Прощай, Россия

 
...Учитель К.Маркса-Леви социал-сионист Моисей (Мозес) Гесс (1812–1875 гг.): «Каждый и всякий еврей, независимо от того хочет он этого или нет, автоматически, в силу своего рождения, связан узами солидарности со всей своей нацией… Человек должен быть сначала евреем, и только во-вторых человеком». 
               
   Не наши головы на наших плечах да и не в них дело, а в нас, бестолковых...

 
   БРАДОБРЕЙ

   Одна голова – всегда лучше.      
   В похвалу умным и в порицание всех дураков.

Конечно, еврей,
Там  сочувствия  ждёт,  где евреи.
Давай, брадобрей,
С гоя  голову сбрей поскорее!

Не быть голове
На плечах, коли крепкие плечи.
Еврею б их – две,
Головы, да и гой недалече.

Решили и вдруг
Подошли к бестолковому гою.
Дай голову, друг.
Будешь, гой, с головою другою!

Поверь же, ей-ей.
Выйдешь в первые  люди, где гои.
Хоть кудри завей
На расчёске,  не нужно-то коей.

Еврею – трудись.
Бреешь бороды,  хлеб добываешь.
А гоем  родись-
Не последний стакан допиваешь.

Подставь, погляди.
И пригладим, и…выйдет, как выйдет.
Что ждёт впереди?
Чешет голову гой и не видит.

Над гоем рука
Так проворно, еврея взмахнула.
И… наверняка
С плеч пылинки ничуть не смахнула…

Так чья  голова
На плечах у рабочего тела?
Всё в мире слова…
В брадобреи? Хорошее дело!

  БЕДА – СЛОБОДА

Поневоле у нас беда.
Басурманская нас извела слобода.

В барской, царской усадьбе кухарка была.
Шуркой-Муркой звалась, ох, румяна, бела!

К ней повадился жить немчонок.
Всяких  мопсов ценитель и злых собачонок.

«Дай костей для собачек и с фунтец мясца.
Ох, как ты хорощ-ща! И походка - рысца!

Я влюблён, окрылён! Мой – зер гуд! - голубком!»
К Шурке-Мурке немчин подкатил колобком.

Шуры-муры у них, как поют, говорят.
Шура-Мура зарделась, аж, пятки горят.

Щурку-Мурку мадеркой немчин угощал.
В слободе басурманской алтын обещал.

Ей бы жить, как и там, и по ихнему – шпрех.
Глядь, ребёночек вышел – ну, просто на грех.

Пучеглазый, кудрявый немчонок.
То ль немчонок  жидок, то ли так…байстрючонок.

С той поры поневоле у нас беда.
Обмелела река и в полях лебеда.

Вербы головы клонят и храмы – пусты.
На просторах – заставы, чужие посты.

Едет барин-хазарин – дорога пряма.
Не поймёшь, то ль немчин  жрёт и пьёт задарма.

Дело знатное делает, знамо.
Нам же в морду – плевком; как же, скюшаешь! На мол!

Кто не рад – кулаком! В аккурат, прямиком…
К дуре-девке немчин подкатил колобком.

Воры в царской усадьбе; так жизнь тяжела!
В барском доме когда-то кухарка жила.

         

    ДВЕ ДОРОЖЕНЬКИ

Пьёшь да песни поёшь окаянные.
Не молитвы творишь покаянные.
Ты, помилуй, Господь, и прости и спаси.
Тяжело пропадать, погибать на Руси.

Где-то за морем жить, ох как весело!
А несчастная Русь куролесила.
И мурыжили Русь и толкали в бока.
Так загнали – не вылезти из кабака!

Проутюжили бунтами, войнами.
Чтобы мёртвыми были, довольными.
На Руси неспроста злых  дороженьки  две:
Нет ни Бога в душе, ни царя в голове.

Мы и жили не зря! Вроде выжили.
Ну, а душеньку русскую выжали.
Кто-то Русь одурил да богатой мошной.
Кто-то Русь одарил нищетою сплошной.

Мало ль всюду народца повымерло?!
Всех куда в никуда, а повымело.
И кому в Божий храм – в кабаках по утрам.
А тверёзому люб стыд заморский и срам.

Вот и клонится к чаше головушка.
Стынет в жилах пропойная кровушка.
Пьёшь, не песни поёшь; силу вражью не бьёшь.
Бьёшь наотмашь себя... Пьёшь, Россия, и пьёшь…