Монреальское утро
Из-под глади Святого Лаврентия
Поверх скоростного 40-вого автобана,
Сквозь паутины клёнов, берёз, елей , лип и кедра
На свой суточный день рождения,
Бочкой щедрого гостеприимного пана,
Медленно выкатывается лимонная золотистая цедра...
Седые бакенбарды уже лысеющих туманов
Подстригают первые лучи-бритвы,
Визуализируя все отвоёвываемые у ночи поверхности;
Голосами жаворонков, грачей и кардиналов
О победном начале разгорающейся битвы
Извещает день, выползающий из чёрной пасти вечности...
Заслышав птиц утренние трели,
Город сам далее подыгрывает этой симфонии,
Выпуская с парковок рычащие и бибикающие автомобили,
Которые лениво, еле-еле
Ползут по улицам разноцветными мухами сонными,
Расплачиваясь за то, что их владельцы этот город когда-то полюбили...
Под клаксонов ржание
Они священно, старательней чем Десять Заповедей, соблюдают,
Как знаки препинания или ноты, все встречающиеся на дорогах стопы;
Стоя на остановках, горожане
С нескрываемой завистью и любопытством наблюдают
За - в них сидящими, везущими комфортно свои обленившиеся попы;
С нарастающей силой, тем временем
День всё уверенней вступает в ему положенные права:
К восьми уже надёжно забиты и Шамплейн, и Виль-Мари, и Декари.
И, до-поры - ненужным бременем
Болтается в разные стороны на плечах сонная пассажирская голова;
А люди, боясь опоздать, ведут себя как подобает, то есть - как дикари.
Голубым брюхом
Гордо покачивают вагоны практичного монреальского метро,
Засасывая внутрь огромные лужи пёстрого муниципального пассажира;
Собравшись с духом,
Штурмом прорываются в автобусное нутро
Студенты, прибывшие за доступными ценами и знаниями со всего мира.
«Тим-Хортон»
Реализует наполовину суточный бизнес-план,
Только продавая утренние маффины, донуты и стаканчики кофе;
Над портом
То-ли чайка, то-ли баклан, то-ли, по-французски: «гоэлян»,
Тащит в клюве кусок, размером больше себя, как истинный вор-профи;
Я люблю это миг,
Эти утренние часы, когда горожане летят в марафоне дня,
Лишь от ложа восстав, - и тут-же выйдя на свой привычный маршрут;
Над страницами книг,
Газет, ай-падов, лап-топов, смарт-фонов клоня
Свои умнеющие лбы, будто ведя синхронно какую-то совместную игру.
Я люблю эти ароматы
Искупанных за ночь мостовых и выкошенных накануне газонов,
Харчевень, с их утренним омлетом, круассаном и горячим шоколадом;
Навсегда зажаты
Мои чувства будничной красотой его европейских районов,
Зданий, улиц,площадей, парков,стадионов и всего, что с домом рядом...
Туманят разум
Не только эти, чарующие ноздри, ароматы,
Но ещё более – космополитическая красота его прекрасной половины,
Которая исподволь и сразу
Берёт в заложники, словно под угрозой в дерзких руках гранаты,
Сердце любого, не перестающего себя считать таковым, мужчины:
Каждое утро
Особенно остро это осознаёшь, наблюдая их - спешащими на работу;
И на ходу торопливо докрашивающими свой непременный макияж;
Насколько мудро
Господь являет этому городу и его жителям свою необъяснимую заботу,
Хотя за сорок лет большинство их позабыло даже, что такое«Отче наш»;
Француская речь
Сама по себе – музыка, которая льётся в тебя трепетной волной,
Каким-то странным образом задевая в душе самые нежные струны,
Извлечь
На которой фразы самому преставляется уже задачей несколько иной;
Но,даже просто слушая, ты ощущаешь себя радостным и культурным;
Есть, есть какая-то магия
Некое особое чародейство, какой-то необяснимый гипноз
И в самом этом городе, и в этой его особенной утренней суматохе;
И то, что здесь на бумаге я
Царапаю, силясь высчитывать такты, нашёптываемые под нос , -
От истинных ощущений в душе -только жалкие лирические крохи.
Взгляд устремляя вдаль,
Пропуская через сердце каждое подобное утро вот уже двадцать лет,
Я сказать тебе - то-ли моё признание, то-ли приговор теперь готов:
Я люблю тебя, Монреаль,
Ты -моя вторая на этом свете родина, дарованная потерянной вослед;
Но почему всегда ты был и остаёшься ко мне так незаслуженно суров?!.
Известно
Из вечных источников: «Пророка нет в отечестве своём», -
Так неужели моя сыновья любовь опять не взаимна, снова «one-way»;
И то место,
Где мы, скорее всего, когда-нибудь с женой обязательно умрём, -
Отделяет переходящий в четыреста-семнадцатый сороковой хайвэй?!
Доброе слово
В принципе, добрый отклик может найти в любой душе,
Даже если оно сказано двадцать лет назад, на заре моей «канадианы»;
Так неужели снова
Я тебе за эти годы стал нежелательней и чужей,
Хотя никогда особо не мял своими боками, сидя на вэлфере, диваны?!
Лёжа на месте
Даже гранитный камень покрывается за годы зелёным мохом;
А ведь мы равно делили с тобой те важные два последних десятилетия:
Пускай не двести,
Но двадцать – тоже приличный срок, ровесник сменившимся эпохам,
Которым ты -свидетель; и за которые,по-своему, пред тобой в ответе я.
Право, не стоит
Тебе разбрасываться подобным образом влюблёнными в тебя людьми:
Даже теми, ценность которых видится кому-то спорной, почти нулевой;
Ибо пустое
Останется моё место в твоей судьбе, а твоё – в моей иммигрантской крови,
Если оба мы осознаем, что я тебе стал не ближе, а наоборот – чужой...
Оживилась кафе-столовка;
Зашаркали стулья, выстроились змейками очереди у касс:
Ну вот, это уже никакой не рассвет, а самый «ланч», по-русски – обед;
Далее -как-то уже неловко
Мне сидеть за лап-топом под взглядами обедающих народных масс;
Я задал вопросы; и пытаюсь в кофейной гуще расшифровать ответ...
Свидетельство о публикации №112090308692