Тридцать часов до нового терминального состояния

Тридцать часов осталось до смерти,
Тридцать истории рассказано вскачь.
Мне бы хотелось засиять светом
Для тех, кто пинает во дворе мяч.

Тридцать домов разрушено всуе,
Столько же мифов развеяно мной.
Было бы больно упасть, не затронув
Неба, нарисованного твоею рукой.

Тридцать часов я был, как отшельник
После тебя – ухода к другим.
В диких условиях – одна лишь неделя
Дала мне понять, что я-то один.

Тридцать Венер по углам разместились,
Тридцать мостов не достроено там.
Я бы хотел быть счастливым в тридцать,
Я бы хотел счастья своим дочерям.

Я так бы хотел прыжка парашютом,
Увидеть тех, кого не сумел спасти.
Мне бы хотелось повернуться круто
И взлететь до неба, до нужного пути.

Способности мои постепенно уходят,
Нет ни звёзд, ни ночной тишины.
А знаете, мне не хватает свободы,
Искренней и нежной – настоящей любви.

Я создал бы свой погреб, из которого не выйти,
И куда уже никто не сможет войти.
Я бы хотел пробежаться рысью,
И верными босыми пройти.

Мне продлевают жизнь этот смех и слёзы,
Мне нужно лишь терпения и тоски.
Я счастливым не стану под этим солнцем,
Я осчастливлю других.

Сюрпризов я не ждал бы от судьбы,
Я не стал бы словами обижать мать.
Мне бы так хотелось другого пути,
На который мне уже не встать.

Я признался бы в любви тем, кто ушёл,
От кого ушел, быть может, я.
Я бы пьесы играл – одну из другой,
И на просьбе все отвечал бы – да.

За тридцать часов я рвал бы вдоль глотки
Все строчки из любимых песен.
Я бы напечатал в газете сводку
О том, как люблю друзей на этом свете.

Я сказал бы – спасибо – тем, кто верит,
Я отдал бы дань тем, кто ещё ждёт,
Ведь я так и не смог поверить
В то, что в сердце моём растаял лёд.

Я бы хотел запечатлеть облака
В глазах твоих – глубоких, честных.
А ещё я навестил бы отца, 
Я бы читал стихи свои на сцене.

И тогда я бы прочитал стихотворение, 
В котором есть место ворчунам.
Я бы подверг истину тлению, 
Я бы убил в себе свой Рейхстаг.

Я бы занимался любовью только с теми,
При виде которых сводило бы шею.
Я бы не насиловал мысли палением, 
Я бы стонал от онемения. 

Тридцать историй – и это ещё мало,
И так ещё много я мог бы сказать.
Времени почти не осталось
Остаётся терпеливо лишь ждать.


11.07.2011
Кирилл Лушников