Дуэлянт

Искусство жить.
В этот морозный блеклый вечер лишь безоговорочная истинность моих недавних суждений  подбадривала и радовала меня, однако безумной теории ещё предстояло пройти финальную проверку и подтвердить свою неоспоримость или же, будучи растерзанной суровой, не совпадающей с условиями успешного исхода событий реальностью, оставить результаты этого мальенького эксперемента в вечной тайне от меня. Ледяной ветер, разгорячённая перцовкой голова и праведный рыцарский гнев дразнили и раззадоривали адреналин, разгулявшийся крупной дрожью по онемевшим от холода конечностям. Казалось, воздух стал гуще и противнее дыма дешёвых сигар, засунутых в обе нозри по самые пазухи. Я абсолютно уверен, что задохнулся бы, если б не сбежавшая вниз к замёршей под мерзким сентябрьским дождиком губе капелька кипящей юношеской крови. Ещё одно доказательство, что озарение приходит в миллиметрах от абсолютного краха и определяется тотальной аннигиляцией прежних ценностей и немедленной заменой устаревших обветшалых и зачастую навязаных догм и принципов новыми, революционными идеями. Этот жирный алый восклицательный знак, обжёг бледную кожу лица, пробудив и обострив почти исчезнувшее в хмельном напряжении обоняние и я ,вдохнув полной грудью сырой студёный воздух, обретший внезапно чистоту элитного альпийского хрусталя, жадно вобрал обратно в себя раскалённый ароматный рубин. Этот запах на все оставшиеся годы отпечатался в моей памяти. Будто высеченный в несокрушимой, неуязвимой для резцов и молотов плите из доисторических горных пород божественный догмат, этот аромат стал тем самым неоспоримым доказательством моего существования и обоснованием такого странного, парадоксально фанатичного стремления отстаивать своё право на жизнь. Он стал квинтессенцией понятия «жизнь», откровением, что та самая несправедливая жизнь, называемая многими игрой или вовсе - говном – это не долгий процесс старения с сопутствующим наживанием имущества или укреплением позиции в каком-то там обществе с его картонным строем и сомнительными целями. Это не тот путь, что ты проходишь, доказывая кому-то, почему доверять тебе нужно больше других или что ты чуть более прав, чем все остальные и достоен бесконечных венков, деферамбов и увековечения своего образа в мраморе лишь за то, что шёл ровнее и осанистей кого-то. Это даже не любовь, так старательно воспевавашаяся всеми - от служителей сур и вед до шутов, водивших за огромные носы своих безумных королей, что слова куплетов о ней отложились в тканях рода человеческого, как ожидающие своего часа кладки плотоядных паразитов. Жизнь – это взрыв. Ослепляющая навсегда вспышка в ночном мраке, сопровождаемая раскатом крошащего зубы и стены крепостей грома. Как лики бьющихся друг с другом в Райских кущах прекрасных, по-Божьи безупречных ангелов, повергающие невежественных смертных в смертельный ужас или подчинение, истинная красота жизни в её непостоянстве и неимоверном риске в любое время оборваться и угаснуть с мягкой ладановой дымкой, равно как и от единственной последней искорки, упавшей в пепел, вспыхнуть, белым пламенем с такой огромной силой, что Феникс боле не восстанет, ибо пепел его будет выжжен полностью с лица Земли. Жизнь – это не подарок и не рутина. Не проклятие и не благославление. Это наивеличайшее из всех, нетленное и до конца непостижимое искусство, бесподобное в своём великолепии и разнообразии, а я – артист и мой мальберт сейчас прямо за моей спиной трепещет, алча завершающих мазков. Сквозь мелкий шелест кислых на вкус капель, плясавших по полям моего пропитанного ртутью куньего цилиндра я услышал едва различимый шёпот знакомого голоса. Ах, да! Моя теория... Всё сходится, пришла пора защиты.
«Три!», - вскликнул мой добрый мудрый друг и будущий зять, обладавший весьма устрашающим басом. Его рёв дикими медвежьими когтями содрал с меня задумчивую дрёму и ошеломление от открывшегося мне секундами ранее таинства. Я почувствовал, как на мгновенье замершее сердце глубоко вздохнуло и как прорвавшаяся дамба затопила мой окоченевший корпус известным ранее потоком сангрии, обернувшейся теперь кипящей лавой, питавшей вулкан моего искусства. Молниеносней самых резвых гончих из всех псарен Руси, я, затаив дыхание, обернулся, и освободил продрогшего вместе со мной, томившегося в пистолете демона. Свинцовый призрак благородства прежнего его происхождения взвопил от боли и стыда за свою честь, отвагу и мысли о свободе, даже пребывая в наигрубейшей из множества доступных форм, хлопком и вспышкой пламени в мгновенье ока завершил моё на тот миг величайшее творение аккуратным круглым выреезом вместо лица моего противника. Выпустив из бешено скачущей в такт биения сердца руки дымащуюся кисть своего триумфа, я дрожащей ладонью записал в блокнот коротенькую фразу: «Живее всех живых быть невозможно. Но мёртвых всех мертвее может быть Ещё при жизни мнимой своей, ложной, Тот кто не смог искусства тонкого постичь."