Был май

                «Я вздрагивал. Я загорался и гас.
                Я трясся. Я сделал сейчас предложение…»
                Пастернак, Марбург

Май цвел. Май умирал. Май исходил.
Гремел вагон. В права вступало лето.
Я задыхался. Гас. Я был один.
Я был один под тяжкой ношей этой.
Я жив был только в спёкшихся губах.
И я нёс весть и был я весь – судьба
стрелы в тугом объятье арбалета.

И я был пульсом, скрученным в узлы.
Я трясся, я был трус, я был увлажнен.
Я был тогда – один смещённый взрыв
испарины, сирени, и пейзажа.
И кто-то мучил клювом си бемоль,
и вновь был мост. Не мост – сплошная боль!
И шрам – глубок был. И рубец – не зажил.

Гремел вагон. И где-то на краю
моей души, под этой тяжкой вестью,
предместья жили тем лишь, что июнь
был перспективой, избавленьем, местью.
Июнь, июль, то был мой горизонт
мечтаний, я не смел свой робкий взор
направить дальше пляшущих предместий.

Взошли на мост. Река. Я красоту
предместий ощутил тогда подробней,
чем, если б поезд шёл не по мосту,
но прямо б по груди моей, по рёбрам.
Май цвёл. Май отцветал. Май весь
предвидел, ненавидел эту весть.
Был май. Был я. Был мост. Поочерёдно.

И был вокзал. Как апогей. Перрон.
О, как я шёл, я сам того не помнил.
Май. Мост. Вокзал. Я. Вчетвером.
Добавьте боль. Картина будет полной.
Я нёс ту весть. Весть занимала всё
во мне. Я, задыхаясь, пересёк
толпу и сердце. Память и платформу.

О, как скрипит разбитый экипаж.
Трясётся раскалённым ливнем мелочь.
Я здесь. Я твой. Твоя слепая блажь.
Твоя ошибка. Прихоть. Слабость. Немощь.
Господь, я здесь. Я твой неверный шаг.
Смотри, как я шагаю, не дыша,
в родимый двор. В глухую неизбежность.

И вот подъезд. Четыре этажа.
Взойти спиралью вдоль застывших клеток.
Я чувствую себя острей ножа.
Точней стрелы. Несчастней арбалета.
О, проще на ступени сдаться, лечь.
Как говорить, когда родная речь
не хочет подчиняться вести этой?

Но я внутри. Я жалок. Я трясусь.
Я жму звонок. Прости нас, боже, ибо
не ведаем. Я в комнате. Молюсь.
Я сам – молитва. Весть. Я – гибель. Гибель.
И вот уже означенная ты.
Засохшим побережьем наши рты
остановились на немом изгибе.

Да. Я был жалок. Я был нем и слаб.
Ну, вот и всё. И ты – рыданий слепок.
Ты эту весть взяла. И понесла
по комнатам. Я волочился следом.
Сквозь птичий гомон. Больше не люблю.
И птицы тот час вспыхнувший июль
воспели б. Если б не ослепли.