Маленькая ода твоему дому

      Маленькая ода твоему дому


Ты
 не сердись.
Он меня
ожидал.
Всегда.
И за то 
я теперь
 – в ответе…
Знаешь,
он даже
 по мне
 вздыхал
в осенние ночи
и  на рассвете.
Еще…
 когда юной
яблони
цвет
пытался
заглядывать
 в окна
сбоку,
если горел
 допоздна  в них
 свет.
Там вряд ли
 ложились
спать
 ко сроку,
беспокоясь
об участи
 двух бродяг,
покоряющих
 где-то
 мир
 и природу…
Он, поверь,
не хотел
отпускать
никак
их
куда-нибудь
на свободу…

…Оставаясь
 почти один
 потом,
немного
растерянный
 и  закрытый,
тосковал
 о тебе,
 а думал
о том,
что где-то,
забвением
 не убитый,
живет,
так  похожий
на дым,
на бред,
едва ощутимый,
почти что
 стертый,
но все  же
оставленный
мною
 след...
Забыть бы
об этом.
Совсем!
Всё - к черту!
…Нет,
не позволил
стереть
шагов,
память
 храня
сквозь
 года,
 до срока,
и ведая,
 как  цепким
 звеном
оков
меня
прикует
 к себе
ненароком,
когда я войду
 в его стены
 вновь,
забыв
осторожность,
в волненье
сладком.
Будет
 в висках
колотиться
 кровь
звуком
 шагов
на крылечке
шатком.
Он, кажется,
тоже
вздрогнет
 в ответ,
событие
 давнее
вспоминая.
Зажмурится
вдруг
и  погасит
 свет,
в себя
свою пленницу
принимая.
И я
обрету
от его
 тепла
какую-то
обморочность
покоя.
Как будто
столетие
 здесь
 жила,
потом уезжала,
и вот
– не скрою-
вернулась
 к родному
 касанью
 рук,
дверным окоемам,
углам,
квадратам,
к теплу половиц.
В межоконный
круг.
Да-да,
я была здесь,
была
когда-то…
Давно.
Но как глупо
 и вскользь почти
я это
пространство
прожгла
дыханьем.
Какие угодно
 грехи
 зачти!
Пошли мне,
Господи,
 наказанье!
Но сотвори,
чтоб за все
прощал,
кровом
в ночи 
нависал
надо мною,
шатким
крылечком
 в себя
 впускал
Звал
сумасшедшею
тишиною.
А позже,
 трещинкой
на  стене,
сказал бы мне
главное.
Скажет, 
знаю…
Что он 
всегда
тосковал
обо мне,
И лишь
потому
 туда
попадаю…