Два Ивана

               

        Светлой памяти ветеранов
          Великой Отечественной войны.
          Памяти моего деда
          Ивана Тимофеевича
посвящается…

     рассказ   

Я любил деда. Ходил за ним тенью. Дед, повсюду, брал меня с собой: и в сузёмы по грузди, на рыбалку в заповедные, известные только ему, места, на сенокос, по ягоды на дальние болота или в боры, в сельсовет, когда ездил по делам или на встречу с фронтовиками, в город на ярмарку.
Тепло и уютно было в доме у дедушки. Бабушка баловала меня вкусненьким, а дед учил меня всему тому, что хорошо умел делать сам. Учил жизни, любил меня дед. Внуков мы любим сильнее, чем собственных детей. Теперь это чувствую сам, когда сам стал дедом.
Но самое главное: в доме были книги! Каждый месяц деду привозили небольшой, продолговатый ящик с книгами из сельской библиотеки, так называемую передвижку. И я читал, читал всё подряд и ждал, ждал следующего привоза книг для деда. Какие – то были книги!
Дедушка поощрял мою страсть к чтению. Зимними вечерами, набегавшись по улице, я шёл к дедушке!
Ужинали, пили чай. Я брал книгу, забирался на полати и читал. На полатях было тепло и удобно. Свет лампочки хорошо освещал страницы, и можно было читать лёжа. Я знал, что никто не осудит, не оговорит меня за это. Так было и в тот вечер, но, неожиданно, раздался негромкий стук в дверь. Дед вздрогнул: «Мы что на запоре, мать? Рановато вроде? Кто же там?». Он прошаркал огромными подшитыми валенками к выходу, набросил на плечи старую фуфайку, «куфайку», как он прозывал её, и пошёл встречать гостя. Я, свесив голову, с интересом наблюдал за действием.
В распахнувшуюся дверь ввалилось облако холодного воздуха и расползлось по полу. Показались: большая рыжая шапка и высокий овчинный воротник тулупа. А после вошёл сам гость, покрайней мере, я так всё это увидел.
Дед, подталкивая рукой его, приговаривал: «Проходи, Ваня! Проходи, гость дорогой, вот радость! Проходи, раздевайся. Рад!»  Иван снял шапку, обнажив седую, казалось белую, голову, сбросил тулуп, отряхнул и повесил одежду на большой крюк за печкой, вбитый давно дедушкой для хомутов. Шагнул на свет и поздоровался с бабушкой: «Как поживаешь, Уля, по-здорову ли? Здравствуй!». «Здравствуй, Иван Васильевич, по-здорову. Проходи в сутки, в ногах нет правды, озяб поди?» - бабушка, поздоровавшись с гостем, захлопотала.
Я всё вспомнил и понял: «Кто же этот старик?».
У дедушки, в самодельном альбоме, на самом почётном месте была фотография, где на фронтовом снимке – два бойца. Один был в фуражке – мой дед, другой, с белой головой, держал её в руке, как на смотре. Бойцы сидели на бревне перед объективом в торжественной напряжённости. Гимнастёрки у обоих были увешаны орденами и медалями.
На обороте фотокарточки рукой деда, рубленым дедовским почерком, была сделана надпись: «1944 год. Я с Ванькой «Белым» из Петряева, земляком моим. Живы!» И – подпись, узловатая дедушкина подпись на снимке.
Вместе воевали, рядом жили и звали друг друга шутливо : «Ванька Белый, да Ванька Серый».
И крепка была эта дружба, опалённая войной.
«Ну что, солдат, давай обнимемся, что-ли?» - гость повернулся к деду по-солдатски, всем корпусом. Иван Тимофеевич, мой дед распахнул объятья: «Давай, солдат, давай!» Ветераны крепко обнялись и долго стояли молча, склонив друг другу на плечо головы, и не скрывали скупых слёз.
Бабушка накрыла на стол, окликнула Иванов: «Ну будет вам, будет, проходите к столу! Самовар вскипел, рассаживайтесь». Самовар фыркал, мурлыкал на столе, сопел, как старый кот Васька, что бессовестно спал на моей подушке, пока я подсматривал за стариками.
Первым опомнился мой дедушка. Крякнув, заторопил гостя к столу: «Садись, Ваня, присаживайся, солдат. Какими судьбами у нас? Рассказывай».
Гость поудобнее устроился на широкой крашеной лавке, подвинулся ближе к самовару, взял чашку с горячим, чаем, сделал пару глотков, стал глуховато рассказывать, изредка прерываясь, продолжить чаепитие: «Я шёл к Тольке Масловскому. Давно собирался сходить в Маслово. Овчины несу, котомка там, у тебя на мосту. Полушубок хотел заказать сшить для сына, в Мурмане он, да и старшину очень хотелось повидать. Да и тебя уже давно не видел. А дорога от нас не накатана, ногам моим худовато будет. Через вашу деревню ноне лес тащили волоком, идти всё легче будет. И с тобой посидеть, поговорить захотелось. Тяжко, Ваня, что-то на сердце, тороплюсь, вот и зашёл. Переночую, примешь?». «Вот и ладно, вот и хорошо! Оставайся! Поговорим. Отдохнёшь, а завтра я выпрошу у Василия Ивановича лошадь, не откажет фронтовик фронтовику, думаю, и съездим вместе в Маслово, проведаем товарища, повидаем Тольку», - дед то ли уговаривал, то ли успокаивал себя.
Старики пили чай с водочкой, говорили, говорили, вспоминая былое. Под негромкий говор ветеранов я уснул. Проснувшись утром, я понял, что Иваны уехали всё-таки в Маслово. Дед сдержал слово, выпросил у бригадира для друга лошадку.
Много лет спустя, я нашёл среди старых бумаг и газет ту, пожелтевшую фотографию: Иваны, бравые солдаты Великой войны, снова сидели торжественно на бревне, снова напряжённо смотрели в объектив фотоаппарата фронтового корреспондента. Два Ивана, два русских мужика из Вологодской глубинки, двое – из миллионов русичей, спасших мир в Великой Отечественной войне от гибели, от уничтожения.
И пусть память о вас хранится веками в сердцах поколений, спасённых вами!
Спят солдаты вечным сном на разных кладбищах. И только смерть разлучила Иванов.
Вечная вам память, вечная вам слава, солдаты!