Ты одессит, Катька

Про город «О» два месяца ни строчки.
Курю-торчу, мычу как шиваитик.
Вчера ко мне ворвался бес в чулочке:
«Сидеть! Налил и выпил! Живо, нытик!!!»

Быстрее света сердце побежало
По времени ухабистой спирали.
Заглатываю совести кинжалы,
И пью вину как цианистый калий.

Ты думала, влюблён совсем немножко,
Как в юную невольницу гарема?
Ты с ним ушла обедать в «Вилку-ложку».
- Куда ж ты, Катя?.  У меня… поэма…

Поэты – круг «Свидетелей фигово»,
Всю жизнь глядят во след, ревут в сорочку.
Ну да… ну да… он знал Гребенщикова…
А я… а я… смотри, какая строчка!

Вечор, я рок-н-роллы пел как демон.
Ты подпевала, сидя на диване.
Урал, как – постпарижская  богема,
Как праздник, что всегда с тобой по пьяне.

Присела рядом. Я глушил сухое.
«- Как много в песнях мощи и изыска!»
О, в этой фразе было неземное
Прекрасное обманчивое «близко».

В спираль сиих мгновений непрерывных
Ворвался «СТОП», как будто Бог – Някрошюс;
Вот мы на крыше. Я шучу надрывно:
«Я сброшу тебя, Катька! Шутка, сброшусь…»

Слагалась ночь. Летела сердца стружка.
Едва дыша, едва соображая,
Я плакал в ушко: «Приезжай, девчушка».
Ты ласково молчала, возражая.

Как нынче море, милая? На ужин
Тебя там кто-то водит в «Вилку-ложку?»
Теперь ты – одессит, моя Катюша.
Моряк не плачет – плакать будет Лёшка.

У Лёшки – не психушки в «кошки-мышки»;
Теперь социопат не ждёт ни party,
Ни «Вилки-ложки», и не «Бошки-шишки».
Прекрасно с книжкой в жизни и в кровати.

Будь проще, Лёша. Проще. Будет слаще.
Былого нет, грядущего – не жалко.
Но Катерина чудится всё чаще,
Как дежавю, что множится «легалкой».

Мой братец – Блок, мой эпигон – Мик Джаггер.
А твой Нептун стучит в разрезе блузки.
Но, Катя, суши нет. Как нет и жабер…
Красиво. Безысходно. И по-русски.