Иллюзии Белого Ангела. Глава 3

Глава 3. Первый Знак.

Взгляд третий. Яна Соколовская.

Яна Соколовская – самая очаровательная участница нашей экспедиции. Яна совсем не знала Михаила. Точнее, когда-то давно она прочла интервью с господином Кравченко в модном глянцевом журнале и удивилась, насколько мысли этого человека созвучны ее собственным. С тех пор Яна стала специально искать в интернете и других источниках материалы и статьи Михаила, познакомилась с его бизнес-тренингами, литературным творчеством и….там же  узнала о трагической гибели своего заочного единомышленника. Те чувства, которые испытала Яна трудно передать словами. Они никогда не встречались. Ни разу не говорили, но у Яны было такое чувство, словно она потеряла очень хорошего и любимого друга. Узнав об экспедиции «Вахта памяти», Яна не раздумывала ни секунды. И вот она здесь, в Индокитае, так далеко от своих Набережных Челнов, но так близко от человека, ставшего заочно ей родным…


Вчерашний ливень, как оказалось, явился большим сюрпризом не только для нас, но и для видавших виды ханойцев. Оказывается, пара-тройка лишних ведер воды, опрокинутых с неба, способна превратить цветущий оазис совсем не социалистической буржуазности, коим мы считали наш отель «Бутик Демантоид», в переполненную нечистотами канализационную яму. Срочной эвакуации, слава Богу, объявлено не было, но помещение цокольного ресторана пришло в полную негодность: зеленовато-мутные потоки очевидного происхождения доходили сотрудникам местного МЧС до колен. В этой связи, почти как на тонущем «Титанике», легкие закуски подавались на верхней палубе (практически на крыше), а многонациональный гул голосов постояльцев тонул в негромкой, жизнеутверждающей мелодии, льющейся из радиорубки. Апофеозом такого экстремального утра стал салют шампанским, которым наша группа ознаменовала собственный внутренний праздник: мы отмечали 31-ю годовщину совместной жизни наших друзей и попутчиков Наденьки и Кости Буренковых.
Несмотря на царивший вокруг кавардак, настроение было прекрасным. Утренний Ханой, залитый розоватыми лучами пока еще ласкового солнышка, трезвонил и галдел на разные голоса неповторимой какофонией автомобильных и мотоциклетных клаксонов, перебранкой уличных торговцев, криком сварливых городских птиц, заунывной мелодией однострунного данбао и чарующими напевами бамбуковых флейт (многие скутермены оснащали свои маломощные авто-велосипедики вполне голосистыми колонками). Всё это экзотическое великолепие было сдобрено крепким ароматом жареного риса, свежей рыбы  и горячего хлеба: прямо на тротуарах на миниатюрных детсадовских столиках и креслицах накрывались завтраки импровизированных мини-столовых.
Наш автобус уже стоял под парами, готовый в любую минуту сорваться в галоп по перегруженным улицам столицы, стремясь во чтобы то ни стало опередить основной транспортный поток наступающего часа пик.
Мы отправлялись в Халонг – первое таинственное место силы, обозначенное в маршрутной карте.
Когда-то давно, наверное, еще в прошлой жизни, Мише Кравченко, вахту памяти которого мы сегодня несли, приснился удивительный сон. Ему снилась бухта несказанной красоты, усыпанная драгоценными-изумрудами островами, снились алые паруса диковинных джонок, черно-золотые драконы, украшающие старинные храмы, парусиновая одежда рыбаков и огромные сине-зеленые крабы, вальяжно расхаживающие по белоснежному песку. По достаточно живописному пересказу этого сна, набрав в интернете несколько поисковых фраз, вроде «красивая бухта с тысячей островов», мы с удивлением узнали, что сонное царство имеет вполне реальные географические координаты и находится в северном Вьетнаме. Стоит ли говорить, что сон тут же был единогласно признан вещим и занесен в кондуит мест, обязательных к посещению в ближайших экспедициях.
И вот теперь мы спешили навстречу этому волшебному сну покинувшего нас навсегда волшебника Мишки.

**
Утро у Птицы выдалось суматошным и наполненным до отказа какими-то странными для ее размеренной жизни событиями. Сначала она залетела на рисовое поле и выклевала сорную траву с небольшого клочка земли размером десять на двадцать метров. Её сумасшедшие гости наверняка захотят испытать на собственной шкуре все прелести труда знаменитых местных рисоводов. Но допускать их на поля, где уже зреет урожай, нельзя категорически: в запрудах изумрудного риса полным-полно ядовитых змей. Остается одно – подготовить им целину, симпатичного и послушного вола (а лучше корову), плуг, да несколько десятков рисовых чик – рассады будущего урожая. Пусть попотеют, пусть попашут землю, авось впредь, у себя в России, будут вспоминать, что для получения одного килограмма риса им пришлось десять раз присесть на корточки в мокрой глине, смачно вчавкивающей в свою жирную утробу чахлые кустики рисовых побегов.
Был в планах Птицы и еще один символический замысел. Сегодня, во второй день их пребывания в стране, пришло время подать от Него первый важный Знак…. Птица сломала свою старую костистую голову, придумывая, что же это может быть ТАКОЕ. Она еще не разгадала до конца умственный потенциал Его Гостей и пребывала в тяжких сомнениях: заметят ли, поймут ли?.... Как всегда, ответ нашелся случайно… Или он все-таки был послан Им? Птица не была суеверной. Более того, она считала себя убежденной атеисткой, плюющей с высоты птичьего полета на всякую там мистику и оккультные яснознания. Но ввязавшись поневоле во всю эту историю, пернатая посланница чужой воли вынуждена была пересмотреть свои стойкие убеждения и теперь каждый раз покрывалась гусиной кожей в предвкушении чего-то запредельного и до сих пор ей не ведомого. Так случилось и в это утро…
Но полно! Хватит рассиропливать чувства и попусту трепыхать старыми крыльями. Впереди долгий и трудный день: три часа спорого лёта до Халонга, а затем сложнейшая игра в прятки с сотнями одинаковых как однояйцевые близнецы белых лодок в поисках одной единственной, той, которая будет носить красивое имя «Иллюзии»… Эй, кто-нибудь пытался прочесть на борту старой лодки полустёршиеся буквы с высоты в пятьдесят метров? Вот то-то и оно!
Птица встрепенулась и в последний раз мысленно сконцентрировалась на небольшом автобусике, спешащем по трассе Ханой-Халонг. Эй, что это они там делают? Почему они говорят о ней?

**
От мерного укачивания по ровной асфальтовой дороге, навевающего сон, прекрасно отвлекала  игра в «Ассоциации».
- Марин! Если Валерий птица, то какая?
- Сокол! Однозначно. Такой стремительный, такой..
- Хищный?
- Нет. Он умный и справедливый. И его стремительность мирная. Он просто обязательно должен успеть прийти на помощь первым.
- Ренатка, а Инна? Она кто?
- Мне кажется… альбатрос. Знаете, такой огромный, с белоснежными крыльями. Он планирует над морем, над морем людей и просто наблюдает.
- А Виталя?
- Тукан!
- Почему?
- Не знаю. Тукан и все. От рождения. Он должен был появиться на свет не в России, а где-нибудь в ашраме, в Индии, в гнезде на огромном баньяне.
- Ну ладно… Людмила, кто тогда Сергей?
- Мне кажется, он – трясогузка…
- Эй-эй! Полегче на поворотах… Почему это я трясогузка? Я вообще не представляю как выглядит эта птица.
- А вот так же как ты: ты быстро-быстро передвигаешься по земле, прислушиваясь, присматриваясь, потешно склоняя голову и проявляя самое искреннее участие во всем происходящем…
- Ладно, но вы мне обязательно покажите живьем эту трясогузку… А то слово какое-то … не серьезное…

Именно на этой фразе Зуан, успевший переодеться в белоснежную футболку с большим выразительным портретом Михаила и надписью «Свети и будет светло!», посмотрел в окно:
- Друзья! – перекрикивая гул полутора десятков голосов, сказал он – Вы хотели посмотреть, как сажают рис? Мы можем здесь остановиться. Вон, видите, кусок невспаханного поля, вол и плуг. Наверняка сейчас, пока солнце еще не очень припекает, крестьяне будут пахать землю. Она еще сырая после дождя. Самое классное время для работы.
- А нам можно попробовать?
- Наверное. Я попробую договориться…

Еще через час, вывозившись в грязи, намотавшись под утренним, но ощутимо жарким солнцем на хвосте у некрупной коровы с привязанным к ней самодельным плугом, наоравшись исконно русского «Цоб-Цобе!!!» и сделав несколько низких, до земли поклонов с кустиками дохленьких рисовых чик, путешественники решили, что они уже вполне освоили азы рисоводства. «А что? – заявил Константин Буренков. – Вот приду я в Москве в «Седьмой Континет», куплю пачку вьетнамского элитного риску, а в нем десять зернышек политы потом Миши Родина, или Ратмира, или Сани…Как думаете, получу в гастрономе скидку как почетный рисовод?»
- Зуан, а можно мы попьем здесь где-нибудь кофе?
- Ага! И сока, или воды? Жарища – жуть!
- И перекурить перед автобусом надо…
- Да и умыться по-человечески… А то ведь только ноги ополоснули, а глина из-под ногтей так и не вымылась…

Кафе обнаружилось метрах в пятидесяти вперед по трассе. Вопреки протестам гида, утверждавшему, что нам необходимо прибыть в порт Халонг к урочному часу, строптивые путешественники решили настоять на своем.  Кафе оказалось большим, вполне цивильным, полностью предназначенным для нужд десятков туристических автобусов, чьи пассажиры, наверное, были обуреваемы схожими страстями…Однако, нас привлекло не само кафе…
По соседству с ним, буквально в десяти метрах, виднелись серые пыльные ворота гранитной мастерской. Точнее, это мы решили, что гранитной. Вполне вероятно камнерезы работали и с мрамором, и с туфом, и с песчаником и даже отливали свои изумительные статуи из сырого бетона… И то, и другое и третье в виде сырья было в избытке разбросано по просторному двору мастерской. В воздухе ощутимо пахло какой-то известковой пылью, которую маленький вьетнамец то и дело прибивал из садового шланга рваными нервными струями. В глубине двора находилось нечто, напоминающее художественную галерею, или выставку готовых работ. Вот она-то и привлекла наше внимание…
Удивительные драконы, странные химеры, змеи, птицы, Боги и Богини, словом скульптурные миниатюры (ага, некоторые до трех метров высоту!), предназначенные для убранства частных садов и общественных парков. Но мы видели только Её…
Примолкнувшие, враз посерьезневшие, с покрасневшими и повлажневшими глазами мы устремились к самому красивому памятнику в коллекции: ансамблю из трех белых ангелов. Если быть точным, то сначала фигуру заметили не все, а только те, кто провожал нашего Мишу в последний путь… Но этот порыв, этот холодок, набежавший на ссутулившиеся спины товарищей, молниеносно передался и остальным, даже тем, кто Михаила Кравченко лично не знал и на его похоронах не присутствовал…

Тут нужно объяснить…

Много лет назад у Михаила трагически погибли жена и дочь. Они похоронены на Востряковском кладбище Москвы, там, где нашел свой последний приют и наш замечательный друг. На могиле его девочек известный российский скульптор Мансуров установил памятник в виде двух склонившихся друг к другу головами ангелоподобных женских фигур. Это скульптура удивительной нежности, духовности и красоты, эскиз которой, говорят, набросал сам Мишка, увидев его во сне…
И вот мы стоим перед точно таким же ансамблем, но вырезанным не из зеленого, а из белого мрамора, и слезы стремительным потоком текут по лицам… На этом вьетнамском монументе ангелов уже не два, а… три. Третий, тот, которого не было в Москве, смотрит откуда-то снизу на две склоненные над ним головы, а большие ангелы обнимают его сердцем…
- Давид, ты … ты снял Это?
- Да. Я не знаю почему, но я именно этот памятник и заснял. А почему вы плачете?
Как объяснить тебе это, дружище?
Мы помолчали, растерли по щекам алебастровую пыль, недобитую мальчишкой-поливальщиком и медленно побрели в сторону кафе.
- Инн, а тебе не кажется, что это был Знак от него?
- Я уверена в этом, Маринка…