Сорокина Таня

"Сорокина Таня. Помним и любим.
Бабушка Вера и дед Алексей."
Спи, наша девочка. Добрые люди
Помнят о маленькой жизни твоей.


Вечером зимним у Веры и Леши
Дочка Тамара дите родила.
Радость большая - подарок хороший -
У стариков эта внучка одна.

Крестили Танюшкой. В честь пра-прабабки.
Месяц за месяцем, день за деньком.
Вера однажды спросила: "Кто папка?"
Только Тамара пожала плечом.

И зарыдала. Так сильно и горько,
К матери вяло прижалась, к груди.
"Кто меня замуж возьмет да с ребенком,
Как теперь быть и к кому подойти.

Я и рожать то ее не хотела,
Знала, что жизнь мне погубит она.
Вас я с папашей тогда пожалела.
Дочка одна да и внучка одна.

"Грех это, Томочка! Ты так не думай.
Вырастим дочку и все хорошо..."
А у нее уж соленые губы -
Вера сама поняла ведь давно:

Дочку Тамара свою не взлюбила.
Редко у люльки присядет когда.
В мыслях ругалась,мол,жизнь погубила,
А виноватой Танюшка была.

Вера на это смотрела с тревогой,
Бога молила, чтоб дочь вразумил.
Так пробежали, промчались полгода,
Душный июнь на порог наступил.

Вечером Тома на улицу выйдет.
Дочку оставит, а Вера сидит,
Или в окошечко взглянет да видит,
Как у ворот кто-то тихо стоит.

Скоро Тамара родным сообщила:
"Дочь забираю, уходим в свой дом...
Так-то к соседу уходим, к Данилу,
И если что, мы вас в гости там ждем".

Вот и ушла. Вот и замуж позвали.
Данька - Данил, а в народе "жульбан".
С ним за воротами вместе стояли,
С ним разделила Тамара диван.

Вера совсем уж тогда загрустила,
Словом недобрым помечен Данил -
С виду здоровый и крепкий мужчина,
Да вечерами без просыха пил.

Утром проснется - и вроде не плохо,
Вроде бы дома ведутся дела.
Лишь дозу "беленькой" выхватит глотка -
В ход кулаки и жена не нужна.

Вера всё знала, Танюшку жалела.
Девочке скоро уже третий год.
С Томочкой раз поделиться посмела:
"Дочь,уходи! Ведь убьет он, убьет!

Ты о ребенке подумай, глупышка.
Танечке тяжко, малая она.
Мы ей игрушки подарим да книжки.
Ты возвращайся, родная моя.

Нас то Данил твой к себе не пускает.
Гонит с порога, дитя не дает.
Как она там? Ничего, не хворает?
Кушает как? Молочко козье пьет?"

Матери Тома слегка улыбнулась.
"Всё хорошо!" И домой побрела.
Шаль накрутила, в пальто завернулась,
Только признаться, увы, не смогла.

К звону стаканов сама привязалась,
Вместе с Данилом - забыла про дочь.
Уйти не смогла - потому и осталась.
Любит Данила. Хоть в день, да хоть в ночь.

Стыдно признаться, что дочь голодает,
Деньги семьи на отраву идут.
Таня любви материнской не знает.
Холодно, голодно - так и живут.

Девочка, впрочем, совсем исхудала.
Взгляд опустевший и бледность души.
Кожная бледность румянцу мешала,
Впалые щеки, веснушки и вши.

Таня и к запаху дома привыкла -
К спирту, пропахшему дымом седым.
Дикой росла она и безобидной
Между бутылкой и стулом пустым.

Что за игрушки? Какие игрушки?
Котик облезлый и тот без хвоста.
Кучка травы вместо теплой подушки,
Старая тряпочка вместо ковра.

Правда, бывало, что добрая мама
Горсть карамели домой принесет.
И Танино сердце она согревала,
Таял ребяческий, чувственный лед.

К вечеру снова - стаканы, бутылки,
Пьяные мама и дядя Данил.
Крики и смех, гремят ложки, вилки.
Кто-то опять за бутылкой ходил.

Взрослых вода ядовитая греет.
Таню - никто: ни подушка, ни кот.
Знать бы девчонке, что бабушка Вера
С дедом Алешей всегда ее ждет.

Как-то зимой, в холода и простуду
Тана уснула - закрыла глаза.
Уснула навечно, а не на секунду.
И на веснушке застыла слеза.

Утром нашла ее мать - протрезвела.
Плакала, думала жизнь завершить.
К Вере сама приползла на коленях
И попросила помочь хоронить.


Спи, наша девочка. Добрые люди...
Впрочем, остался ли кто-то добрей.
"Таня Сорокина. Помним и любим.
Бабушка Вера и дед Алексей".