Последняя ночь Сет-Ха. Сага

Из книги "Сага. На грани Истины"
...............................
4.10. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ СЕТ-ХА

Сет-Ха не спалось. Ночь перевалила во вторую свою половину, а сна всё не было. Тяжелые и мрачные мысли одолевали Иерарха: жизнь, судя по всему, подходила к концу, старость и болезни уже не отступали перед усилиями лекарей, и все трудней становилось заставлять плодотворно работать свой мозг. Уже почти невозможно было не засыпать на церковных соборах. И он стал часто замечать обеспокоенные взгляды помощников и слуг. Это и раздражало его, и наводило на печальные мысли о скором конце.
Жизнь, жизнь – обычно это дорога из подъёмов и спусков, взлётов и падений. Так у всех. А у него иначе: он, сколько помнил себя, всегда упрямо шёл вверх, как тогда, в тот первый поход к вершине Теп-Сея. Монахи, которых он ждал, взяли его с собой, думая, что будут нести по очереди. Но он не позволил.
Он шел и шел рядом с тем, в лице которого не увидел недовольства, когда их старший сказал: понесём. Он наблюдал и видел, как лица их изменились при этом слове, только этот стоял и смотрел на него светлыми глазами, и не было в них тени. И Сет-Ха подошёл к нему, и встал рядом, чтобы идти. Но руку отнял, когда светлоглазый пытался предложить помощь. Так и шёл Сет-Ха всю дорогу сам, преодолевая свою слабость, желание заплакать и забраться к светлоглазому на руки. Шёл на грани сознания, и когда темнело в глазах, хватался за одежду светлоглазого, так и не позволяя взять себя за руку. И какова же была радость его, когда он дошёл до вершины, а после и до главной цели, до монастыря.
Это было славное время, наполненное радостью преодоления враждебных обстоятельств и своей слабости, время, пропитанное осознанием своей силы! Но где это всё? Жизнь полиняла, как старые одежды. Стёрлись цвета и краски, а из ощущений только боль и сохраняла свою остроту. И её становилось с каждым утром всё больше. Но это бы ладно, Сет-Ха терпелив. Главное огорчение в другом – радости больше не было! Ушла она из его жизни и уже не вспыхивала, как раньше, когда он добивался нужных Хозяину результатов. Он выполнил почти всё, что приказывал ему Голос Хозяина. Но того, кто говорил с ним все эти годы, Сет-Ха не видел никогда, хоть и сильно желал этого. А Голос всегда жил в его голове, сколько он помнил себя.
С самого раннего детства, то ласковый и добрый, то жесткий и требовательный голос говорил с маленьким Сетти, иногда поучая и наставляя его, а иногда ставя задачи и цели, которых он должен был добиваться. Наградой за хорошо выполненное задание было невероятно острые ощущения счастья, радости и восторга, переполнявшие всё его тело и душу до самой последней клеточки. При этом у него возникали неясное чувство, будто кто-то нежно касается его головы. Это было так сладко и чудесно, как в далёком-далёком детстве, в той незапамятной дали, где ещё была мама и казалось, что это она нежной рукой гладит своего любимого сыночка Сетти по голове, напевая ему колыбельную и лаская перед сном.
Но были и другие воспоминания. В тех случаях, когда послушник Сет-Ха или Сет-Ха-иерарх не мог выполнить задачу, поставленную Наставником, или когда он пытался проявить и отстоять своё мнение, отличное от предписанного Хозяином, вот тогда с цепи срывались самые страшные ночные кошмары. Вначале всегда приходило острое чувство покинутости и бесконечного одиночества, затем его до краёв заполняла тоска, от которой возникало сильнейшее желание умереть – настоящее вожделение смерти. И, как только чувство это вызревало до состояния решимости, тут же приходили невероятно свирепые боли в суставы и мышцы, которые скручивали несчастного Сет-Ха в тугой комок страдающей и рыдающей плоти. Эти корчи связывали его сильнее верёвок, не позволяя осуществить задуманное и наказывая за появление самого этого намерения. Ужас продолжался ещё какое-то время, но всегда только до тех пор, пока смирившийся Сет-Ха не признавал свою ошибку или вину. И, как знак признания вины, он должен был ритуально ударить себя! После этого наступало настоящее, неописуемое блаженство. Боли исчезали, исчезало и неистовое стремление к смерти, и всё это постепенно сменялось нарастающей волной желаний: жить и действовать, побеждать и быть нужным Наставнику. И всегда быть любимым им! Чтобы Наставник говорил ему только добрые слова, хвалил и гладил по голове своего Сет-Ха…
Так было раньше. Очень долго… всю жизнь. Которая почему-то теперь уже не казалась долгой. И даже наоборот, ему стало казаться, что она промелькнула, как ночь, наполненная странными снами, как пролетает один день за окном.
Вот и всё, игра заканчивается, время пришло… А какая была Игра… и вот…
Безнадежность! – черным и страшным пологом, откуда-то сверху, пала на глаза Иерарху. Он дёрнулся, как от удара, и поднял сухие старческие руки с зажатыми кулаками ко лбу. Он защищался, он привык всегда бороться до конца! Но тут, вдобавок к этим пелёнам смерти, возникло новое и страшное своей новизной ощущение:
- А-кха-кха! - ужасающее одиночество закашлялось-зашлось в рыданиях у него в груди… и страх ледяными руками вдруг сильно сдавил сердце старику. И оно, слабое, уставшее от долгого, наполненного горестями, трудного пути, затрепетало и заметалось, как птичка в клетке, будто стремясь улететь и спрятаться от этого непереносимого ужаса.
Горькое ощущение бессмысленности прошедшей жизни – теперь ему казалось, напрасно и бездарно потраченной им - захлестнуло его, словно волна! Всё-всё, ничего уже нельзя изменить, перерешить и переделать!
И тут же подступило к горлу чувство вины перед теми, кто родится, но будет обречён, из-за правил навязанных миру им, взявшим на себя право решать: как миру жить! Уверенность в собственной ненужности этому миру вдруг охватила его. Кто любил его? Кого он любил? Вопросы без ответов. А ведь это очень важно, может быть, это самое важное в жизни! А он – всё упустил…
Старик заплакал, тихо подвывая, уткнувшись мокрым морщинистым лицом в подушку, чтобы никто не услышал. Вся долгая, наполненная борьбой жизнь, отданная без остатка на исполнение неведомо чьих приказов, пролетела перед его глазами.
- А чьих приказов? Кто он? - опять возникла мысль. Он понимал, что Наставник – посланник Бога, но насколько точно посланник исполнял предписанное ему? Может быть, он делал сам и заставлял его, Сет-Ха, совершать не совсем то, что требуется Создателю? И вопрос этот теперь, в преддверье смерти, в ощущении, что делал он что-то не то и не так, мучительно жег его мозг.
Вспомнилось, как трудно давалось ему решение о Запрете регулируемого деторождения. Ведь он, мудрый и дальновидный иерарх, понимал, куда приведет планету этот Запрет! Он-то знал, чем может это закончиться и не хотел того. Но Наставник требовал! Как долго ломал его Голос!
- А вдруг это не Глас Божий или его посланца, как он считал всегда?!. Вдруг это голос и воля того, тёмного нечистого, который считался и на Ипе, и на Тумме злейшим врагом Господа?!
Ему стало нестерпимо жутко от осознания последствий возможной ошибки! Душа его, уставшая от одиночества, от тяжести лет прожитых без любви, будто стремясь покинуть измученное тело, желая освободиться от оков этого мира, метнулась внутри иерарха так, что потемнело в глазах! И не знающий страха Сет-Ха, «любимец Бога и судьбы», как называли его во все времена, неожиданно для себя закричал:
- Адъютант!!
И голос молодой из-за двери:
- Я здесь, мой повелитель!
- Воды! Воды - мне худо…
- Я мигом, повелитель… Вот и напиток ваш – настойка лучших трав.
- Нет! Время трав прошло. Теперь – воды подай, в ней корень жизни. Прошу, сынок, подай воды.
- Вода из «Родника любви», мой повелитель…
- Нет, поздно адъютант, другие времена, да и вода другая мне нужна - простая. Чтоб ощутить родной планеты вкус – прощанье предстоит, и посторонний привкус всё испортит…
- Мой повелитель, Вы пугаете меня! Бегу-зову врача!
- Постой, мой друг! Не нужен врач: от смерти и от старости – не лечат… А время жизни, вижу, истекло. Пришла пора мне собираться в ту дорогу, куда мы все уходим, не желая… при этом, вслух объединиться с Богом будто бы стремясь. Вот так и я: старался дни продлить, не ведая – зачем, хоть знаю: предназначение своё исполнил и сделал всё что мог, и даже что не мог!.. И всё же я старался оттянуть уход – чем лучше я других, таких же малоумных? А ты постой, не уходи, друг мой, побудь ещё со мной. Сейчас мне это нужно больше, чем всегда.
- Я здесь, мой повелитель, и сделаю, что скажешь ты! И жизнь отдам, не медля ни мгновения, лишь для того, чтоб час прожил ты, а меня не отсылал бы от себя. Сейчас бегу я за водой, дождись меня, отец…
И адъютант умчался. Но отголоски топота его заглохнуть не успели, как он вернулся:
- Ну вот - вода! Тебе уж лучше, иль только кажется так мне? Ответь, отец – ведь ты всем нам, всему народу ты - отец…
- Ещё я жив, сынок, но это ненадолго и знаю – час пробил! А вслух хочу оповестить я мир и Бога о благодарности своей за то, что Он позволил прожить жизнь не червя, не раба. Он разумом снабдил меня и волей, чтоб исполнять предназначение своё! Безмерно благодарен – за судьбу и долю, за трудный путь, свершенный Его волей – за всё Его благодарю! И даже если б жил я меньше года с момента осознания себя, то и тогда б благодарил я Бога за радость жизни, вздоха и свободы, за счастье ощущенья бытия! У каждого своя судьба – устроен мир так на века. Одним – безмерный труд, служение народу, другим – служение Судьбе и Богу… О тех, лишь говорить не стоит, кто для себя живёт - ведёт пустую жизнь и ростит свой живот. Несчастные они: бессмысленная жизнь - что горше может быть для одаренных разумом, свободой и душой?
А счастлив может быть лишь тот из смертных, кто понял назначение своё! Преодолел всё и исполнил, как угодно Богу, и ради исполненья Замыслов Его прошёл, не уклоняясь, всю дорогу, от молодых ногтей и до погоста своего!!
Теперь прощай, мой юный друг, Господь тебя храни! Ступай уж! Говорить я стану с Богом, и, что бы не послышалось тебе – в зал не входи…

 * * *
Очень старый, уставший от жизни и недавних переживаний, темнокожий туманин сидел на краю ложа, тяжело опираясь корявыми старческими руками о свои колени. Мгновения душевной слабости прошли, но огорчение от сделанных открытий саднило душу. За окном затихал дождь, слабое дуновение ночного ветра шевелило занавеси, отгораживающие спальные покои Иерарха от близкого побережья Срединного моря. Он сидел почти бездумно, повернув голову в сторону отгороженной тяжёлыми портьерами террасы, откуда доносился равномерный, никогда не стихающий шум прибоя.
- Чьи же приказы я исполнял? - опять всплыл в голове Сет-Ха вопрос, – Разве это не Бог или посланец Его? А если это был Он, то почему же в последней решающей схватке я потерпел поражение? Я всё исполнил, что голос мне велел! Иль делал я что-то не так? - отчаяние и ярость подбросили тщедушное, высохшее от старости, тело иерарха:
- Приди и объяснись!!! - закричал Сет-Ха, что было сил. Да только силы оставили его, он разом устал и сник, сознание его стало медленно гаснуть. И тут же, вдруг, все чувства его дружно и мощно вбросили в мозг сигнал: Он здесь! Он рядом!
Вздрогнув всем телом, старик встал и спросил хриплым, внезапно севшим голосом: «Ты здесь? Ты пришел, Господин?»
И голос неслышный ответил ему:
- Почему? Желаешь обидеть меня, почему?
Я рядом всегда и ты это знаешь,
Сегодня, Сет-Ха, ты меня удивляешь!
Как во мне усомниться ты мог?
 - Сегодня иначе, мой Бог! Ведь ты - Бог?!
 Ты видишь? – сегодня и я сомневаюсь,
 Хоть ты вездесущ и, быть может, раскаюсь
 Назавтра! Но завтра – не будет, я знаю!
 Я важное понял: и ночь не истает,
 Как явью реальной предчувствие станет:
 Закончится путь! - этот день наступает,
 На камне могильном его высекают.
 В час моего погружения в бездну,
 В ночь растворения в небытие,
 Позволь узнать что-нибудь о тебе,
 Рабу твоему и слуге…
- Сын мой, Сет-Ха! Ты как сын мне -
Так я всегда наш альянс ощущал,
Хоть родила тебя женщина Тумма,
От мужа, что ей привести обещал -
Сделку со мной заключила Хартума,
По сделке права на тебя получал.
Имя твоё я ей подсказал,
Чтоб сходным с моим оно было,
Мудрость свою тебе передал,
Сколько сумел ты, столько впитал.
Дорогу судьбы твоей выстроил так,
Чтоб дойти до вершины ты смог,
И заняв ту цитадель, волю мою воплощал.
Всё, как должно, сбылось, всё свершилось,
Ты славно решил все задачи пути!
Миссия жизни твоей завершилась,
Мессия исчерпан – он должен уйти!
Но уйти, не исчезнуть, не в мрак могилы,
Не в смрад, забытье и тлен,
А туда, где решаются судьбы мира,
Где пока так мало имен,
Здесь Слово и Воля и Дух – едины,
Здесь востребован будет он!
 - Отец мой небесный, за слабость прости!
 Сыну уставшему путь освети,
 Но чем я могу тебе быть полезен
 В обветшавшей этой плоти,
 Приютом ставшей для адской боли,
 Клеткой смирительной духа и воли…
С последним словом, цветом серебра
                покои осветились, и те барьеры,
Что разделяют вышний мир и наш,
                растаяли, и Голос внове зазвучал:
- Мой славный сын, Я вижу: вновь обрёл ты веру!
Оставим тело, сбросим это платье для червей!
С тобой стрелой взлетим сквозь ноосферу,
Сквозь легионы душ, давно прошедших дней,
Что ждут здесь наступленья новой эры.
Приказ душе твоей: сливаться с ними – отменю!
Ты этим обретёшь ранг Ангела – навечно!
Над милой Родиной своей, планетой Тумм,
Останешься на пару тысяч лет и не беспечно!
Без устали трудиться станешь ты, чтобы ему
Скорее удалось родиться – брату моему,
Экстрактусу, чьё появленье ждём мы с нетерпеньем.
Я позже расскажу тебе о том: Что? Как? И почему?
Но это уж потом - тому настанет время, без сомненья.
Теперь, услышав всё, ты должен принимать решенье,
Твой срок настал, Сет-Ха, родник энергии иссяк,
Под ветром времени источник силы испарится.
И вот Душа твоя, покинув остывающее тело, как босяк,
Которого уже не ждут, под Розой Ветра притулится.
Пусть позовёт она меня - и Я приду, и тут же могут сбыться
Её надежды о любви, её стремленье к счастью и мечты
О дивной, светлой радости - всё то, чего желаешь ты!
Ну а теперь, прощай, мой друг, Сет-Ха!
Я ухожу – дела! Их миллионы, а Я пока один,
И Время мчится бешеным аллюром,
И надо всё успеть, а Я ему - не господин.
Да, вот ещё, Амон! - твой брат по участи.
Меня и смерть, конечно, он ещё не ждет,
Он полон сил и замыслов, и страсти…
Как думаешь, какая смерть здесь подойдёт -
Болезнь иль рок, иль от избытка сладострастья?
А может, мы дадим ему ещё пожить,
Чтоб дело его жизни не пропало,
Чтобы сумел он всё успешно завершить,
Чтоб впредь Империя Амона процветала?
Скажи, Сет-Ха, как скажешь, так и будет,
Сейчас вкусишь ты сладость абсолютной власти,
Та власть, которой до сих пор владел Сет-Ха –
Всего лишь отблеск настоящей власти, она
Как аромат прекрасного, но недоступного вина,
Лишь разжигает аппетит и накаляет страсти…
 - От страха! Пускай от страха он умрет!
 Раз так отмерен срок Амона,
 Раз так Судьба его ведет,
 Смешной пусть будет его кома!
 Но только видеть должен я
 Позор последний своего врага.
 Мой господин, прошу тебя,
 Не оставляй теперь меня, ведь я
 Готов работать для тебя всегда,
                повсюду, на века…