа-До, и это было странно, если не сказать больше, потому что этот несчастный был от рождения безнадежно болен и едва мог передвигать своё измученное болезнью тело.
Врачи, сразу по рождению малыша, отказали ему и его родителям в какой-либо надежде. Они предлагали оставить мальчика в больнице, и позаботиться о его эвтаназии, но юная и весьма простоватая мамочка, конечно же, «спасла» его. Спасла, чтобы через пару лет избавиться от него, безнадёжного инвалида, мешающего мамочке устраивать свою личную и такую единственную жизнь. Не стесняемая какой-либо моралью и не обременённая совестью, она сделала просто: подбросила его к воротам монастыря Теп-Сей. И рассуждала-то она также просто: мол, а для чего ж они и нужны-то, эти монастыри, как не для таких дел: замаливать чей-то грех, и спасать чью-то жизнь.
Здесь несчастного Гуа-До и нашли выходящие на утренние работы послушники. А соседям своим добрая мамочка со слезами на глазах сообщила, что умер, мол, её любимый сынок, как и предсказывали лекари. Ну а тем-то что, ну, умер и умер…
Милосердные братья принесли несчастного в свою обитель, выходили его, как могли, назвали его мудрым именем – Гуа-До, имея в виду, что у каждого живущего свой путь и своё назначение. И путь этот надо пройти, и назначение своё исполнить – так говорили мудрые книги… так и они понимали свою жизнь. Какой послан путь, такой и следует прожить, сколько отпущено ему – решили они, - столько и будет он им братом, - и стали его растить.
А мальчик был не глуп. Болезнь не повредила его разум, но тело его было не пригодно для жизни, и потому он жутко страдал от нестерпимых и ежедневных болей. Его, конечно, пытались лечить, да только не было лекарства от его болезни, и Судьба уверяла несчастного каждый день - ты должен был умереть. И сам мальчик был согласен с приговором, но смерть почему-то не приходила к нему. Может быть, потому, что он что-то значил в Книге Судьбы? Или в чьих-то очень дальновидных планах он должен был жить, чтобы совершить нечто важное? И он жил и страдал, страдал и потихоньку рос…
Тяжка бывает судьба, но это – Судьба.
В келье со своим стареньким духовником он подрос, и был уже в том возрасте, когда мальчик обнаруживает, что он – мужчина. Непереносимые мучения, а более того, страдающая гордость, вынудили его самостоятельно искать спасение или хотя бы облегчения положенью своему. Благо, что сердобольные братья позволяли ему трудиться по мере сил, в лаборатории обители. Вот и Гуа-До, перепробовав все известные ему лекарства, принялся экспериментировать, испытывая на себе всё, что ни приходило в голову. Чего он только не испытал, и однажды ночью, как в таких случаях часто бывает: решение пришло к нему во сне. Само. Но он всегда уверен был, что кто-то сообщил ему о никому не ведомом ранее рецепте получения лекарства из грибницы.
И Гуа-До, как и всякий утопающий, ухватившись за соломинку надежды! Он проводил ночи и дни в своей лаборатории, опробовал мыслимые и немыслимые схемы и сочетания обработки всевозможных исходных материалов. Менялись пропорции, менялись компоненты и условия их соединения – беспрерывно шёл поиск, отчаянный и упорный. И цена вопроса была – жизнь.
У него получилось! Однажды ночью, зелёный от недосыпания Гуа-До, завершил очередную серию экспериментов и терпеливо дожидался, когда остынут полученные в этот раз образцы. Уверенности не было никакой, но терпение было главным его качеством, тем самым, которое помогало ему выжить.
Послушник сидел на своём, специально для него изготовленном стуле – единственном, где было ему удобно, и предавался печальным размышлениям. Надо сказать, что весёлых у него никогда ещё в жизни и не было, потому что повода для того не представлялось. И в этот раз, он сидел как обычно, скрючившись в неестественной для всех остальных, но удобной для него позе, и пытался в который уже раз понять: где же ошибка? Почему не увязывается один из главных постулатов религии – о милосердии, любви и доброте Бога-Отца к детям своим, с действительностью! Почему его судьба опровергает напрочь этот постулат! В чём он виноват, или, может быть, его мать, или кто-то ещё? И почему же с него спрашивают за то, в чём он сам не был виноват? Эта горькая тема в размышлениях Гуа-До в последнее время занимала главное место. И совсем не обида была поводом для таких размышлений. Он хотел знать истину.
Что-то здесь, с этим постулатом, было не так… Не увязывалось.
- Если я не виновен перед Богом и перед этим миром, то за что я наказан так? Я не мог быть виновным ни перед кем, ведь я только и сделал, что родился на этот свет. И родился уже таким. Тут что-то не так, – в который раз всплывало в голове это надоевшее резюме…
- Или постулат этот не верен, или вовсе не мы Его дети. А если не мы Его дети… если Он не считает нас своими детьми, то кто же они? – он задумался, и даже как будто задремал, но вдруг:
- Ангелы!! – осенило его. – Ангелы и есть истинные дети Создателя! А мы - мы так… расходный материал. Он, Господь наш, просто не замечает нас, как мы не замечаем ту мелочь, что мир этот строит. Тех, что своим непрестанным трудом создавали здесь почву, пригодную для процветания живущим, тех, что создали для нас атмосферу, не осознавая того, тех, что являются первым звеном этой длинной цепи, в которой мы, вероятно, одно из многих звеньев… и не самое главное!
Сформулировав мысль и соглашаясь с самим собой, Гуа-До покивал головой и даже похвалил себя за логичность мышления.
- Господь наш, – продолжил свои размышления послушник, – Он, верно, математик больших чисел, Ему неважно движение и судьба каждой молекулы или жалкой букашки. Но важно общее направление движения всей системы! Ему важен общий вектор движения! – довёл, наконец, свою мысль до результативной части довольный Гуа-До.
Он был весьма горд качеством полученного продукта своей умственной деятельности. Даже слегка улыбнулся, представив, какой переполох поднялся бы в их монастыре, заяви он такое вслух. Это его открытие, стоит его обнародовать, ведь ни что иное, как неизбежная трансформации устоев церкви, или даже - страшно сказать! - разрушение главных постулатов и основ нынешней религии. Такое заявление было бы слишком болезненно для церкви, где всё намертво срослось, как в древнем тысячелетнем строении. Выдерни один важный камень – и всё повалится.
Может быть так, а может и не так. Ведь, если систему устраивает положение дел, равновесие сил, стабильность – то никакой силой её не опрокинуть. Она будет свирепо сопротивляться, даже отрицать очевидное. И он, конечно, понимал всё это, но, хотя его и подмывало поделиться своим открытием с кем-то, Гуа-До не собирался предпринимать ничего такого, что нарушило бы устоявшееся существование обители и её обитателей, бывших добрыми к нему, и давших ему, никому не нужному калеке, возможность жить…
Покончив с этой темой в ранге благородного победителя, он вернулся к своим образцам. Они уже остыли и были готовы к проверке. Какое-то время послушник с любопытством и надеждой рассматривал зеленовато-бурую густую массу, лежащую перед ним в лабораторной посудине.
Он опять спросил себя, (или не себя, а того, неведомого и невидимого, который, как ему всегда казалось, стоит за его спиной) ну, как? То это или не то? И внутри него что-то шевельнулось, какое-то странное чувство… он прислушался к нему и понял – это уверенность в успехе! Твёрдая и бескомпромиссная. Откуда она взялась, а может, и вправду ему ответили – кто знает? Но случилось, пришла, и он явственно ощутил её.
Его затрясло мелкой дрожью, и стало так сухо во рту, что язык, как деревянный, перестал его слушаться. Гуа-До, трясущимися руками схватил кувшин с водой, отхлебнул оттуда, а потом, подцепив пальцем кусочек полученной массы, отправил её в рот. И сразу же почувствовал – попал! Попал точно в цель. По всему телу его разлилось блаженство, какого он никогда, до этого дня, не знал. Его, множество раз проклятое им, тело, никогда не знало состояния, когда бы не было больно. О-о, она была разная: на вкус и на цвет, на восприятие и по ощущениям… Он был большой эксперт в этом деле. С болью он родился, с ней ложился спать, просыпался, ел, думал – он так привык к ней, к своей боли, так свыкся с ней, что иного состояния просто не знал…
И вот оно – чудо! Свершилось!!! Оказывается, что бывает, когда её – не бывает! Сначала он так подумал. Потом несколько раз повторил вслух, и вдруг ему стало так смешно от этой несуразной фразы, так ему стало весело и легко, что он впервые в своей жизни – захохотал. Вообще-то, он этого не умел, поэтому у него не очень-то и получилось. Звуки, издаваемые им, скорее походили на лай животного. Но он продолжал безудержно хохотать, ведь никто его не слышал, а ему так хотелось это делать. Впервые в жизни, до слёз, до ик-коты… и он был в этот момент совершенно счастлив!
Нельзя сказать, что лекарство так уж лечило его страшный недуг. Всё в его организме было искривлено и перекручено невероятным образом, и такое никому не под силу исправить. Однако облегчение и освобождение от мук при приёме нового лекарства наступало мгновенно.
И ему впервые показалось, что жизнь… улыбнулась ему.
 * * *
Новый послушник монастыря, юный Сет-Ха, только что прибывший вместе с новоиспеченными монахами, с первых дней появления своего в монастыре Теп-Сей пугал других послушников жуткими ночными криками и зубовным скрежетом. У него часто случались припадки, похожие на падучую. Вот его и подселили в отдалённую келью с Гуа-До, а третьим с ними был их старик-духовник. Так они и жили: два больных ребёнка и старик. Он, старый и мудрый, подошедший к порогу своей жизни, помогал им, чем мог: утешал их души и укреплял дух, обучал их искусству терпеть и идти к выбранной цели. А они помогали ему чувствовать себя нужным, доживая свои последние дни.
Однажды, после очередного тяжкого припадка, обессиленный Сет-Ха тихо плакал под одеялом. Пожалел его собрат по несчастью, этот исковерканный и перекрученный, как больной корень, послушник-лаборант, имя которого, в насмешку или в подсказку, означало - Путь. Пожалел малыша и поделился своей тайной и толикой благодатного лекарства.
Лекарство, получаемое им из грибницы, было как будто универсальным. Когда бывало больно – оно снимало боль, когда становилось грустно – разгоняло тоску, а когда одолевали болезнь или слабость, оно давало силу. И ещё, оно всегда давало спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Ведь, что бы ни случилось – всё можно пережить, если оно рядом, если оно есть!..
Да, секрет этот дорогого стоил! Особенно, если знать, как его применить. Очень благодарен был Сет-Ха товарищу своему по несчастью, мальчику-калеке, которого никто никогда не любил. Который даже не знал, что такое любовь, но который всё знал о боли.
И неизвестно почему: по стечению ли обстоятельств, во исполнение ли чьих-то планов, а может, и от своей болезни, но только умер внезапно монах-лаборант и был похоронен он, как и все, на монастырском кладбище. А единственным обладателем чудесного секрета оказался юный, набирающий силу, Сет-Ха.

4.13. ПРОНИКНОВЕНИЕ В НИЖНИЙ МИР,
         ИЛИ ПЕРВЫЙ ШАГ К ГОСПОДСТВУ

В тот год, когда Сет-Ха приняв сан «приближенного к стопам», прибыл в обитель «Утренней звезды О-сер», в соседнем с монастырём анклаве горан случилось событие, которое изменило многое в нижнем мире, а возможно, и весь ход истории планеты Тумм. Неизвестная ранее активно-враждебная форма микроорганизмов атаковала несколько поселений горан. Как образовалась эта напасть, откуда пришла – неясно, но её появление по времени совпадало с разработкой новых штреков глубинной шахты, которую за особые её свойства прозвали - «чёртовой».
Магнитометры здесь зашкаливало так, что они навсегда выходили из строя, газоанализаторы и некоторые другие приборы в этой шахте вообще не желали работать, и вероятно, из-за этих условий у разрабатывающих эту шахту горан было постоянно плохое самочувствие. Находясь в штреке «чёртовой», они всегда были напряжены, взвинчены и агрессивны. И это было не удивительно, потому что здесь постоянно возникали слуховые, зрительные и осязательные галлюцинации, очень реальные и чрезвычайно неприятного свойства. Им казалось, что кто-то огромный и враждебный находится за спиной, рядом, зловонно дышит в ухо, задевая его, и только и ждёт момента, чтобы напасть или обрушить пласт на голову. Насколько реальны были те ощущения, можно судить по тому, что славящиеся своим бесстрашием гораны, выходя из «чёртовой», много времени проводили в залах психологической разгрузки и релаксации. Залы эти, к слову сказать, и созданы-то были специально для одоления влияния этой зловредной шахты.
Специалисты-психологи сутками работали здесь со своими пациентами, пытаясь освободить их от накопленных страхов, пытаясь восстановить их душевное равновесие и уверенность в себе. Да только это плохо получалось. Сон проходчиков был словно реальное продолжение их рабочего дня, только хуже. Он весь был заполнен разнообразными и, по большей части, кровавыми кошмарами.
В этих условиях пациенты становились утомленными и чрезвычайно раздражительными. На работе они моментально уставали и падали в обмороки, старились и слабели прямо на глазах. Оттого ли, что они были сильно ослаблены и в их организмах, как в инкубаторах вывелась эта болезнь, то ли они просто принесли её из шахты в свои семьи и поселения, ещё не зная о том, только именно среди них и началась эпидемия неизвестной и страшной болезни. Но что было странным, такие же признаки проявились и в соседних с ними поселениях и анклавах, никак не участвовавших в разработке проклятой шахты.
Никакие известные лекарства со страшной заразой не справлялись. Правда, и умирали от этой хвори только сильно ослабленные или самые маленькие и совсем уж старые гораны. Болезнь у них начиналась внезапно, развивалась быстро и заканчивалась через двое, максимум, трое суток, страшными конвульсиями и обширными кровоизлияниями. Тела всех умиравших, в последние часы жизни, окрашивались яркими, радужными полосами, цвета от алого до тёмно-фиолетового, как будто обожжены они были невидимыми языками летящего пламени. Поэтому и прозвали эту болезнь - «летучим огнём».
Гораны, что были в расцвете сил, те выживали. Да только после встречи с этой хворью становились они скрюченными и иссохшими, ни на что не годными существами – а это было для них гораздо страшнее любой смерти.
Помощь в терпящие бедствие анклавы присылали со всех концов планеты, но эффект от неё был минимальный. Самые известные лекари-хайтэски, прибывавшие для оказания помощи, оказались совершенно беспомощными в противостоянии с этой страшной болезнью. Ими были перепробовали все известные снадобья и ничего они не добились. А некоторые из них, подцепив «летучий огонь», хоть и не страдали так тяжко и болезненно, как гораны, но становились почти что овощами – напрочь утрачивали память и способность что-либо соображать.
Вскоре вся планета убедилась, что никто не знает путей спасения и выхода из этой ужасной ситуации. Анклавы возле страшной шахты всё больше становились зоной смерти, и многим уже казалось, что спасения не будет. И вот тогда, неожиданно для всех, вызвался новый монах обители Утренняя Звезда, неистовый Сет-Ха. В беседе с настоятелем обители он заявил, что такую болезнь умела лечить его бабушка, и что он ею уже болел в раннем детстве, а потом был спасён её стараниями, и теперь обладает нужным иммунитетом. Не раскрывая своего секрета и способов борьбы с болезнью, он попросил, чтобы его отослали в пострадавший анклав, где он с именем Господа на устах попытается спасти оставшихся в живых. А так как выбора особенно-то и не было, то Сет-Ха был благословлен на этот подвиг. Впрочем, без особых на то надежд…
* * *
Начиная свою борьбу с болезнью, Сет-Ха приказал закрыть навечно «чёртову» шахту, заложив вход в неё мощной стеной, и никогда более не вскрывать его. Он распорядился по всем туннелям и коридорам, по всем жилищам и производственным помещениям пострадавших от заразы анклавов, незамедлительно провести массированную атаку на болезнь придуманными им и созданными для этого ультрафиолетовыми пульсаторами. Облучили всё до последней каморки, до последней клети, и всё это проделали самым тщательным образом. В то же время все жители пострадавших поселений и соседних с ними анклавов, по приказанию Сет-Ха, в качестве лечебного и профилактического средства принимали «эликсир монаха», как здесь стали прозвать снадобье, принесённое им. И вскоре ситуация изменилась, обнаружилось, что за последний десяток дней никто не умер от «летучего огня», значит, решили в анклавах, - болезнь ушла. Правда, заболевания ещё случались, время от времени, только это были уже последние конвульсии той страшной эпидемии.
Сработал чудодейственный эликсир. Сам ли, с помощью ли Господа, на которого ссылался, либо с чьей-то ещё, а обещания свои Сет-Ха выполнил. И намерения воплотил. Он остановил «летучий огонь» и тем спас всех горан от вымирания. И с этих дней он заложил особое к себе отношение и со стороны руководства церкви, и со стороны братьев-монахов. А самым главным было то, что гораны, не забывающие ни добра, ни зла, навечно вписали его имя в свои сердца и в историю своего народа.
Наконец Сет-Ха вернулся в монастырь. Вернулся он героем-триумфатором. И статус, и рейтинг его сильно изменились. Теперь это была личность, признанная всеми, и бесчисленными друзьями, которых во времена успеха становится на удивление много, и противниками, которых, почему-то у него меньше не стало. Он заслуженно занял место рядом с самим настоятелем обители «О-сер».
Правда, рецепт чудо-лекарства, который он охотно сообщил после своего феерического возвращения, показался странным и не эффективным многим медикам. Но, кто же их станет слушать, после всего случившегося, где он – спаситель и герой, а они – неудачники. Да, есть ведь ещё и старая традиция: победителей – не судят. А может, здесь дело в другом? Может быть, истинный «бабушкин» рецепт стоил слишком дорого, чтобы он мог стать общественным достоянием…
 * * *
У всякого лекарства, даже самого лучшего, бывают побочные эффекты. Так и здесь случилось. Вылечившиеся пациенты желали, во что бы то ни стало, продолжать лечение. Для этого они выдумывали всяческие причины: то их беспокоили блуждающие по всему телу боли, то их мучили многочисленные фобии и депрессии (и это у железных-то горан?) Другие же, не желая ничего особенно выдумывать и кому-то что-то объяснять, сами, тратя свои средства, добывали так необходимый им продукт – «эликсир монаха». И таких становилось всё больше!
Для удовлетворения просыпающихся новых потребностей и обширного спроса в обществе необыкновенно быстро появились соответствующие, но не слишком афиширующие себя структуры. Кто-то, не желающий никакой славы, моментально организовал производство популярного продукта и поставлял требуемое зелье на быстро формирующийся рынок.
И мир пещерников вступил в новую эру…

4.14. ТАЙНЫЙ ХОД СТРАТЕГЕМЫ

Вначале позиции всех заинтересованных сторон, по поводу нового лекарства, были не вполне ясны. С одной стороны, эффективность его применения была для всех наблюдателей безусловной, и никто не сомневался, что это именно «эликсир монаха» и спас горан от поголовной гибели. Но с другой стороны, последствия применения нового лекарства были ещё неизвестны, власть не могла определиться в своём отношении к нему, и поэтому все операции с эликсиром были полулегальны, и оттого очень выгодны для поставляющей стороны.
По всем анклавам горан покатился слушок о чудодейственном средстве, способном и вылечить от чего угодно, и душу порадовать необыкновенно. А имя ему дали знатоки – штрэк! Потому что именно с таким звуком что-то включалось в голове, через несколько мгновений, после приёма волшебного зелья: «Ш-ш-ш-трэк» - и-и поехали, вверх по штреку, аж  до самых, до небес…
Популярность «штрэка» объяснялась удивительным сочетанием его необыкновенных возможностей с очень невысокой ценой. Причём, цены кто-то намеренно и серьёзно сдерживал. Случалось, когда какой-нибудь торговец нагло задирал цену своего товара, то его, по приказу кого-то невидимого и могущественного, выкидывали из структуры навсегда. А если он упрямился, пытаясь остаться в деле и, при том вести свою линию, то вскоре, без какого-либо шума, тихо и незаметно, он исчезал навсегда. Дисциплина в этой суровой корпорации была непререкаемой.
Гораны, постоянные потребители штрэка – это в основном, молодёжь. Они отличались от старшего поколения, консервативно настроенных собратьев-пещерников, более лёгким и весёлым нравом, общительностью и легкомыслием. В личное время, свободное от ежедневной работы, которая являлась для горан такой же обязательной необходимостью, как религия и семья, молодёжь собиралась в невесть откуда взявшихся штрэк-барах, где они зубоскалили, валяли дурака, и отрывались, как могли. А ведь это всё было совершенно не характерно и не типично для горан прежних поколений. Но так как не нарушались законы, а штрэк пока не считался запрещённым продуктом, то и мер воздействия никаких не предпринималось. Это уж потом всё изменится, когда обнаружится, что не так уж он и безвреден, этот замечательный штрэк.
Впервые наглядно проявилось это после рождения следующего поколения горан, родители которых являлись горячими сторонниками волшебного эликсира. Не то чтобы эти родившиеся были явными уродцами – нет, вроде бы, всё то же. Но было в них что-то не так, и родились они какими-то другими, в какой-то облегчённой версии. В них не было присущей всем горанам массивности и мощи, да и мозг у них функционировал, как это выяснилось позже, совсем иначе.
И ещё проявилась одна проблема: эти – из второго поколения, совершенно не могли жить без штрэка. Но к тому времени, когда всё это выяснилось, штрэк, никем не запрещаемый, уже успел поселиться во всех анклавах горан. И поселился он основательно, не гостем, а хозяином. И так было не одно десятилетие, и даже не один век.
Всё это время Иерархат Грау процветал. Они, эти хитроумные грау-тумане, давали своим партнёрам-пещерникам минимум, а получали от них – свой полноценный сладкий максимум. Но, по прошествии стольких веков, вдруг и внезапно, в устоявшихся взаимоотношениях государства Грау и нижнего мира наступил неожиданный кризис. «Эликсир монаха», как самый востребованный, после продовольствия, товар верхнего мира, вдруг перестал являться таковым для горан. Кому-то из важных персон в иерархате Грау, из тех, что хорошо имели с этого бизнеса, даже показалось, что стратегическая тайна грау-туман: рецепт и технология приготовления штрэка – раскрыт или похищен. И они забеспокоились:
- Похищен, похищен! - уверяли самые озабоченные, - пещерники уже научились изготавливать дурь не хуже, чем наши производители...
* * *
Но это было не так. Просто вожди Большого Круга, наконец-то, осознали и верно оценили опасность для своего народа, исходящую от нового лекарства. И теперь на все уговоры и даже предложения доли в бизнесе от дельцов из верхнего мира, они ответили безоговорочным и жестким отказом.
Оказалось, народ для них – это не «контингент» и не «выборный электорат», как у многих племён хайтэсков, а те, кого вожди считали кровью и плотью, своей и своих потомков. А это и есть гарантии верности своему народу. Они, вожди своего народа, не собирались никуда уезжать, и потому они не покупали дома в чужих краях, не отправляли своих детей к хайтэскам, в их города и поселения, не переводили деньги в чужие банки… Они защищали свой мир, жизнь и будущее своих детей.
И изменилась ситуация, изменился спрос. Те анклавы, которые успешно сопротивлялись проникновению штрэка, с этих самых пор стали отказываться принимать его в качестве лекарства и оплаты за свою продукцию. Зараженные же поселения горан составляли несколько меньшую часть от всех их поселений, и товарный баланс в отношениях партнёров заметно сдвинулся в сторону увеличения продовольственной составляющей, становившейся уже дефицитной и в верхнем, раздираемом противоречиями, мире.
Эти неожиданные изменения нанесли серьёзный урон экономике Иерархата, и проделали огромную дыру в его бюджете. Закончились для Грау сладкие десятилетия. Они придали, как и ожидалось, мощное ускорение экономической машине государства, но проблема была в том, что времени не хватило для максимального поднятия оборотов этой машины. И не хватило-то им всего-навсего нескольких десятилетий.
Штрэк не имел такого мощного воздействия на хайтэсков, как на горан, хотя и у них он мог использоваться, как обезболивающее и тонизирующее средство при некоторых заболеваниях. В этом качестве его и принялись экспортировать из Иерархата в Белую империю, надеясь тем поправить свои пошатнувшиеся дела.
Дела поправили, но не сильно. А конкурента в отношениях с горанами «серые» получили. Рынок верхнего мира не особенно нуждался в этом новом лекарстве, зато желающих легко и быстро заработать и здесь было предостаточно. И вначале, эти желающие «срубить по-лёгкому», элементарно перепродавали получаемый из Грау «эликсир» в анклавы, находящиеся под их городами и селениями. Но вскоре, поняв, как и из чего изготавливается продукт, так ценимый горанами, они и сами научились его производить.
Штрэк в их исполнении не был так же хорош, как ввозимый из Грау, но так ведь и стоил он вдвое дешевле, - а это очень важно. Особенно тогда, когда работают законы конкуренции. Так и вышло, что отняли они у «серых» здоровенный и очень сладкий кусок «гнилого пирога».
По этим причинам, целая отрасль промышленности иерархата: плантации для выращивания грибницы, лаборатории с огромным штатом сотрудников и их обслуживающие структуры, на две третьих оказались не у дел. Ко всему этому, вся промышленность, производящая машины и оборудование в Иерархате, просто забуксовала без необходимых ей материалов, поставлявшихся ранее горанами за штрэк.
Забеспокоились-засуетились в поисках выхода государственные чиновники, жившие до того не слишком напрягаясь. Озадачились стратеги и философы Грау, задумались и в руководстве партии «Тум-Сет». Тяжко заскрипела от непривычных и почти титанических усилий вся государственная машина Грау, подстёгиваемая новым суровым, как и положено здесь, Иерархом. Правильно оценив ситуацию и расклад сил, поняв, что время активных действий пока что не пришло, в центре координации Грау приняли мудрое решение: побеждать нужно тихо!
И решили они начать тихую, «не организованную» миграцию больших масс населения на полупустые или малоосвоенные территории, пока ещё принадлежащие противнику. При этом они старались не привлекать к себе большого внимания и не нарушать никаких местных законов. Благо, что либеральные и недальновидные законы Белой Империи это позволяли, а сытые и ленивые жители её были благодушны, и, как часто происходит из сочетания этих качеств, чуть-чуть глуповаты. А потому и они – не возражали…
* * *
В Иерархате для реализации задуманного выделили огромные средства, которые тщательно контролировались центром. Средства распределили по эмиссарам направлений и поручили каждому из них заполнить поселениями грау-туман отведённый ему район на территории Белой Империи. Так как программа была долгосрочной, жёсткими сроками этих эмиссаров не обременяли…
И поехали, пошли и поползли «серые»! И явно, и тайно. Там, где не получалось прямо, обходили вокруг. Там, где закон запрещал, там подкупались продажные чиновники Белой империи, из-за жадности, тупости и безнаказанности своей не желавшие понимать, что они творят! Не желавшие даже догадываться, какое будущее готовят они своему народу. А ведь, это не секрет, что никто из тех, кого одолевает жадность и эгоизм, никогда и нигде о будущем своего народа не думает. И этих обуяли все мыслимые проявления так характерной для хайтэсков болезни – эгоизма: гордыня и жадность, жажда выглядеть не хуже соседа и желание заполучить всё, что только можно! И не когда-нибудь, а именно сейчас!
А в это время серые-грау, голодные и сильные духом, целеустремлённые и упорные, многочисленные и единые – всё шли и шли. У них была великая цель! Цель, оправдывающая любые издержки и любые действия. И цель, обозначенная предельно просто – открыть перспективы и заложить основы счастливого будущего для новых грядущих поколений: своих детей, внуков и правнуков. На все времена…
Эта великая цель объединяла и направляла народ Грау. И они, как единый, не знающий преград, организм, как кочующий клан инсектов, связанный одной целью, готовы были на всё для исполнения своих грандиозных планов. А наградой за всё им была вера в лучезарное будущее Великого Иерархата, где станут их вспоминать, как героев и основателей бесконечного Величия и Славы государства Грау.
Они не знали праздников и не позволяли себе отдыхать, когда заполняли и осваивали пустующие территории. На голом месте, опираясь на свои силы и деньги центра, они создавали свои кустарные производства, на которых безостановочно производили дешёвые, необходимые товары и продукты питания. «Серые» завалили своими товарами все местные рынки. И продавалась та еда и одежда по самым минимальным, по бросовым ценам. Это о-очень нравилось здесь многим, сытым и расслабленным, которым и вовсе расхотелось работать в поте лица своего.
А становилось их больше и больше… И тех, и других.

4.15. В ПРЕДДВЕРИИ…

В анклавах горан, где более, где менее, но во всех без исключения, происходили важные события, изменяющие существующий там миропорядок. Штрэк, такой лечебный и спасительный, такой добрый и ласковый штрэк, сделал то, что в своё время не смогли осуществить ни неустрашимые инсекты, ни могучие раптэры. Он методично разрушал мир горан, и всё больше покорял их. Штрэк вползал в души горан, как единственный спаситель и лучший друг, он обольщал их, ломал их волю и подчинял их себе. Не всех, но многих. Оставалось ещё много непокорённых штрэком анклавов, но и здесь повсюду активно проходили эти болезненные и разрушительные процессы.
На редких островах сопротивления, власть и консерватизм патриархов, проклинаемые поборниками штрэка, оказались жестче и прочнее, чем на других территориях. Хоть это и не спасало полностью от проникновения врага (штрэк был вездесущ), но помогало удерживать свои позиции и выживать, занимая круговую, жёсткую оборону. Законы становились всё круче, откликаясь на обострение ситуации, а Большой Круг всё суровее и суровее «затягивал гайки».
И пришло время, когда все разделились. Те анклавы, что подчинялись Большому кругу и старались освободится от штрэка, стали называться «чистыми». А все остальные названы были – «Грингри», что означало: грязная, мерзкая улыбка.
Вышел указ Большого Круга, который под страхом вечного изгнания запрещал горанам ввоз на территории анклавов лекарств, построенных на основе компонентов тех же, что и штрэк, и любой их разновидности. Те же, кто попадались на нарушении указа, немедленно изгонялись из своих общин навсегда, а об изгоняемых оповещались все остальные, ещё «чистые» поселения и анклавы. Самим изгоям ничего другого не оставалось, как прибиваться к поражённым штрэком анклавам, либо сбиваться в группы и организовывать собственные поселения отверженных. И хуже этих уже никого не было…
Их печальный пример кого-то отпугивал и, возможно, кого-то даже останавливал. Но, увы, нарушители законов, как и причины нарушать, были, есть и будут всегда и везде. Вот и здесь, не утихающая среди молодёжи молва о чудесных свойствах «эликсира монаха», будоражила и подстёгивала недалёкие, незрелые умы любопытных подрастающих горан. Легкомыслие на грани слабоумия, беспечность и позёрство, всегда присущие большинству молодых, играли здесь на одной стороне, и всегда против запретов властей, и против кровных интересов народа гор. Понимая, что меры, принимаемые ими, недостаточно эффективны, вожди на Большом Круге общим решением постановили обратиться к органам высшей власти, в «Совет планеты Тумм» с предложением о всеобщем запрещении штрэка. Обратились и предложили…
Но поздно. Уже сложились мощные коммерческие синдикаты, в руководство которых входили видные и авторитетные хайтэски из обеих империй. Имея замечательные доходы от своего, легального пока ещё, бизнеса, они, идя на поводу у главного своего качества – эгоизма, конечно же, не хотели поступаться своими интересами. И решили они защищать свой бизнес, а для того, отстаивать его законность всеми доступными средствами и способами.
Первое, что сделали они, это ввели на высокооплачиваемые посты, в свои кампании, производящие пресловутое «лекарство», близких родственников тех, кто имел серьёзное влияние в своих империях, или в «Совете планеты Тумм». Затем они сильно потратились и развернули массированное рекламное наступление на всех направлениях. Из материалов, предлагаемых сообществу, всякому становилось абсолютно ясно, что «эликсир монаха», как официально назывался препарат из грибницы, совершенно необходим в медицине и является «незаменимым лекарственным средством в борьбе со страшными недугами». А то влияние, которое он оказывает на горан - это проблема узкая, касается только самих горан, и у них есть право: допускать или не допускать «эликсир» на свои территории. И всем казалось, что это честно и справедливо…
Борьба на всех этажах власти в «Совете планеты» длилась долго и с переменным успехом. А штрэк всё шел и шел, разрушая души, семьи и анклавы…
* * *
Деградация имеет много степеней и лиц.
Меньшая и начальная - это когда от эталона почти не отличить, но что-то просматривается этакое, что и настораживает. А крайняя степень деградации – это утрата видом определяющих признаков, внешних или внутренних.
Вот и здесь проявилось, в поселениях изгоев, где собирались разнообразно странные и удивительные типы. Иногда население этих посёлков настолько различалось по внешнему виду друг от друга, что казалось, что это представители разных эволюционных ветвей образуют здесь странный конгломерат народов. Вполне типичный горан мог соседствовать и даже приятельствовать с существом, весьма отдалённо напоминающим представителя своей расы. Эти мутировавшие особи являлись потомками нескольких генераций любителей штрэка, которые от поколения к поколению последовательно изменялись.
У многих из них утончались кости всего скелета, уменьшался размер головы и объём грудной клетки, на некоторых полностью исчезал волосяной покров и ногти на руках и ногах. У других изменялись пропорции частей тела, их форма, цвет кожи, зубов и глаз. И даже внутренние органы их отличались. При этом всегда у них у всех менялся нрав и характер.  Настолько изменившись и выделившись в отдельный подвид, они и называться должны были иначе.
Так родились морки…
4.16. МОРКИ

Морки – так назвали их. Это были существа отталкивающего вида: ростом разные, но обычно не уступающие горанам, почти всегда хилого телосложения, с провисающей складками, дряблой, грязновато-серой кожей. Их небольшие головы с морщинистыми и недоразвитыми, как у младенцев, лицами, были посажены не прямо на плечи, как у горан, а слегка смещены и наклонены к груди. Глядя на них, нельзя было отделаться от ощущения, что это гипертрофированный эмбрион, преждевременно затормозивший своё внутриутробное развитие, не сумевший разогнуться до конца, но вдруг решившийся родиться и выросший до размера взрослой особи.
Эти существа, с самого своего рождения зависимые от наличия дозы «эликсира», могли пребывать только в двух состояниях. Первое – когда они были «голодны», и им требовался штрэк. Тогда, на пути к достижению своей цели, они были свирепы и настойчивы, неутомимы и сильны, почти как настоящие гораны. А как только драгоценное зелье появлялось у них, и они добивались желаемого результата, тогда расслабленность и лень были их нормальным состоянием. Самоконтроля, дисциплины и естественных обязательств перед своей семьёй или родом, обычно присущих горанам, они не признавали. Ну, какая может быть дисциплина и какой контроль, когда безумно хочется «улёта» и приходится делать всё, чтобы это заполучить. Тут уж ничем другим заниматься просто невозможно. А как только вожделенный штрэк появляется, тогда уж совершенно невозможно тут же, безотлагательно, не принять его. И вот оно, пришло: ш-ш-трэк-чики-чики-чик!! Полетели-полетели… и всё: теперь уже ничего не нужно, ничего больше не хочется и ничто в этом мире не страшит.
Вначале, когда морков ещё было мало, их даже жалели те, кто был нормален. Все понимали, что они – несчастные жертвы пагубной страсти их родителей к лекарствам. Но и тогда не было принято у горан содержать своих убогих и им всем приходилось в поте лица зарабатывать обед свой. В основном они работали на местных фермах и плантациях: в огромных пещерных залах, где выращивали еду.
Взаимоотношения верхнего и нижнего миров сложились так, что большая часть продуктов питания и текстиля приходила горанам от хайтэсков в виде оплаты за металлы и минералы. Но и своё внутреннее производство традиционной еды и напитков у них не забывали. Они выращивали те растения и грибы, которые могли обходиться минимумом света, доставляемого вниз по зеркальным световодам или от искусственных источников. Было у них и несколько видов выращиваемых животных, обеспечивающих горан необходимыми животными белками.
Здесь-то морки и трудились по мере сил своих бок о бок с себе подобными. Здесь же и вызревали их странные и страшные мечты, крепла их убеждённость, что мир необходимо изменить, что этот мир несправедлив и враждебен к ним.
 * * *
В то время, когда их было ещё не слишком много, ощущая свою отверженность и нежелание нормальных горан общаться с ними, морки стали объединяться в группы, которым сами и дали название – «семьи». Жили семьи морков компактно, их связывали общие интересы и похожие проблемы, многие из которых проще было решать при совместном проживании. Правду сказать, практически все их проблемы и интересы были похожи тем, что их связывало одно общее ключевое слово – достать! И озвучивались они очень похоже: где бы достать штрэк, как бы достать еды. Слова «работать», «зарабатывать» были не в почёте в семьях морков. Семей таких становилось всё больше, а проблемы в этих семьях и поселениях нарастали, как снежный ком. Хотя, вначале все они ещё пытались работать. Что-то даже добывали и продавали. Но ведь это тяжело, а под дозой штрэка так просто и невозможно. Пытались они выращивать еду – знакомое дело, но только принял дозу, и сразу позабыл, зачем сюда пришёл. А, погрузившись разумом убогим в кейф, и мордой прямо в грядку, застыл на час или на год, ведь, времени они не замечали. Вот так и вышло, что жизнь их поделила на тех, что сохранили видимость цивилизованности, и других, отвергающих всё, чем отличаются одаренные Создателем от всех прочих существ.
Те семьи морков, где сохранялись остатки разума, и которые стремились выжить, эти старались не привлекать к себе внимание остальных горан. Они имели своё производство и сбыт, а для всех других ещё и пытались выглядеть прилично: удерживаться в границах законов общения между анклавами, принятых среди горан. Может быть, за исключением одного – закона о штрэке. Ну, это было сильнее их, и они это очень тщательно скрывали.
А вот внутри их поселений сформировался совсем другой мир, и все законы здесь были другими. Морки, поставленные реальными условиями в жёсткие рамки, изобрели, а вернее сказать, повторили открытие раптэров – рабовладение. Наиболее умные и волевые из них поняли, что они могут использовать более глупых и слабых собратьев своих. И они подвели всё дело к тому, что на работы у них стали отправлять в наказание - за провинности. А для того, чтобы работающих было достаточно, хитроумные вожди тех морков придумали обширный Кодекс нарушений, где всё имело свою цену. Так, кража еды из семейного запаса – пятьдесят рабочих смен. Кража штрэка – сто, выражение недовольства порядками в семье – сто пятьдесят, а попытка бунта – тысяча! И были ещё сотни разных других нарушений, и цена каждому была определена. Но самым страшным наказание для морка было - лишение законной вечерней дозы. Оно применялось против самых упёртых из нарушителей, когда их нужно было раздавить и сломать на глазах у всех, когда требовалось деморализовать прочих недовольных. Это было самое жуткое и мучительное для морка наказание. Оно и воспринималось всеми членами семьи и поселения, как невероятная и беспредельная жестокость. Но зато, это было и самым действенным рычагом управления неспокойными массами.
Этот путь, избранный некоторыми семьями морков, был непростой, но единственный, способный обеспечить стабильное и длительное существование семьи. Такое добровольное рабство прижилось не во всех семьях, а только в тех, где авторитет главы семьи поддерживался силой и жестокостью правящей группировки. Других аргументов здесь и не существовало. И эти семьи, где ставку сделали на мирное сосуществование со всем остальным миром, стали теперь называться «мирными».
Прочие же семьи, отвергнув путь «мирных», отринув Бога-Создателя и Закон, превратились в кланы грабителей и убийц, в банды свирепых и безжалостных разбойников. Они и имя своё изменили, назвавшись «моркусами», чтобы отличаться от морков «мирных», которых всегда презирали и всех, без различия, называли «рабами».
Люто ненавидели моркусы весь мир и составляющие его.
Они даже Бога себе избрали другого! Того, что сыскали в легенде «О встрече Трёхпалого Зу с Ангелом Тёмным». Тогда и решили они для себя, что Тёмный – второй полюс мира, вторая его половина, а, значит, он – Бог! Наравне с тем, другим, что Пресветел. А темнота Его – как возраженье Светлому, где чернота, как статус и могущество, важнейшая черта…
И стали поклоняться моркусы тому, кого придумали во тьме, чьё имя с темнотой, как суть – едины. Им нужен был свирепый, страшный Бог, скорей не Бог, а кровожадный монстр. Он должен! – думали они, - и мстительным, и злобным быть, а се есть кровь и плоть того, кого они почтят за Бога своего. И кто-то имя подсказал Его, шепнув из моркусов кому-то… а может быть, придумал этот кто-то, но пронеслось, как мутная волна, по всем анклавам: Саттан – прозвище Его! И стало слово то в пещерах кличем-именем того, при каждой сече кто, фонтаном крови брызжет, врага питаясь кровью своего. А враг во тьме всегда здесь есть, и враг во тьме здесь каждый встречный, он вечно голоден и всякого готов он съесть, будь это воин, иль юноша беспечный!
Строй мысли, а скорее, строй безумия и хищный образ жизни – всё заставляло моркусов сражаться! За каждый день свой и за дозу, за самку, за еду, за позу бесстрашного героя и бойца, за право жить и выживать, за право сеять смерть и умирать в наклонных пыльных коридорах и пещерах, в притонах мерзких и домах без Веры, без Бога и Любви, при полном неприсутствии надежды…
* * *
Но на поселения горан «моркусы» не решались нападать – уж очень серьёзный противник! Да и что у них отнимешь? Драгоценного штрэка у них не бывает, а из-за еды и рисковать не стоит. Еда – это просто, её всегда можно отнять у ничтожных «рабов», её не сложно похитить ночью в верхнем мире, с плантаций хайтэсков. А для некоторых из моркусов, не слишком привередливых, едой являлись и тела врагов… ну, конечно не всё, а только самые вкусные их части. Ну а главная же еда всех любителей штрэка – это миллионы крыс вокруг, в коридорах и штольнях, на кладбищах и в поселениях. Всякие: серые и чёрные, рыжие и пятнистые, крупные и мелкие, и каждый вид со своим вкусом и запахом. Это ли не еда? Это и есть – еда, причём легко добываемая, полезная и очень питательная. Благо, что и самим крысам корма хватало, чтобы не быть слишком тощими, ведь кругом всегда в изобилии трупы морков и моркусов.
А вот, что касается настоящей добычи и тех мест, где добычу эту можно забрать, так это ослабевшие и малочисленные семьи моркусов, а также все семьи «мирных», разрозненные и одиночные, у которых всегда водится вожделенная дурь. А значит, её можно легко отнять. Кто здесь заступится за слабых? Никто и никогда! И способ прост – налёт, наскок. И закон здесь прост: всё, что захотим – всё заберём. Всех, кого захотим – всех убьём!
Но самой сладкой и всегда желанной их мишенью были мелкие торговцы штрэком и курьеры-носильщики. Как правило, это были беглые рабы-морки, бежавшие из «мирных» семей, нанимаемые коммивояжерами-хайтэсками для распространения «товара» внутри анклавов и поселений. Эти никому не могли пожаловаться, потому что никто не стал бы их защищать. Правда, этих ублюдков и не убивали, а только грабили, забирая у них всё, под чистую. И оставляли моркусы их живыми не из милосердия – нет! Такого понятия у хищников просто не было. А делалось это по одной простой и очень существенной причине: чтобы не прерывать потока дури вниз, в анклавы. А, значит, и себе…
* * *
Моркусы - отверженные среди отверженных, были ненавидимы всеми. И это не было несправедливостью, всё заслуженно – так выбрали для себя они сами. Ведь даже дети, рождавшиеся в их семьях, никогда не знали любви, сострадания и ласки. Потому-то, вырастая, и становились они свирепыми и кровожадными исчадиями – таков Закон. Никогда не знавшие светлых чувств, они терпели членов своей семьи только по необходимости, и свирепо ненавидели всех «других». Все чужаки, не члены их стаи, были смертельными врагами, и никакие договорённости не исполнялись ни одной из сторон. Потому что обмануть и забрать без боя то, что принадлежит врагу, им казалось правильным. Потому что враг – это тот, кто с тобой совершит то же, что и ты с ним в своих самых грязных мечтах.
Потому и селились семьи моркусов подальше одна от другой, а все их поселения были организованы, как военные лагеря на территории врага, с недремлющей охраной и всегда готовой к бою группой обеспечения безопасности. Так спокойнее засыпалось, и была, всё-таки, возможность проснуться живыми.
Не желая никакой другой жизни, и не желая напрягаться даже для обеспечения минимального комфорта для себя и своих детей, они проживали в своих загаженных селениях в ужасающей мерзости, грязи и запустении. Жили моркусы только сегодняшним днём, не задумываясь и не сожалея ни о чём, не ожидая ничего, кроме дозы, и не боясь ничего, кроме ломки. Они выбрали войну, как образ жизни, как путь, для них единственный, и шли по нему, не сомневаясь в правильности избранного пути.
Эти странные существа никогда не знали, а вероятно, и не слышали о таких чувствах, как милосердие, гуманность и доброта. И поэтому их внутренние войны, между отдельными семьями и кланами, были просто чудовищны. Мужчин и мальчиков убивали всех и сразу, а их жён и сестёр, после рассортировки, распределяли в гаремы воинам-доминантам клана, или в рабыни «семьи», если не были они привлекательны, а в третьем и последнем случае, просто – в еду…
Здесь никто не молил о пощаде, и никто её не предлагал.
Свирепость и жестокость, кровожадность и бесстрашие - этими своими качествами моркусы сильно походили на инсектов, извечных врагов горан на Ипе. Об инсектах здесь ещё помнили, и это сходство было подмечено населением всех незараженных анклавов. Все характерные качества моркусов, проявившиеся так явно и недвусмысленно, конечно же, не добавляли им симпатий или сострадания окружающих соседей. Да и руководителей чистых анклавов всё сильнее беспокоили неуправляемые злобные мутанты. И всё чаще вожди анклавов на собраниях «Большого круга» поднимали вопросы о моркусах, об их непредсказуемом поведении, об их непрекращающихся спонтанных войнах, пока ещё не задевающих добропорядочных горан. Но мудрые-то понимали, что «пока ещё» - это только вопрос времени! А пугающие качества морков-разбойников и без сожаления проливаемая ими кровь обещали соседям этих монстров будущее весьма неопределённое, но, безусловно, полное несчастий и бед.
Безвариантная однозначность грядущего решения этой проблемы была еще и в том, что даже с морками-мирными нельзя было договариваться ни о чём. Договоры не работали, потому что все ублюдки никогда не выполняли своих обещаний. Они не желали вступать в соглашения с горанами уже потому, что в этих договорах всегда присутствовал страшный для них пункты: «о запрещении штрэка», и «о наказаниях за его распространение». А это было для них совершенно неприемлемо.
С моркусами было ещё проще: ко всем «другим» они относились, как к врагам, и любой кратковременный тактический успех за счёт элементарного обмана «всех других» расценивался недоумками, как успех и месть им. С этими уродами никому нельзя было жить рядом и чувствовать себя в безопасности. И никакие, даже самые продуманные полицейские меры и акции, не помогали исправить зашедшую в тупик ситуацию.
Полицейские отряды горан и хайтэсков, направляемые на враждебные территории для расследования преступлений моркусов, наталкивались на организованное и мощное сопротивление. Обычно враждующие «семьи» любителей штрэка в таких случаях объединяли свои усилия, чтобы не допустить в свои коридоры и поселения общего и страшного врага – Закон, грозящего отнять у них главный смысл их проклятой жизни.
Во всех общинах горан уже сложилось вполне определённое отношение ко всем этим «семьям», кланам и к каждому, из этих уродов, в отдельности. Формулировалось оно просто – кость в горле. И ситуация эта никакого положительного разрешения не имела, потому что одинаковые проблемы были у всех мутантов: не проходящий голод по штрэку, и категорическое нежелание тратить время своей короткой жизни на что-либо ещё, кроме штрэка. Проблема была такой всеобъемлющей, что в её глубине тонули все идеи спасения и все немалые усилия миротворцев и филантропов. Ведь лечиться никто из них не желал, ни морки с моркусами, ни филантропы…
Большой Круг горан, собрав необходимые доказательства, подтверждающие масштабы и чудовищность демографической катастрофы, опять обратился в Координационный Совет Тумма. Может быть, собранные свидетельства и потрясли, наконец, правителей, а может, это сделала угроза горан, что прекратят они всякие отношения с верхним миром и не позволят ему самостоятельно добывать что-либо из недр, принадлежащих им, но что-то радикально повлияло на Совет планеты. И был сформулирован, наконец, очень жесткий и простой закон, в котором штрэк, без обиняков и кивков на его прежние заслуги, назвали злом и объявили вне закона на всей планете Тумм!
Замечательный получился закон. Только поздновато. Слишком много появилось потребителей штрэка, готовых на всё ради него, и слишком высоки оказались прибыли, ради которых и многие другие всегда готовы были к немалым рискам.
И ещё был один вопрос: что делать с мутантами?!

4.17. РАПТОИД-ЧЕК

А морки, мирные и немирные, жили своей жизнью.
Во всех сложившихся группах мутантов естественным образом проявлялись лидеры – наиболее умные и волевые, на фоне менее удачливых собратьев своих. Все остальные члены «семьи» стали называть их – «отцами», и повседневными задачами «отцов» стало решение многообразных проблем и трудностей «семьи». А главной трудностью в их суровом мире было обеспечение элементарного выживания семьи. При существующих крутых нравах у моркусов и чрезмерно облегчённом их отношении к жизни и смерти, это была очень насущная и часто весьма трудноразрешимая проблема. Для того, чтобы находить возможности урегулирования взаимоотношений и конфликтов между семьями, и чтобы семьи не вымирали в своих непрекращающихся войнах, «отцы» семей, наконец, пришли к выводу, что они должны хотя бы иногда встречаться. И это был серьёзный прогресс в мире, где все ненавидят…
Однажды, на одной из таких встреч, обсуждались проблемы взаимодействия кланов при отражении полицейских рейдов, и как-то, сама собой, тема общего разговора перетекла в другое русло. Разговор зашёл о проблеме сокращающихся поставок штрэка по разным причинам, о столкновениях «семей» на этой почве, и вдруг, неожиданно возник простой вопрос: почему мы сами не производим штрэк? Ведь если научиться его производить, тогда сразу отпадут или как-то решатся столько серьёзных и тяжёлых проблем. Вопрос этот был задан новичком, «отцом» одного удалённого и изолированного анклава, под названием «Глубокий каньон».
«Отец» из «Глубокого каньона» был весьма странный и удивительный тип. Даже по меркам самих морков. Внешне он не походил ни на морка, ни на горана, хотя черты и тех, и других в нём всё же просматривались. Это был крупный, очень рослый тип с цилиндрической грудью, и потому узкими и покатыми, как у раптэра, плечами. Он обладал удивительно длинными и мощными руками и ногами, что сразу бросалось в глаза на фоне коротконогих горан и морков. И череп у него был больше похож на череп раптэра, чем на голову представителя его расы: был он с ребристым сводом, был оснащён могучими челюстями и выпирающими наружу крупными желтыми зубами. Потому и прозвали его в мире отверженных – «Раптоид-Чек», соединив кличку с именем, данным ему при рождении.
Однако, при всей необычности и, даже по меркам морков, «ненормальности» его внешности, в уме ему отказать не смогли бы даже хитроумные хайтэски. А на фоне окружения из тупоголовых морков, он был просто гением. Мозг его не дремал, как у большинства его малоумных и ленивых собратьев, а постоянно и напряженно работал, выдавая высококачественную продукцию. Вот этот странный «Раптоид-Чек» и предложил собратьям новый путь…
* * *
Анклав горан «Глубокий каньон» сформировался в горном массиве за десяток лет до рождения Амона, неподалёку от его родного города Кхет-Су. Располагался анклав несколькими поселениями на самых нижних этажах, какие только доступны для проживания горан. Там всегда было слишком жарко, а стены коридоров и пещер почему-то слегка светились голубоватым, призрачным светом. Может быть поэтому, в местных семьях и рождались уже тогда дети, непохожие на своих родителей. Кто – чем, но все отличались. У кого-то был дар видеть в полной тьме, и они видели всё не только в своём, как им казалось, хорошо освещённом природным свечением анклаве, но и в любом другом месте. Даже в тех удалённых пещерах чужих анклавов, где заведомо не было никакого искусственного освещения. Другие особенные «видели» насквозь окружающие их пласты породы, и знали, где что залегает, и как туда пройти. Третьи могли и не обладать столь явственными плюсами, но были просто несколько иными. Бывало, отличались они формой головы, формами и размерами рук, тела или ног, а кто-то из них от рождения не имел слуха или голоса, или никогда не хотел спать. Может быть, поэтому анклав «Глубокий каньон» и не пользовался особой популярностью у всех остальных горан. Новички здесь обычно надолго не задерживались, а местные, приспособившись и обособившись, жили так, как им нравилось, и как они привыкли.
В «Глубоком» в основном добывались редкие на Тумме, тяжёлые металлы, которые при добавлении в сталь делали её необыкновенно прочной. А это означало, что местные жители обладали товаром, имевшим особо высокий спрос и ещё более высокую цену. Находились эти редкие металлы поблизости от поселений, можно сказать, в соседних коридорах и штреках, и добывать их не составляло такого уж большого труда. Может быть, именно поэтому и нравы в местной общине не были столь суровы, как в других поселениях горан. Живущие здесь не слишком переутомляясь, имели всё, что только можно было купить на Тумме, и, вероятно, потому они никуда и не собирались уходить отсюда, невзирая ни на особенности анклава, ни на особенности рождавшихся детей своих.
В разгар напасти «летучего огня», когда Сет-Ха пришёл к бедствующим горанам и познакомил их со своим чудо-лекарством, сюда в «Глубокий», эликсир вначале повезли по двойной и даже тройной цене. Но потом, правда, всё стало на свои места, а те, кто завышал цену на чудодейственный эликсир, куда-то тихо исчезли один за другим. К большому удовольствию всех любителей этого лекарства, некогда столь спасительного, а позже столь же модного.
Караваны лет двигались своей чередой, век проходил за веком, и изменения в организмах горан, вызванные местными природными условиями, пересекались и переплетались с изменениями, вызываемыми неумеренной любовью к штрэку. Теперь выходцы из «Глубокого каньона» поражали даже видавших виды морков. Таких «красавчиков», как здесь, больше нигде не производили…
Вот и мамаша Чека была такой же. Она родилась в семье потомственных морков, и сама была превосходным образчиком для музея. Это было существо конусообразно-узкоплечее, на две головы выше любого из морков, с длинным гибким позвоночником, широким тазом и очень короткими массивными ногами. Представляете? Голова её была слишком велика и тяжела для этих плеч, а сам череп сильно вытянут от затылка к подбородку. И личиком Судьба наградила её совершенно незабываемым: неподвижное и обтянутое пергаментной серой кожей, точно маска смерти, и, примерно, такое же привлекательное. Этот стилизованный череп был ещё и украшен хилой шевелюрой из тонких серых, отдельно свисавших прядей, начинающихся почему-то исключительно от затылка.
Кого она соблазнила, кому показалась привлекательной? Загадка. Может быть, он был слеп? В общем, об отце Чека ничего определённого сказать нельзя. Да, ещё и семьи морков всегда были полигамны, и дети, рождавшиеся в них, как и тараканы, были общими. И потому, когда малыш родился, никто этого даже и не заметил. Даже его мама об этом узнала только на следующий день, после того, как он родился, а она вынырнула в действительность из очередного улёта.
Так началась жизнь Чека-раптоида.
* * *
Очнувшись после длительного, многосуточного круиза по бредовым мирам, она лежала неподвижно, бездумно глядя в тускло освещённую люминофорами поверхность. Всё та же неровная стена: грязная, нечищеная много лет, украшенная тенетами и мазками, всё те же мерзостные запахи, ставшие для неё привычными... значит, дома, на своей кровати, решила она. Но что-то всё-таки изменилось – она это ощущала, только не могла понять – что? Вроде всё как всегда: тот же гадкий, но ставший привычным вкус во рту, та же вонь от нечистот и давно немытого тела, но что-то ещё… Что? – пыталось понять она.
В её голове, давно отвыкшей от мыслей, медленно, неохотно что-то провернулось и застряло. И она, стараясь запустить «заржавевший» механизм, с трудом подняла вялую руку, стянула пальцы в кулак, и сделала такой аккуратный «тук-тук» по своему яйцевидному черепу – раньше это помогало. Сработало и на этот раз, и она поняла: есть дополнительный и незнакомый запах.
- Что это? – забеспокоилась она. На запах похотливого самца или самки не походит, и с обычной едой этот запах не имеет ничего общего. И тут к ней пришло новое ощущение: странная пустота и чувство освобожденности внутри неё. Родила – наконец, поняла она. Но эта мысль никак не взволновала её. Сколько раз она рожала, может два, может три или больше? – трудно в такое утро и вспомнить, да и не важно. Всё равно никто из них и не выживал. Одни рождались мёртвыми, других она теряла позже, то забывая о них во время своих затяжных оргий, то «присыпая» их во время непробудного сна, больше похожего на беспамятство.
Она осторожно пошарила руками вокруг себя, и правой рукой за спиной нащупала его – маленький, мокрый, почти остывший комочек.
- Уже умер, - подумала она, не испытывая при этом никаких чувств. Но вдруг, совсем рядом, кто-то негромко и очень внятно произнёс:
- Ты должна вырастить этого ребёнка. Без штрэка…
Она быстро, насколько это возможно, обернулась, но никого не увидела в комнате. Лишь какое-то странное, бесформенное тёмное пятно покачивалось возле противоположной стены.
- Я тебе помогу, - добавил голос. – Выбор у тебя небольшой: или ты выращиваешь этого ребёнка, а Я взамен уменьшаю твою зависимость и тем продлеваю годы твоей жизни. Или ты уже сегодня начнёшь умирать, и будешь умирать долго и страшно! Выбирай.
Ей показалось, что она сошла с ума, и всё это ей только чудится. Как бы в подтверждение этого, её внезапно заколотил жуткий озноб и по всему телу выступил холодный, липкий пот.
- Всё, чокнулась! – уже решила она, но потом засомневалась, - А может быть, это последний привет от вчерашней дозы? Или, может, это опять старый знакомый глюк – предвестник ломки?..
В её голове от всех этих немыслимых загадок закружилось и зазвенело, совсем как в пустом железном ведре. И она уже твёрдо для себя решила, что сошла с ума, но тут внезапно получила очень болезненный щелчок по лбу:
- Я здесь, - добавил тот, тёмный, в самое ухо, - и ты всё слышала наяву, тебе ничего не кажется. Ну, ты выбрала? Спрашиваю в последний раз.
Тёмное пятно на стене заколебалось сильнее, как будто собираясь сейчас исчезнуть, и она заторопилась, засучила ногами, пытаясь сесть на кровати, но в её финишном состоянии сделать это было слишком трудно. Поэтому она осталась в прежней позиции, лишь слегка приподнявшись на локте.
Трясущейся рукой она подтянула ребёнка к себе и с трудом прохрипела:
- Да, да! А кто ты, как имя твоё?
- Узнаешь после… – уже шепотом пронеслось в её голове, и тут она внезапно и очень сильно захотела спать. Её глаза закатились под дрожащие веки, мышцы расслабились, и, пробормотав что-то невнятное и неожиданно громко хрюкнув, она выключилась…
Проспав некоторое время, она проснулась, и странные воспоминания, всплывшие в затуманенном мозгу, показались ей сном. Так часто бывало и раньше: после долгих «полётов» трудновато было реальность отделить от глюков и снов. А в последнее время ещё и здоровье её сильно качнулось. И теперь даже после трёх-четырёх «чеков» её ломало особо свирепо и чудилось разное…
Вдруг что-то шевельнулось рядом с ней, и это подействовало на неё, как удар. Дёрнувшись всем телом, она отпрянула: перед ней лежало маленькое существо, не похожее ни на что. Оно было с длинными, как у хайтэска, ногами, с конической грудью, почти без плеч, и черепом, совсем, как у тех раптеров, что она видела когда-то в детских сказках-страшилках.
- Вот это чудо, – подумала она, - Просто безобразное чудо! - добавила про себя, - Может, так и назвать его? Или её?..
Она повертела малыша, осматривая, подумала какое-то время, видимо вспоминая, и наконец-таки решила, что это он - мальчик.
- Как же его назвать-то? – задумалась мамаша. И тут вспомнила: приходил кто-то. Всплыл в мутной памяти тот разговор и обещание этого, чёрт знает кого. И, что было особенно удивительно, условие объявленное им, чётко обозначилось в её ослабленной памяти: ребёнок – без штрэка!
- Значит, не простой малыш у меня родился, – поняла она. - Может быть, он – самое дорогое из всего, что было у меня в жизни? Если это так, то и назвать его надо… - и она, сильно напрягшись, задумалась, но не надолго. Потому что сразу же устала. Но мысль всё-таки родилась:
- Что было в моей жизни самым дорогим для меня? Порция штрэка – «чек», а лучше – два! Что же ещё? Вот и имя ему – Чек!
Незаметно пролетело несколько лет. Ребёнок рос на удивление всем крепким и крупным. И уже с самых первых лет в любой, даже самой живописной группе морков, его необыкновенная внешность непременно бросалась в глаза. А кличка просто сама напрашивалась – «раптоид». Так и звали его все, Раптоид и Раптоид, даже не вспоминая об имени, пока однажды он не заслужил своё право носить настоящее, крутое имя – Раптоид-Чек.
А произошло это так…
 * * *
Все морки от рождения и до финального своего чека были членами своей семьи – главной основы их бытия. Семья могла владеть одним анклавом с несколькими поселениями, как семья Чека, или одним отдельным поселением, если это была новая, молодая семья. Вся жизнь их проходила в родном поселении, где они родились, в своём кругу, где каждый знал каждого, и каждый знал своё место в стае. Как правило, место приходилось добывать решительностью, свирепостью, силой и, редко кому - умом.
В каждой авторитетной семье было несколько отрядов: два-три молодёжных – их называли ударными, и они были боевиками семьи. Это были мобильные, агрессивные группы, внутри которых царил культ силы и свирепости. Здесь проявлялись будущие командиры и «отцы» семейства, на деле доказывая свои  качества. Ядром же боевых сил семьи или клана, был отряд испытанных воинов, прошедших суровые испытания в рубках и серьёзных операциях. От них зависело благополучие и уровень авторитетности семьи среди других. Был и ещё один отряд - караульный, в котором состояли все условно оставшиеся в строю, возрастные моркусы. Это были, как правило, развалины, всю жизнь «торчащие на штрэке», потерявшие в стычках кто руку, кто ногу, но не утратившие пока ещё сил и подвижности. В обязанности караульного отряда входило обеспечение безопасности подконтрольных клану территорий. Такое построение семьи оптимально отвечало образу жизни моркусов и позволяло их семьям выживать в непрекращающихся войнах.
Каждая из успешных войн обеспечивала семье статус, который подтверждал её право на существование и на уважение к ней других кланов. А в результате удачных боевых операций они могли заполучить хорошую партию дури совсем забесплатно. Для того и нужны были молодые «безголовые» боевики-моркусы, и всех это устраивало. О потерях никто никогда не переживал, ведь жизнь стоила здесь очень дёшево, а смерть стояла за плечом каждого. Все они верили в простой и ясный закон: никакая жизнь не ценится так, как штрэк.
Но однажды выяснилось, что не все среди них так думали.
На одном семейном совете, где планировали операцию по «изъятию «товара», который должны были вскоре доставить по заказу одной из семей «мирных» морков, слово, вдруг, взял Раптоид. Он уже был командиром звена в своём отряде и, казалось, довольствовался тем. Обычно младший командир Раптоид держался в тени и старался не выпячиваться, а тут вдруг встал и выпрямился во весь свой громадный рост. Все, конечно же, его хорошо знали – вырос-то у них на глазах. Но теперь у всех присутствующих как будто открылись глаза, и они внезапно увидели и поразились, какой он огромный и сильный. Раптоид, показалось им, занимал половину объёма всей комнаты, где совещались командиры семьи.
Командир его отряда сразу же про себя решил, что если Раптоид захочет предложить ему поединок за право возглавлять отряд, то он откажется. Не то, чтобы он боялся – нет, а просто шансов победить такого гиганта не было вообще. Но дело-то оказалось в другом, Раптоид стал говорить.

4.18. ОБРАЩЕНИЕ ЧЕКА К МОРКАМ

- Семья, и ты, «отец», прошу вас выслушать меня. Я много времени не отниму. Хочу сказать сейчас, что следует о будущем подумать вместе нам. Вы помните историю, с которой начался «Каньон глубокий»?
Предание гласит, что много сотен лет назад к горанам Тёмный Ангел приходил. В те времена одним большим анклавом руководил горан трёхпалый Зу. Анклав тот расположен был не очень далеко от города Кхет-Су.
Тот Тёмный Ангел чернее чёрной сажи был – так предки донесли до нас предание. Напомню тем, кто из-за штрэка всё забыл: кто и откуда мы, и смысл старинного сказания.
В те времена на Тумме морков не было совсем: о штрэке не слыхали наши предки. Гораны – это корни наши, веками в штольнях двигали каретки. В работе и руде – смысл жизни был, о чём наш странный мир давно уж позабыл, и главный их продукт, руду – овеществлённый труд, востребованный в целом мире, напомню, и сейчас задорого берут.
Так вот, Трёхпалый Зу и Тёмный Ангел, заключили соглашение: гораны роют тайный ход под городом Кхет-Су под нужный Ему дом, и делают какую-то работу в нём. А Тёмный Ангел, как гласит совместное решение, покажет им каньон, в котором без больших трудов и силы истощения, они найдут и смогут долго добывать редчайшие металлы, цена которых с ходом лет, лишь будет возрастать! А все потомки Патриарха здесь смогут процветать.
Ещё тот Ангел говорил, а мудрый Зу ему внимал, а после ночи, поутру, слова те записал. Прочёл я патриарха письмена, где сказано, что в мире засияют имена, не рожденных ещё тогда детей, деянья которых переменят этот мир и перессорят до могилы племена. И всё, что Ангел предвещал, случилось: пришли они – Амон, Сет-Ха, и всё вокруг переменилось!
И предсказание ещё одно сбылось: «Коль пустят в племена свои чужого, горан народ погибнуть может! Чужак проблему разрешит, но только в души поселит он страшный Голод, который жизнь, как лист перечеркнёт, и до могилы душу сгложет. Придут взамен горан другие, рождённые от них, но эти будут не такие. Душа для них – лишь звук пустой, а тело – есть мерило наслаждений. Привыкнут жить они с той пустотой, и будет идиот средь них, как гений!»
Быть может, мы приблизились к тому, что Ангел описал партнёру своему?..
Сет-Ха – спаситель, принято считать! Подумайте, а так ли это? Вы только посмотрите на себя – насмешка над природой – нет большего, наверное, греха, чем способом таким поиздеваться над породой. Вы до сих пор спасителем считаете Сет-Ха? И не смущает вас такая проза: живём, как черви, и мечты, как у червей – пожрать, размножиться, побаловаться дозой. Мы – плесень серая на лике у планеты, для всех мы здесь – как в заднице заноза!
Ну, посмотрите, что вокруг лежит: дерьмо в дерьме, поверху и во тьме! А мы? - не мы ль носители дерьма, не мы ль поклонники того, что превращает нас в дерьмо? Кто – мы? В чём наша честь? Иль всё, что видим мы вокруг – она и есть!?
Тот путь, которым мы идём – не путь разумных, то прыжок в могилу, бездарно прожитая жизнь, напрасно траченные силы. Я не впустую здесь так долго говорю, рецепт я знаю – подарю я жизнь любому, кто в мир любви захочет возвратиться из мира ненависти, пустоты, из мира, что над пропастью ютится.
И, в доказательство того, у вас спрошу: кто Сью-ужасную не знает? Отлично знаю: таких нет. А то, что она – мать моя, и что росла с младенчества на чеках, и это никому здесь не секрет?..
Так вот, семья моя: тот Тёмный Ангел снова посетил наш скорбный мир. Он ночью в сон мой приходил, как лучший друг и мой кумир. Он терпеливо, как с ребёнком, повторял, когда я где-то «в тему не въезжал, иль отставал, не догонял». Он говорил мне много странных слов: как тяжко в ненависти жить, и как сладка любовь!
Я помню, раз переспросил его: любовь? Что есть любовь? Это – еда, иль лакомство? Иль, это чья–то кровь? А он, как добрый друг, ответил мне: чтобы познать любовь, не нужно жить «во тьме».
Ещё сказал он странные слова: больна планета – бластула слаба! Лечить её пора, лекарство выбрать нужно: иль хирургическим путём, иль мягко и наружно. Он долго на меня глядел, как будто выбирая путь, как будто размышляя, как на этот путь нас всех вернуть. Затем сказал:
- Мне жаль тебя, и твой заблудший и больной народ, - и рассказал мне, как и чем лечить наш вечный голод. Теперь я знаю путь спасенья! И этот путь отвергнуть может лишь дурак! Иль тот, кто сам себе – есть самый злейший враг.
Я мать свою, отведавшую штрэк ещё в утробе, тому лечению подверг, и, как известно – не угробил. Она уже полгода штрэка у меня не просит, и голод свой не признаёт или легко выносит. Помолодела лет на сто, о жизни по-другому думать стала, мечтает к «мирным» перейти, и этой странною своей мечтой меня давно достала. Кто мне не верит, всех прошу я в этом убедиться. Клянусь, я правду говорю – всё это подтвердится!
Сейчас я призываю братьев всех: откажемся от войн и штрэка, изменим нравы и отринем грех! Продлим мы жизнь свою хоть на полвека. Вернёмся в мир любви, вернёмся к Богу, переступив через сомнения свои, в Его объятьях одолеем мы дорогу!..
* * *
Чек замолчал и медленно опустил свои огромные руки, которыми активно жестикулировал, пока произносил речь. Он возвращался оттуда, где только что был, из мира, о котором всегда мечтал. Никогда раньше так долго и сложно Чек не говорил, и сейчас он пытался понять, насколько это удалось. Ещё мгновения назад, произнося свою речь, он был совершенно уверен, что пришёл в этот мир, чтобы сказать эти самые слова, чтобы повести за собой свой народ к счастью и свободе, к нормальной и благополучной жизни. Но вот мгновения полёта истекли, и уверенность в успехе испарилась: он явственно и отчётливо ощутил атмосферу недоверия и ненависти, разлитую густым смрадом вокруг.
Внимательно и настороженно он осмотрел сидящих перед ним командиров.
А те сидели неподвижно, словно парализованные, и никто даже и не моргал. Некоторые из них замерли с раскрытыми ртами, а их изумлённо-выпученные глаза, как на чудо, уставились на него. На лицах и в глазах всех присутствующих моркусов была заметна небывалая, просто непосильная, работа обленившихся и отупевших их мозгов. Чеку даже показалось, что он слышит, как со скрипом и скрежетом работают заржавевшие мозги его собратьев…
Они молчали, и он – молчал, ожидая, когда они переварят сказанное им.

4.19. ОТВЕТ СЕМЬИ

Первым пришёл в себя «отец». Он с трудом оправился от изумления, в которое поверг его, как и всех остальных, этот странный и уродливый, по всем меркам, моркус Раптоид. Никто и никогда здесь так дерзко не говорил, и никто из них и не ожидал услышать такой удивительной и странной речи. А в особенности от того, кого они все считали совершенным уродом.
Они, дети порока, не напрягавшие мозги от рождения своего, забыли или просто не знали многие слова и понятия, о которых здесь говорил Раптоид-Чек. И теперь, как заворожённые, слушая его, они напрягались изо всех сил, чтобы понять-догнать, о чём говорит им урод-Раптоид.
Раздражение, возникающее от чёткого осознания своей собственной тупости, перемешивалось в них с предощущениями грядущих серьёзных изменений, и с внезапно пробудившимся чувством ожидания чего-то доброго и светлого, чего они всегда были лишены в этой своей гнусной и грязной жизни.
И когда Чек замолчал, многие из них всё ещё продолжали находиться там, в пригрезившемся им замечательном и сладком будущем. И чем дольше длилась пауза, тем труднее им было выйти оттуда и тем меньше им этого хотелось…
Но тут, резко и сильно хлопнув ладонями по столу, встал, наконец, «отец». Все остальные присутствующие на совещании, дружно вздрогнули, теряя оцепенение, а вместе с ним и восторг обольщения от чудесной речи Чека-Раптоида. Они с каким-то даже сожалением почувствовали, как их стремительно покидают необыкновенно приятные ощущения, едва приоткрывшихся перспектив новой беззаботной и счастливой жизни…
«Отец» пристально и с ненавистью смотрел прямо в глаза Чека, и этот взгляд ничего хорошего не сулил. Он молчал и смотрел, смотрел и скрипел зубами, и Чек понял – пощады не будет. Наконец, прозвучало:
- Ты сладко говорил, Раптоид-Чек. Твои слова, совсем как штрэк, больную душу лечат и ласкают. Да только те слова – слова, всего лишь. Они затихли – нет их, словно не было, исчезли навсегда! А Голод наших душ остался – вот беда! Что посоветуешь, Раптоид? Как дальше бедным и убогим «братьям» быть? Как нам тот вечный голод победить?!
Не знаешь! – вижу я в тебе ответ. И не пытайся одурачить наш Совет. А я тебе даю прекраснейший совет: попридержи язык болтливый. И Сью мы знаем, и тебя, с тех пор, как ты ходил ещё сопливый. Да, да, ты был тогда сопливый, был «крыса» ты и вор блудливый! Ты думаешь, мы позабыли навсегда, иль ты считаешь, что не знали мы тогда, как ты тянул еду от нашего семейного стола? И было это не однажды! Но шлюха-мать твоя тогда спала с «отцом» семьи, хотя с ней делать мог то каждый. Его прощенье для тебя, «крысёнка» и вора, всегда канючила она…
Ну что, я освежил твои воспоминания? Я вижу голод власти и тенета непризнания в тебе так велики, что закрывают разум твой. И оттого напомнил всем я прошлое того, кто ныне вдруг в мессии рвётся, не понимая одного, что жизнь и штрэк – есть суть одно, и связь такая не прервётся!
Мы так хотим, и будет так, а ты – зануда и дурак! Тебя прогнать, наверно, надо, а может быть – убить? Но ты – дурак большой и сильный, и, верю, сможешь навредить врагам семьи ещё немало. А чтоб семье вреда поменьше стало, а нашему врагу побольше перепало, тебя пока что в карцер мы заточим. А как тебя лечить, и что с тобой там делать, сейчас и здесь решим, не истечёт ещё и ночи.
Теперь вопрос пред нами встал: сдаётся мне, ты к штрэку равнодушен стал? Так вот, решение моё: мы на иглу тебя посадим сами! Дней через сто чтобы предстал исправленным и обновлённым перед нами. А коли ты совсем дурак, и не поймёшь мою науку, устрою я тебе большу-ую скуку: недалеко заброшенная штольня есть, где сонмы крыс привыкли мёртвых наших есть. Они, ушедших в мир иной, привыкли привечать, вот и пойдёшь ты наших крошек просвещать. Для этого тебя живым мы сбросим – так перед смертью будет время поскучать. Я думаю, твой Ангел не спасёт тебя, и ты получишь час, чтобы проклясть себя…
А жизнь твоя закончится когда… тогда и мать твою – туда!
«Отец» закончил и встал. Пристально всматриваясь в глаза, он обошел каждого слушавшего его члена стаи. Он искал в их глазах следы от той речи Чека, и готов был прямо здесь и немедленно совершить показательную казнь. В назидание. И все это прочуяли-поняли, хоть и были от рожденья тупы. Потому все присутствующие командиры, согласно и одобрительно, закивали головами – семья подтвердила приговор.
* * *
Чек потерял счёт дням в этом каменном мешке. Он был прикован обеими ногами и рукой к скобе в стене, он исхудал, покрылся гноящимися язвами и струпьями. Через каждые несколько часов к нему приходили мучители. Они избивали его обрезками электрических кабелей, втыкали ему дозу, давали дохлую крысу, в качестве еды, и уходили, издеваясь и громко хохоча.
Он не был сломлен или раздавлен… но он чудовищно устал. И только одно спасало здесь разум и дух Чека: у него был Друг, с которым он говорил, который его утешал и ободрял.
Однажды ночью, накануне завершения экзекуции, Чек пообещал Ангелу:
 
 - Прости, Отец небесный – не смог их убедить!
 Их суть не переделать, их ум не разбудить.
 Я помню те слова, что мне ты говорил,
 Я выполнил задание, и всё им повторил.
 Я помню о лечении и методах пути:
 Не помогло наружное, так следует найти
 Другой путь – хирургический, как ты его назвал,
 Ты верь мне, добрый Ангел, тебя я не предал!
 Я сделаю, что нужно, я всё перенесу,
 Раз так угодно Небу: и штрэк, и боль, и голод…
 И смерть… свою и Сью…

4.20. ПУТЬ ЧЕКА НА НЕБЕСА

Безропотно отсидел Чек отпущенный ему срок. Безропотно получил свои четыреста доз дури, и вышел другим. Теперь это был не знающий страха, свирепый, как истинный раптор, воин. В атаках он был всегда впереди первых, не знал сомнений и колебаний. И пощады не давал никому. Даже курьеров, которых у моркусов было не принято убивать, он убивал.
Благодаря своим природным данным: огромному росту и весу, всегда заряженный невероятной яростью и жестокостью, он стал настоящим кошмаром для всех «других». Как только кто-то из противников его семьи, будь это другие моркусы или «мирные» морки, узнавал его среди прочих нападавших, всё, бой тут же прекращался… все разбегались.
* * *
В этот раз воины «Глубокого» возвращались домой усталые и раздраженные после неудачной операции на враждебной территории. В тёмных и заброшенных коридорах, где давно уже никто не заряжал и не менял на стенах люминофоры, они внезапно натолкнулись на засаду «других» моркусов, через чьи территории они проходили. Чужих было слишком много. Они были свежи, и вооружение у них оказалось лучшим. Завязалась свирепая и жуткая резня, почти в полной тьме, так как передовой воин, нёсший фонарь, погиб первым, а люминофоры, прикреплённые к одежде воинов семьи и не заряжаемые с начала похода, едва-едва светились.
Встречный бой в узких тёмных коридорах, когда не ясно: где свой, где чужой - что может быть кровопролитнее, страшнее и бестолковее? Вот и здесь отчаянно рубились холодным оружием, не расчехляя ничего другого. Темнота, в которой то там, то здесь вспыхивают снопы искр от столкновений лезвий, мелькание тусклых светлячков люминофоров, тёмные силуэты на фоне мечущихся огоньков и ужасающие звуки, отражаемые стенами: пронзительный лязг металла, вой-визг раненых и умирающих, и хриплый, яростный рёв сражающихся: Сааттан - Сааттан!!..
Когда враги опознали Чека среди сражающихся, они тут же спешно отступили в соседние коридоры. Отряд, потрёпанный но не деморализованный, принялся считать потери, свои и чужие. Нападавшие, если считать по трупам, бой проиграли – их воинов лежало чуть не вдвое больше, но и семья понесла серьёзные потери. Обнаружилось, что в этой резне погибли семеро лучших воинов семьи, участвовавших в рейде, и шедшие первыми в колонне.
Среди убитых оказались и «отец», и все командиры звеньев. Все, кроме Чека-Раптоида. Он тоже был весь изрезан вдоль и поперёк, и кровь обильно стекала по его телу, однако Чек не показывал никаких признаков слабости или утомления, он твёрдо стоял на ногах, держа в ручищах свою огромную секиру. При этом он всё время вертел головой, как будто не веря, что бой уже закончен и всё позади…
Когда осматривали убитых, обнаружилось, что трое из погибших командиров, включая «отца», разрублены почти что надвое, и потому нести их пришлось шестерым, чтобы донести до дому всё. А нести погибших сначала никто и не хотел – не было принято это у моркусов. Обычно убитых оставляли там же, где они погибали, а крысы, в огромных количествах проживающие в коридорах и анклавах, заботились об утилизации всех тел, и «своих», и «чужих». Но в этот раз Раптоид, как единственный сохранившийся командир, приказал взять тела погибших командиров и принести их в селение. И никто не посмел ему возразить, зная его характер.
Среди десятка тел «чужих» только двое оказались разрубленными подобным же образом, как и командиры семьи. Было о чём подумать. Может быть, поэтому оставшиеся в живых воины семьи в молчании и глубокой задумчивости собирали оружие своих убитых героев и поверженного врага. А собрав, также молча, стараясь не глядеть на Чека и его знаменитую секиру, направились в своё поселение…
Чек теперь шёл впереди, один, и широко улыбался в темноте.
Когда отряд возвратился домой, тут же, по приказу нового лидера, Чека-Раптоида, приступили к церемонии прощания с погибшими: «отцом» и командирами. Это было не рядовое событие и на церемонию собралось всё население «Глубокого». Тела погибших укладывал сам Чек. Укладывал он их так, чтобы всем было видно, какие великие герои погибли сегодня ради семьи, и какие страшные раны были им нанесены.
Все собравшиеся смотрели на погибших, на их раны, цокали языками и задумчиво поглядывали на Раптоида и его секиру. Церемония прошла скоро, короткую прощальную речь сказал сам Чек, а остальные стояли молча. Затем Раптоид приказал отнести погибших героев к той самой штольне, о которой говорил в своё время «отец», и там сделать то, что и принято было у них: сбросить тела погибших вниз. Сам Чек шёл рядом, пока их несли, и с видимым удовольствием наблюдал за процессом погребения героев.
Так Чек-Раптоид стал новым «отцом» семьи из «Глубокого каньона».
* * *
И вот однажды, на очередном сходе «отцов» семей, где обсуждалась проблема взаимодействия при нападениях полиции горан и хайтэсков, впервые появился в качестве «отца» и новичок – Раптоид-Чек. Он представился, как и положено, объявив имя своё и семью, при этом поразил всех присутствующих и размерами, и видом своим. Потом он скромно молчал, сидя в углу и в тени, и только внимательно слушал. Но когда разговор зашёл о возрастающем дефиците штрэка и об участившихся, в связи с этим, столкновениях семей, он опять поразил всех собравшихся. Только теперь уже логикой и ходом своих мыслей, предложив всем совершенно новый и удивительный путь.
Чек встал и, внимательно оглядев всех, произнёс:
- Отцы! Вы – лучшее в народе нашем: его вы доблесть, его честь. Вы воля и лицо его для всех родных и для чужих. Одно лишь плохо здесь – война, которая совсем как ржа, грызёт и мучает народ, и каждый дом, и каждый род. Он разобщён, не понимает, что мы – одно, не осознает: одна семья мы навсегда, одна проблема и беда.
Сейчас слабы мы, словно нитки, как паутинки на ветру, как дыма лёгкие картинки, которые порвёт к утру злой сильный ветер перемен, что дует из чужих племен. Чтоб это было всё не так, чтоб ветер был нам, как пустяк, мы кончики тех нитей свяжем и укрепим мы свой союз, а всех, кто с нами, мы обяжем не разрушать священных уз. Запрет на войны – мораторий, на десять лет провозгласим, поддержим нерушимой волей, и Центр Силы создадим. Как общий центр паутины – конструкций жёсткое ребро, для завершения картины, «Узлом» мы назовём его…
Хочу задать ещё вопрос. На первый взгляд, казалось бы, он прост, но столько лет меня терзает, и есть, и пить он мне мешает, и даже ночью сна лишает, всегда он мучает меня: всем нужен штрэк, но на проблему никто не хочет тратить дня. Готовый штрэк мы ищем-рыщем… ответит кто мне – почему? Не проще ль нам задачу эту… решать в анклавах, на дому.
«Узлу» задачу зададим, как Центру-исполнителю решений, где нужно станем помогать, и обязуем их исполнить соглашение.
Совет «отцов» наметить может путь: куда идти и где свернуть, как моркам дальше жить и быть, что ненавидеть и кого любить… но только есть условие одно, и обязательно оно исполниться должно: чтобы Совета планы воплотить, конфликты все, хотя б на время, во что бы то ни стало, нужно прекратить!..
Чек закончил свою речь, и замер в ожидании реакции слушавших его в молчании «отцов». И в этот раз он не ошибся: зёрна упали на готовую почву. «Отцы», восхищённые мастерской речью, долго качали головами и цокали языками – такой великолепной речи слышать им не доводилось: и тема была актуальна, и речь была хороша.
Предложения этого странного новичка оказались совершенно неожиданными для всех присутствующих. Никто из них и никогда не пытался даже думать, о перспективах дальнейшего существования. Всегда было принято у них: день прожит, и слава Саттану! Ну а эти мысли, рождённые в голове уродца, дарили им надежды на удивительные перемены, и впервые открывали возможности мирного сотрудничества семей. Главное в том предложении было то, что оно выглядело, как путь выживания, чем и понравилось всем присутствующим «отцам».
И за него проголосовали все. Решили попробовать.

4.21. ВЫБОР МОРКОВ

В государстве Грау, единственном производителе и поставщике штрэка со времён Сет-Ха, технология изготовления штрэка была глубоко засекречена. Она охранялась всеми службами, как важнейшая государственная тайна. Исходные материалы чудо-лекарства тоже были неизвестны, хотя слухи ходили разные, и слухи эти упоминали о каких-то растениях. Выходило, что если они действительно растительного происхождения, то в пещерах их вырастить не удастся, либо они утратят свои столь важные свойства. Это представляло, конечно, серьёзную проблему, но известно, что многие проблемы решаются. Вопрос – как?
И кратчайший путь «Круг отцов» определил: через осведомлённых сотрудников нелегальных и глубоко законспирированных, после решения Совета планеты «О запрете штрэка», частных лабораторий по производству зелья.
За цветные твёрдые камешки, какие в шахтах иногда валяются под ногами, и, непонятно почему ценятся наверху так высоко, представители «Узла» добыли у знакомого торговца-поставщика штрэка список интересующих их сотрудников. И тут забуксовали…
Акции против хайтэсков на верху моркусами до сих пор никогда не проводились, а все их местные войны, вспыхивавшие в пещерах и коридорах, велись исключительно между семьями. Может, потому и были они всё ещё живы, что не мешали верхнему миру, и не особенно досаждали самим горанам. Полицейские рейды тут не в счёт, рейды эти носили, в основном, характер устрашения и сдерживания. Это понимали все. А тут вдруг намечались изменения правил игры, а это, возможно, чревато очень и очень серьёзными последствиями. И, чтобы не подвергаться излишнему риску, моркусы решили реализовать самый жесткий, но и самый простой вариант операции: похищение знающих хайтэсков, «профи» в производстве зелья. Дальше предполагалось применить все средства, для получения секретов технологии, в том числе и пытки с последующим устранением источников информации и сокрытием всех следов.
Операция началась с того, что несколько мобильных небольших групп разведчиков-моркусов, по ночам в городах хайтэсков, скрытно обследовали подходы к жилищам избранных «Узлом» специалистов. Изучение обстановки на местах показывало, что незаметно и без шума операцию по изъятию нужных спецов в городах провести невозможно. В таких делах обязательно отыщутся свидетели, а на месте проведения операций будут обнаружены какие-то следы и улики, от которых после не отопрёшься. И что тогда?..
Новый сход «отцов» состоялся в «Глубоком каньоне», где с недавних пор, под контролем Чека, расположился координационный центр – «Узел», куда общими усилиями собрали тех, мозги которых были ясными и работоспособными. Обсудив полученные сведения, постановили, что похищение нужного специалиста необходимо производить где-то за чертой города, в условиях уединённости. А для этого необходимо обязательно отслеживать все перемещения избранных объектов. Провели ещё с десяток скрытных ночных рейдов в нескольких городах хайтэсков, в которых нелегально действовали искомые лаборатории, во время которых к личным слайдерам, интересовавших Центр специалистов-хайтэсков, прикрепили радиомаяки, позволявшие отслеживать перемещения интересующего специалиста.
План удался: и датчики сработали, и антенны не подвели. Отследили одного из намеченных сотрудников, и ночью, во время загородного пикника, моркусы похитили молодого лаборанта с женой и ребёнком с берега горного озера.
И ему предложили жизнь, ему и его семье. В обмен за информацию и сотрудничество. При таком щедром предложении выбирать не приходится. Лаборант, конечно, всё рассказал, но то, что они услышали, им не понравилось. Оказалось, что процесс изготовления «эликсира», как упорно называл лаборант всем известный штрэк, процесс длительный, трудоёмкий и сложный, требующий и знаний, и умений и упорства. И тут же родилась новая проблема – кому поручить? Кто сможет сделать всё так, как надо? А таких среди морков, как раз, и не было.
В Центре призадумались: идея Чека оказывалась трудновыполнимой.
И тогда Чек, на свой страх и риск, ни с кем не советуясь, решил изменить первоначальный план и перетащить к себе кого возможно из тех хайтэсков, кто будет полезен при реализации его замыслов. Для этого он решил создать все условия для них, ни в чём им не отказывать, даже контракт с ними подписывать на десять лет, гарантируя отступникам высочайшие доходы. Правда, выполнять в полном объеме этот контракт Чек не собирался. И это касалось той части контракта, где говорилось, что по истечению сроков договора нанимаемые сотрудники беспрепятственно выпускаются на поверхность со всем гонораром. Только Чек понимал: тайна, как дочь смерти, любит молчание и покой…
Сначала он сделал предложение лаборанту и его жене, и от контракта те, естественно, не смогли отказаться, хотя пытались торговаться и по срокам, и по сумме. Контракт был подписан, и вскоре необходимая для процесса грибница успешно произрастала под присмотром супруги лаборанта, а сам он делал то, что делал всегда – изготавливал штрэк. Объёмы, правда, были не так значительны, как хотелось бы, ведь морки в большинстве своём трудиться не желали, а многие просто и не могли. И теперь, для расширения производства и получения нужных объёмов продукта, необходимо было решать проблему рабочих рук.
- Пленные, контрактные они или рабы, решат все наши проблемы, – предложил Чек на следующем собрании «отцов», и добавил некоторые условия, важные на его взгляд: достаточное количество рабов, контроль за ними, и угроза расправы над их родными и детьми! А в случае успешного сотрудничества – неплохие условия содержания для самих исполнителей и их семей.
- Вот на этих жёстких основах и следует строить весь план, - закончил Чек.
И «отцы» приняли всё, что он сказал, так как сами ничего существенного предложить не могли.
* * *
Это была целая многоходовая операция.
Сначала супруга первого пленённого лаборанта отсылала намеченным жертвам из разных городов, чрезвычайно привлекательные предложения о работе, в которых обещалось всё: и высокие зарплаты, и твёрдые гарантии, и прекрасные условия. Затем, прельстившихся столь заманчивыми предложениями, выманивали для «работы в другие города» вместе с семьёй, и во время пути их «к месту назначения» незаметно для окружающих похищали и утаскивали вниз, в свои пещеры.
Так моркусы похитили ещё с десяток семей таких же нелегальных производителей штрэка. Их всегда брали из государства Грау, потому что только здесь было развёрнуто производство качественного продукта. Работа была проведена большая, но делалось это продуманно и аккуратно, чтобы не взбудоражить общественное мнение и не привлечь внимание к себе. Всё было осуществлено под руководством Чека, которого за его мозги и идеи, и назначили Координатором Центра.
* * *
Квалифицированных рабов становилось всё больше. Для них и их семей построили отдельные деревни и создали максимально комфортные в пещерном мире условия. И не потому что их любили, а потому что не хотели рисковать понапрасну. Ведь даже самый тупой морк понимал, что любой обиженный квалифицированный специалист мог сделать вожделенный штрэк и своим смертельным оружием.
Производство самой важной продукции в анклавах морков росло, и они теперь составляли серьёзную конкуренцию преступному бизнесу верхнего мира. Морки уже стали подумывать о вытеснении всех своих конкурентов, а кое-кто желал кардинально решить проблему – уничтожить их всех, что вполне соответствовало их нравам. Им даже удалось, получив необходимую информацию от пленных, засечь пару подпольных криминальных лабораторий. И уже засобирались они реализовать задуманное, но мудрый Чек тогда предложил убрать конкурентов руками хайтэсков, сдав их полиции иерархата Грау, через какого-нибудь из вождей Большого Круга горан…
Все были просто в восхищении от хитроумности Раптоида-Чека. Но так было лишь до того момента, пока они не узнали, что известные им лаборатории, о которых они сообщили через посредников горанам, за несколько часов до полицейской операции, резко сменили место своей дислокации. Коррупция – дитя эгоизма, так характерного для них, разъедала мир хайтэсков. Морки, правда, всё равно после отследили их, скрывшихся от правосудия, и тогда уже поголовно вырезали всех – решили проблему кардинально. Только с этого момента никаких контактов с верхним миром они уже никогда не искали.
* * *
С течением времени, невзирая на усилия «Круга вождей горан», и не смотря на все принимаемые в анклавах законы против штрэка, количество морков неуклонно увеличивалось. Продавшие душу зелью, как страшным «летучим огнём», заражали и других своей безумной страстью. Наконец, наступили времена, когда в некоторых поселениях стало заметно недоставать проходчиков в штольнях и шахтах. Появился ощутимый дефицит рабочих и на перерабатывающих фабриках, некому стало производить металлы. Выход продукции, ожидаемой хайтэсками, становился всё меньше, а, значит, и продуктов верхнего мира, получаемого в обмен на традиционные товары горан: пищи, одежды и лекарств, всё больше и больше недоставало в пещерах. Работников становилось всё меньше, а нахлебников, не желавших работать – всё больше. Семьи были не в состоянии их всех содержать, да, в общем, и не хотели.
И логика их была безупречна:
- даже если они в первом поколении и выглядят ещё как положено особям вида, но от штрэка отказаться не хотят, значит, они изменятся;
- даже если они ещё ничего не натворили, но при этом каждый день ищут штрэк, чтобы удовлетвориться, значит, они изменятся и совершат;
- все изменения, связанные с использованием штрэка – это вопрос лишь времени, всё это впереди и всё это неизбежно!
- принадлежность к виду – это не только внешнее сходство, но и содержимое души и разума. Содержимое их определяет положение личности в горизонтах состояний, цельность и состоятельность этой личности.
Стало множиться число случаев, когда особь, выглядящая совершенно адекватно стандарту вида, ради каких-то своих целей или прихотей совершала ужасающе мерзкие дела. И дела эти не укладывались в рамки законов и морали! Их дела были так далеки от норм, что даже старые судьи, повидавшие виды, удивлялись и с сомнением смотрели на ублюдков, не понимая, как судить их…
То, что внутри, в мозгу и душе – это законы, живущие там, законы, которые нельзя нарушить. Это и есть основание быть причисленным к виду. А поступки – это оттиск-отпечаток начинки, и они позволяют решить, что перед нами, в чём его суть, и как судить его: по законам ли вида и как представителя вида, либо, как зверя враждебного и недостойного пощады.
Неизбежный конфликт требовал разрешения…
И решение созрело. Провозглашено оно было на Большом Круге:
- всех сторонников штрэка, упорных в своём пристрастии, не считать более горанами. Они – иные. Иные находятся вне рамок жизненных интересов народа и способны приносить только Зло. Поэтому они – вне Закона!
Постановление Большого Круга стало Законом.
И всем тем, кто под него попал, предложили удалиться из обжитых анклавов в отведённые для них поселения, где проживать они должны будут самостоятельно и изолированно. Коридоры между анклавами горан и морков постановили обрушить, а всякое сообщение с мутантами – прекратить.
Тех же, кто не уйдёт сам или незаконно попытается вернуться в запрещенные для них анклавы, подвергать наказанию. В первый раз – клеймению раскалённым металлом лба преступника, для нанесения метки с последующей высылкой его за пределы анклава. А в случае второй поимки, считать его неисправимым врагом! Наказание, которому подвергается враг – превращение его в гумус /удобрение для огородов горан/. Закон суров, но это Закон…
Штрэк, отныне и навсегда признанный «вне закона», постановили уничтожать немедленно по обнаружении. Всех, у кого с момента провозглашения Закона он будет обнаружен, превращать в гумус в течение первых последующих суток.
Без исключений и права помилования!
Так образовались два мира андеграунда: мир горан и мир морков.

4.22. ПРОИСШЕСТВИЕ В НОЧЬ ПОМИНОВЕНИЯ

Ночь Плача и Поминовения незабвенной прародины народов – Эдема, как называли её хайтэски и гораны, или Избранной планеты, как помнили её все остальные народы, наступала всегда в определённое время, рассчитываемое по календарю трагически погибшей Родины. Где бы не находились потомки жителей Эдема, в каких бы удалённых галактиках они не жили, но в эту ночь они не ложились спать. Все обитаемые миры Вселенной, не утратившие Божественных Даров, в храмах своих разжигали свечи в память об Ипе-Эдеме, и проклинали «Лукавого, поссорившего народы и погубившего славную Родину»…
И на Тумме, в эту священную ночь, всё было так же, как и на каждой планете цивилизованного мира: оплакивали Эдем, вспоминали родовые корни, кого как звали, кто кому родня, и не подозревали даже о том, что их мир уже изменился и сделан такой шаг, который стал точкой невозврата для цивилизации Тумма. Случилось небывалое, о чём все узнали только наутро…
В эту ночь непостижимым образом исчезло всё население города Кхет-Су, хотя с вечера ничто ещё не предвещало катастрофы. Жители города общались с остальным миром как обычно, с помощью доступных им средств связи, не проявляя при этом никаких признаков озабоченности или беспокойства. Кхет-Су, будучи родиной Великого Амона, основателя Белой империи, имел, как в таких случаях зачастую и бывает, особый статус и оттого весьма неплохо был обеспечен средствами для поддержания необходимого имиджа. Население здесь всегда процветало, благодаря великому патрону-предку, но, в большей степени, благодаря своей предприимчивости и находчивости.
В тот трагический и памятный вечер все жители Кхет-Су, как и в других городах и поселках Тумма, собралось возле семейных очагов в поминальной молитве. Время полночи ещё не пришло, когда связь с абонентами из Кхет-Су внезапно прервалась, как будто весь город накрыли непроницаемым одеялом. Все имеющиеся средства связи одновременно оглохли, и никакие попытки изменить ситуацию успеха не имели.
Ночь Поминовения всегда считалась на планетах хайтэсков священной, и все дела, проблемы и конфликты – всё приостанавливалось в канун этой ночи. И теперь никто особенно не обеспокоился из-за прерывания связи, потому что каждый решил, что это обычная авария, какие случаются даже с самой надёжной техникой, а в Ночь поминовения, восстановление связи может быть отложено до утра. Им тогда казалось, что оснований для серьёзной тревоги никаких нет.
Но время показало, что основания такие были, и весьма весомые: моркусы перешли свой «Рубикон». Они, отвергнутые и проклятые народом своим, потерявшие себя и своё будущее, ненавидящие и ненавидимые моркусы, объявили в эту ночь войну всем остальным.
* * *
Моркусы не случайно начали свою войну с города Кхет-Су. По старым преданиям здесь родился и рос самый главный их враг, по имени Амон. Ещё в те времена предрекал Амон страшную гибель народу пещер! Это он был самым непримиримым врагом «спасителя и благодетеля Сет-Ха», и он же первый, кто предлагал объявить вне закона чудодейственный «эликсир монаха», а затем ввести Запрет на штрэк. Разве всего этого недостаточно, чтобы объявить врагами его и семя его?
Это и был мотив всей операции в Кхет-Су.
Но и причина такого выбора была весома: по соседству с Кхет-Су в горном массиве когда-то гораны добывали редкие металлы, и от тех лет остались старые заброшенные выработки, некоторые коридоры которых дотягивались до окраин злополучного городка. А другая, нижняя часть коридоров анклава, подходила прямиком к поселению отверженных, под названием «Каньон Глубокий», где проживала семья Раптоида-Чека. Это было слишком удобно, чтобы не воспользоваться ситауцией.
В последнее время Чек, благодаря своему несомненному интеллектуальному превосходству, получил признание, и стал самым авторитетным среди «отцов». Как поговаривали меж собой морки, этот самый Раптоид и предложил «Совету отцов» такую небывалую, поразительно дерзкую и масштабную, операцию, способную изменить весь расклад сил на планете. Всё дело было в том, что планируемая операция моркусов была, словно послание, с подтекстом. По замыслу «Совета отцов», она должна была показать всем, что на планете Тумм появилась новая сила, эта сила становится полноценным игроком и требует к себе внимания и уважения: шутить здесь никто не станет…
И вот, оно настало, время перемен. Чек стоял и смотрел на пустынные, плохо освещённые коридоры и понимал: начинается! Начинается то, ради чего он и пришёл в этот мир, ради чего он скоро отдаст свою жизнь – истинное служение! Служение тому, кто был ему другом и учителем, был его братом и отцом! Тому, кто посвятил его в свой замысел и сделал его, несуразного, некогда презираемого всеми Чека-Раптоида, своим партнёром и товарищем. Он – избранный! Чек был счастлив и горд, хотя и понимал свою роль в замысле Учителя, хоть и осознавал краткосрочность предстоящего служения.
Теперь эти опустевшие, заброшенные выработки и переходы должны способствовать скрытому выдвижению больших групп атакующих, на рубежи решительного броска, и тогда всё – игра начнётся. А в результате, Чек исполняет предназначенное ему: чистит мир от плесени, доказывает свою верность Учителю, не прося ничего взамен и не ожидая никаких подарков…
Время, как будто замерло, всё затихло, остановилось. Как будто мир понимал: сейчас вершится история планеты, история неспокойного мира. Она сделает крутой разворот, и покатится, покатится туда, куда для неё проложили колею те, кто смог это сделать, те, кто хотел этого, или не мог от этого уклониться. И морки – порождения роковых обстоятельств или чьего-то замысла, избравшие ныне путь войны или искусно приведённые на этот путь, морки, не желавшие компромиссов и сделок, решились! И сделали этот шаг.
Шаг насколько решительный, настолько и роковой.
 * * *
Вначале хайтэски не могли понять, как это стало возможным: без шума, без борьбы и тревоги похитить население такого города, каким был Кхет-Су. Следов сопротивления в домах не обнаруживалось, хотя и видно было, что их покидали в спешке, прихватив с собой всю имеющуюся еду и оружие.
Настораживали и заставляли задуматься многочисленные мелкие трещины в стенах домов, иногда сосредоточенные на узких участках стен, в виде полос или окружностей, а иногда бывало, что вся стена была поражена сеткой таких трещин. Многочисленные группы полицейских и военных дознавателей, присланные из столицы Белой Империи, никак не могли определиться в своих позициях ни по поводу нападавших, ни по поводу оружия, используемого ими, ни в мотивах содеянного. До сих пор ничего подобного не происходило в пределах Империи. Пока высокая комиссия искала разгадку Кхет-Су, ещё в нескольких небольших поселениях в разных регионах планеты произошли похожие события.
Наконец появилась ниточка: в одном из домов ревнивец-муж, чтобы всё знать о своей жене спрятал кинокамеру на соседнем дереве, замаскировав его под гнездо и направив на свой дом. Камера была старинная, раритетная, наверное, доставшаяся ревнивцу ещё от прадедушки, вся механическая, до последнего винтика, требующая ежесуточного завода пружины, и очень простая. Потому то она и осталась не повреждённой во время атаки моркусов.
Морки из мозгового центра, находившиеся непосредственно под началом Чека, разработали такую тактику нападений, при которой на начальном этапе операции поражались все средства связи и коммуникаций, имеющие в своей структуре электронные элементы. Для реализации этого проекта, пришлось организовать ночной рейд на заброшенный космодром, где стараниями рабов-хайтэсков удалось снять со старого космического фрегата передатчик, который ими же позже был превращён в мощный импульсный излучатель. И когда пришло время, стоило только его запустить, как все включенные средства связи и многое другое с элементами электроники в ближайшей округе, немедленно прекратили своё существование. Атака оказалась настолько эффективной, что они накрыли с первого же раза весь город.
Отсутствие электроники в схеме спасло камеру. И она, хоть и древняя, и плохо снимающая в темноте, но всё-таки явственно запечатлела: кто напал и как. Эксперты, обнаружив камеру и сняв с неё информацию, получили эпизод, объясняющий, как голодные и злые моркусы, не встречая сопротивления, врывались в спящие дома города. На экране было видно, как в предутренней мгле группа из нескольких моркусов, возглавляемая существом, удивительно похожим на давно забытых раптоидов, привычно сгибаясь во время бега, вплотную приблизилась к дому. Затем один из них направил нечто, что он нёс в руках, на стену, и в кадре, стена дома вдруг потеряла чёткие очертания, а по ней, тут же побежали многочисленные густые трещины. После этого морки ворвались в дом, и без борьбы захватили ошеломлённых его обитателей. Через окна дома смутно просматривались потрясённые лица хозяев, со страдальческим выражением держащихся за головы, их плачущие дети, и деловито снующие по комнатам морки. Затем, видимо, прозвучал приказ, потому что все, почти бегом, покинули дом, неся в руках какие-то вещи и детей.
Это, конечно, «вибраторы», переносные гравитационные вибраторы – сразу поняли гораны, привлечённые в качестве экспертов правительством Белой Империи. Об этом древнем оружии все уже давно забыли, ведь его ни разу не применяли здесь на Тумме, а большинство среди хайтэсков о нём ничего даже и не слыхали. «Вибраторы» были изобретёны ещё в древние времена на Эдеме, когда предки нынешних горан защищали свои пещеры от непрошеных, но настойчивых гостей, но здесь на Тумме они никогда не использовались. При заселении планеты древнее оружие горанами было привезено и сюда. Так, на всякий случай. И вот он, этот случай, улыбнулся… моркам.
Таких весомых аргументов, найденных ими в старых складах, давно забытых за давностью лет, им как раз и не хватало для реализации своих планов.
* * *
Дефицит рабочих рук и исправных мозгов в зараженных анклавах – вот в чём главная причина нападения! – догадались, наконец, эксперты следственных групп. Морки были, конечно, безнадежно испорченным народом, но полными идиотами они всё-таки не были. И кто-то из них, решили эксперты, из старинных книг узнал значение слова «раб». И идея эта им должна была прийтись по вкусу. Идея эта решала многие задачи, казавшиеся неразрешимыми для вечно нуждающихся в штрэке и нежелающих работать морков. Всё, наконец, вставало на свои места и всё объяснялось. Только это никому не облегчало задачи: ни хайтэскам, ни горанам. И ситуация явно зашла в тупик, выхода из которого никто не знал.
* * *
Нападения на поселения верхнего мира – небывалое и невиданное преступление! Терпеть такое было совершенно невозможно. Виновных необходимо было найти и наказать так, чтобы это стало устрашающим примером для всех других. Только эти моркусы словно обезумели! Они внезапно изменили все устоявшиеся веками условия и правила существования. Они не вступали в мирный диалог, в котором, при правильном течении переговоров, могли бы решиться многие проблемы и нижнего, и верхнего миров. Разросшееся племя уродов-мутантов, переступивших через все запреты и решивших разговаривать с остальным миром с позиции силы – такими были условия возникновения тупика.
Ситуация оказалась настолько неординарной, для никогда не воевавшей планеты Тумм, что правители её растерялись. Противоречия между империями Грау и Белой были исторически остры, с момента их основания, и до сего дня казались непримиримыми. Гораны – те всегда сами по себе. И выходило, что каждый за себя. Но так с взбесившимися морками справится невозможно.
Никто не знал решения этой задачи и что теперь делать – никто не знал…
Впервые за последние триста лет, собрался Координационный Совет планеты, где за круглым столом встретились бывшие непримиримые враги: лидеры империй Грау и Белой. Здесь же в полном составе присутствовал и «Большой Круг горан», как равный партнёр и член триумвирата. Экстремальный повод и тема встречи позволили выделить этот Совет особенным образом, назвав его – Советом Единения планеты.
Распознав опасность и её масштаб, осознав гибельность пути вражды и конфронтации, они сумели перешагнуть через проблемы взаимоотношений двух империй, через враждебность идеологий, через банальные амбиции своих правителей и церквей. Они заключили Вечный мир, и подписали Декларацию справедливого передела территорий, подтвердили Договор о нерушимости границ, о невмешательстве во внутренние дела и много всяких других хороших и правильных бумаг. Здесь же решали и судьбу больных анклавов, всеми презираемых и ненавидимых, и потому обречённых анклавов, зараженных мутантами.
* * *
Несколько суток думали и спорили, рассматривали и оценивали различные предложения. Все теперь ясно понимали, что нужно принимать жесткие или даже жестокие, карающие меры, но никак не могли придти к общему, всех устраивающему решению. Как это случается в некоторых мирах, им мешали, ставшие здесь помехой, принципы гуманности и цивилизованности…
И тогда Большой Круг горан предложил свой вариант решения возникшей проблемы. Они представили «Совету Единения» иное видение ситуации, где мутанты были лишены права считаться существами, одаренными Дарами Создателя, и где они рассматриваются, как враждебные сотворенному миру организованные и деструктивные силы.
Но это было слишком неожиданно. Не готовы были хайтэски к принятию этой суровой позиции. И разгорелись споры, где каждый, как обычно, стоял на своём. А ситуация развивалась и развивалась, неуклонно в ту сторону, где уже гремели вовсю барабаны войны.
4.23. БОЛЬШАЯ ВОЙНА НА ПЛАНЕТЕ ТУММ

Но преодолели разногласия – слишком велика цена ошибки, где плата – смерть. И забыли о показном милосердии, об играх в гуманизм, о лицедействе в софитах истории. Подошли, как ни виляли, к реальному пониманию того, чем должен разрешиться этот конфликт: никаких переговоров с взбесившимися уродами! И единственный путь – война, цель которой проста – уничтожение врага, грозящего устоям мира!
А они, эти всеми проклятые моркусы, так и не пожелали ни от чего отказаться и ничего поменять в своих планах. Цена жизни своей и чужой для них была совершенно несущественным фактором, а сплав качеств, унаследованных ими от горан, таких как бесстрашие, самоуверенность и жесткость, смешавшись с полным пренебрежением моралью, характерным для всех морков, делал из них крайне опасных противников. И этот противник не знал слова «сдаюсь».
Были и другие обстоятельства, делавшие задачу трудновыполнимой. Изолированность и труднодоступность многих их поселений, разрушенные коридоры, незакрепленные своды и кровли в тех местах. Но здесь как то помогут гораны, ведь морки со своим штрэком и безобразиями и их предельно достали. А ещё готовность моркусов к ожесточенному сопротивлению. Все сопутствующие факторы говорили за это, и главные из них, это: эффект загнанной в угол крысы и нечувствительность морков к боли и трудностям, когда есть штрэк. А боевой дух и штрэк у них были.
По доходящим до горан слухам, моркусы объединились, как это ни удивительно, и теперь ими руководит какой-то «Узел», и этот управляющий центр их неплохо организует. Им созданы координирующие структуры и даже стратегические запасы штрэка! А это очень серьёзно – от штрэка никто из них добровольно не уйдёт. Поэтому отсутствие перебежчиков и предателей не позволяло рассчитывать на получение достоверной информации о ситуации в стане врага, о его слабых местах, о надёжных и наименее болезненных путях достижения победы. И всё вместе это предполагало длительную, очень дорогостоящую и с большими потерями, военную операцию.
Все видимые и уже учтённые факторы охлаждали воинственный пыл союзников по коалиции. Но, наверняка, были и некие скрытые, и неизвестные ещё обстоятельства, которые обнаружатся в ходе войны.
Умом-то хайтэски понимали, что война неизбежна, что противник не даёт им других вариантов, да только готовы к ней ещё не были. Не было воинского духа в них, и не откуда было ему взяться на мирной планете, никогда не знавшей войн. Вот и затоптались они на месте: и надо бы сделать шаг, а страшно…
На все попытки как то урегулировать без войны, наладить связь и провести переговоры, морки не откликались. И более того: они принялись регулярно выходить из своих пещер ночами, каждый раз добывая себе грабежами продовольствие и рабов. Терпение хайтэсков истощилось, когда при очередном ночном рейде моркусов было убито в своих домах несколько семей фермеров, вероятно, не пожелавших добровольно отдать ублюдкам требуемое.
И началась война… Война жестокая и без жалости и сострадания. На уничтожение. Пленных никто не брал.
Для морков пленный солдат – плохой раб, потому что если он здоров и силён – он опасен, а если он ранен или лишён конечности – он плохой работник. А хайтэски, как и сами гораны, не видели смысла и не знали никаких резонов в сохранении морков, как вида. Вида, по внутреннему содержанию своему бесполезного, а по сути – вредоносному и опасному, всегда глубоко враждебному окружающему миру, не желающему созидать, мирно соседствовать с кем бы то ни было, и не желающему изменяться к лучшему. А это на всех мирах противоречит законам развития. И гуманизм, смирившись с логикой и, наконец, подчинившись разуму, здесь стал на сторону войны, во имя здоровья Мира.
 * * *
С морками сражались объединённые рейдовые отряды хайтэсков и горан. Гораны, располагающие картами-схемами шахт и коридоров, обладающие недоступными для хайтэсков возможностями специфического зрения, слуха и обоняния, в основном, были проводниками и ангелами-хранителями боевых отрядов. Да не так много их уже и оставалось, неиспорченных истинных горан, и потому их следовало беречь.
Все операции проводились в пещерах и коридорах враждебных анклавов. Здесь сюрпризы подстерегали штурмующих на каждом шагу. Свирепый враг, загнанный в угол в родных стенах, не знающий страха и милосердия, был готов умереть или победить. Хоть победа не часто бывала на стороне мутантов, однако превосходное знание поля боя, пренебрежение страхом смерти и численностью противника, а может быть, и безвыходность их ситуации, позволили моркам сражаться не один год в своих пещерах. Все они понимали, что обречены, что нет будущего у них и у детей их, и потому «цена жизни» для них было понятием бессмысленным и пустым. В коридорах и пещерах, где проходили и короткие, молниеносные схватки, и серьёзные бои, после их завершения находили тела погибших, среди которых были женщины и дети моркусов, с оружием в руках, залитые своей и чужой кровью. И это никого не удивляло – это было нормой у морков.
Множество солдат из обоих империй пало в той войне. И пали все до одного заложники-рабы, которых морки при отступлении никогда не оставляли живыми. Кровью пропахли коридоры и мёртвые лежали под ногами…
Но пришло время, когда не с кем стало воевать.
* * *
Последний отряд моркусов под предводительством знаменитого «Раптоида» - самого успешного из всех командиров моркусов, оказался загнанным и намертво зажатым в тупиковой пещере.
Это была огромная базальтовая пещера со стальными толстенными воротами, используемая в последнее время морками, как резервный склад штрэка. Раньше у горан здесь был товарный склад, где хранились слитки металлов перед отправкой их в верхний мир. И вот здесь, между остатками штабелей блестящих слитков, между ящиками с запчастями от горных машин и мешками со штрэком, суждено было оставить этот мир Чеку-Раптоиду.
Он умел удивлять, этот Чек. Его отряд, боеспособный, хорошо вооружённый, и самый упорный отряд, где все войны были настоящими асами, неожиданно для всех, отказался от боя! Потому что Чек приказал им сложить оружие. Нет, даже не приказал, а убедил их, как всегда умел убеждать всех, с кем говорил, как убеждает старший своих младших братьев, как убеждает умный остальных.
Сказал им напоследок Чек слова:
- Уйдём в страну блаженства коридором тихим, на мягких лапах, не гремя когтями. И предпочтём последней схватке, последний, сладостный из всех, улёт. Я поведу вас за собой туда, куда стремились вы всю жизнь… и там, средь дивных, несказанных пастбищ, останемся в кругу своём навечно!
И погасив огни, они, как золотую пулю, как будто пропуск в рай, все вместе приняли последнюю торпеду-дозу… и перешагнули границу-линию, которой не боялись…
* * *
Когда штурмовой отряд хайтэсков подорвал стальные ворота пещеры и вошёл в последнее убежище морков, готовый к кровавой бойне, Чек сидел неподвижно на полу в углу пещеры, а вокруг лежали бойцы его отряда. Все они уже были далеко от этих мест. Только один он, последний вождь морков, последний моркус планеты Тумм - Чек-Раптоид, подавал ещё признаки жизни. Был ли он в сознании или нет, неясно, но в руках его не было оружия, был он неподвижен, улыбался странной улыбкой, и его не стали добивать ворвавшиеся в зал солдаты Империи.
А он безумно устал за эти дни, сидел, расслабившись и откинувшись спиной на свою секиру, опёртую под углом в стык стен. И секира, и сам он, были в крови. Бои последних сумасшедших дней, когда скоротечные кровавые стычки сменялись отступлением и бегством, измотали до крайности и последний отряд моркусов, и преследующие их отряды хайтэсков. Поспать и поесть ни разу не удавалось за эти дни. Всё это время они бежали, сражались и снова бежали, оставляя убитых и раненых. Уже много часов не заряжали они свои бластеры и сражаться могли только в ближнем бою, дотягиваясь до противника своими лезвиями. Много их пало. Все. Кроме этих, последних…
И все эти дни они не принимали дозы. Чек не позволял. Он говорил им: расслабимся – погибнем! И они верили ему, как последнему, кому верить можно в этом мире. Они все смертельно устали, и смерть уже виделась им, как желанный приют, как то место, где их ждёт покой. Чек, наконец, принял решение – пора! Пора закончить…
Он – Чек, исполнил свою миссию. Сделал всё, как обещал ему, и теперь пора завершить исполнение своего обета Тёмному Ангелу. И вот, Чек – ужас пещер, полусидел-полулежал, раскидав в стороны свои огромные ноги, опершись локтями могучих рук в пол, и глядя незрячими глазами прямо перед собой. Он что-то негромко бормотал, а громовой голос его, безумно пугавший врагов во время боя, сейчас звучал хрипло и чуть слышно. Было понятно, что он уже никого не видит и ничего не замечает, а жизнь потихоньку оставляет это огромное тело, но душа его была ещё здесь. Окружившие его солдаты Империи расслышали последние слова, которые Раптоид-Чек чуть слышно говорил кому-то:
- Я сделал всё, как обещал тебе, мой добрый Ангел. И благодарности себе не жду за то, что помогал очистить вам планету Тумм… от плесени и нечистот, какими стал здесь мой народ. Я скальпелем в руках хирурга был… и скальпель этот отворил… путь гною – планеты бластулу лечил! Быть может, я того не стою, но если слышишь ты меня… и если нужен тебе я, тогда встречай меня! Иду…

4.24. АПОКАЛИПСИС ПЛАНЕТЫ ТУММ
 
Тысячи лет не нарушались принятые на Совете Единения обязательства. Сменялись поколения. Уходили старики, те, кто помнили и знали, приходили на их место новые, те, кто не желал верить чужому опыту. За это время успели родиться, прожить и умереть миллиарды новых туман-грау. И они, подчиняясь законам своей религии и следуя заветам Великого Основателя Сет-Ха, рождали столько детей, сколько позволяла им их природа.
Пришло время, и они заполнили свой материк, полученный ими ещё при первом, как они считали, несправедливом разделе. Но они не знали сомнений, и шли той дорогой, по которой направил их пророк Сет-Ха. Вскоре и все другие территории, полученные «грау» уже на Совете Единения планеты, оказались перенаселёнными, и опять им становилось тесно.
Конечно, можно было бы энергию направить на освоение новых планет, чтобы заполнять их мирами своих потомков, как ожидал от них Создатель, и о чём они догадались ещё в «годы Прозрения». Но этот путь труден, долог и дорог – слишком растянутый во времени процесс, а жизнь поколений так коротка. И жить всем хочется уже сейчас, жить хорошо, без трудностей, особых тягот и усилий…
И рождённые миллионы хайтэсков, приняв то, что было выгодно им сегодня, не захотели принимать другую часть истины и развиваться так, как угодно Богу-Отцу – нести свет Жизни и Разума за пределы уже освоенных планет, в просторы Вселенной. Не захотели вспомнить они, как много задолжали Творцу: за Жизнь, подаренную им, за Разум и Душу, коими Он их наделил, за Право выбора, которое у них было, благодаря Его Великой Любви. Не захотелось им напрягаться и нести себя в жертву, и не приняли они этот путь. И родители их оказались нисколько не мудрее детей своих. Были свято уверены они, что дети их угодны Богу и замыслам Его, раз им дано было родиться и выжить в этом мире. 
А Великий Пророк Сет-Ха – истинно велик! Он уже тогда всё знал и указал путь. Он объяснил народу грау, кто смертельно обидел его, дав меньшую долю несправедливо, исходя с позиции превосходства численности и силы. И теперь всем ясно: Белая империя – корень всех бед грау-туман. И она – рядом!
Хитер был Сет-Ха, великий Сет-Ха! Из могилы, из глубины веков нанес он свой ответный сокрушительный удар сынам Амона, его роду и семени его. Удар неотразимый и точно рассчитанный, растянувшийся на тысячи лет, похожий на «удар отсроченной смерти». Так думали многие из тех, кому жребием Судьбы дозволено было думать. Так думали ищущие правду, но не знавшие истины…
Закон о деторождении – это важнейший столп в стратегеме Сет-Ха. Закон, предложенный к исполнению Наставником, который лучше знает, что делать и как. Закон, выстраданный и выношенный Иерархом в тяжких муках и сомнениях. Но теперь, для всех грау Закон тот стал нерушим, как фундамент их церкви, как истина, как окружающий мир. И непререкаем, как сама смерть.
Заполнение живой родственной плотью окружающего мира – вот цель и итог религии Тум-Сет. Это было так похоже на те постулаты, что открыли во времена Просветления и Осознания на их прародине, Эдеме. Но они были только похожи, и не было здесь главного – вектора продвижения за границы освоенного мира, а значит, не было и Истины, а была лишь лукавая подмена. Горько будет признать это каждому, в предстоящей встрече с тем, Кто встречает нас там, за границами нашего мира.
* * *
А пока народы-грау шли путём, который указал им Пророк-Иерарх. При этом происходил неизбежный захват чужого жизненного пространства, и вытеснение, поглощение или уничтожение инородцев и иноверцев. Таков оказался суровый приговор тому народу и соседям его.
Вера, велящая неограниченно рожать и не объясняющая, чем их потом кормить в стране, где для них уже нет ни земли, ни воды, ни места для шатра. Голод и теснота, беспросветная бедность и отсутствие надежд на будущее – вот абсолютная правда нищих миллиардов, с которой они живут каждый день. И с которой никогда не захотят они смириться!
Здесь, в этом мире, ни своя воля, ни чужая жизнь – ничего не стоят! А великая сила учения Тум-Сет направляет и мобилизует. И вот, из нестройных толп уже просматриваются колонны, и слышится негромкий ритмичный шум, похожий на шелест крыльев саранчи.
И уже явственно видимо направление их движения.
И цели их – ясны, и способы – понятны. Берегитесь!
Они идут, их так много, несчитано… и они уже много ближе, чем вам кажется.
Слышите? - скрытый шорох их шагов.
Они не идут, печатая шаг. Они крадутся, как «летучий огонь».
И так же безжалостны будут, когда войдут в ваши дома.
А их вожди почуяли – время настало! Время, о котором вещал Великий Учитель Сет-Ха. Время Великого Похода до последних пределов заповедованной им планеты Тумм! Сюда-то им и следует донести Величайшее ученье Сет-Ха!..
И кинулись голодные на сытых, бедные на богатых, несчастные и злые на всех остальных! И всё смешалось вокруг: добро и зло, надежда и отчаяние, правда одних и правда других, кровь и пепел, огонь сердец и огонь домов!
Только об Истине все забыли, только её никто не впустил в своё сердце…
- А-а – А-а!! – кричали серые, призывая своего Бога.
- Го-о – Го-о!! – отвечали-вторили им белые.
И все они звали одного Бога… и убивали они друг друга без жалости и сострадания, свято веруя в то, что лишь они – истинные дети любимого ими Бога, и что творят они богоугодное…
А Зла было великое множество, и лики его были ужасными!
И живые позавидовали мёртвым, ибо страшна была их участь!
Умирали все. Злодеи и святые, малые и большие, любившие и ненавидевшие. А те, кто выживал в жестоких битвах с врагами, умирали позже, в страшных муках от чудовищных и неведомых болезней…
И стал второй Апокалипсис, который родил второго Экстрактуса.

* * *
И голос Путника скорбящего среди небес раздался:
- А это тоже совпаденье? Иль здесь систему можно угадать?
Иль снова здесь нет повода: лицо терять - в отчаянье впадать?!
 В ответ ему, с Небес, как гром:
 - Нет, всё! Сарказм твой надоел
 За десять миллиардов лет!
 Ты в этом сильно преуспел -
 Других успехов, вижу, - нет!
 Ты кто такой?! Опомнись! Путник!
 Ты – отблеск моего Сознанья,
 Ты – мой, летящий рядом спутник,
 Без рода, имени и звания.
 Фантом, рождённый Моей Волей,
 Лишённый права - быть собой,
 Ты создан для одной лишь доли:
 Быть собеседником со мной…
 Теперь вернёмся к резюме -
 Беседа слишком затянулась:
 Судьбу свою они избрали в эту ночь!
 Кто виноват – их разум, видно, не разбудишь,
 А ты, мой странный друг - изыди прочь!
 Я позову… коль нужен будешь…