N. N

Сначала я натирал ладонями щеки, потом - лоб, нос, подбородок, самыми подушечками пальцев жал на глазницы так сильно, что слезы вот-вот должны были показаться.Но не казались. И в этом неказании был таинственный знак, указывающий на то, что есть в жизни вещи подушещипательнее, позанозистее и поострее в лезвиевом плане. Я вспомнил как птицы по площади сегодня прогуливались. И все парами, гладенькие такие голубки, и важные, широкоплечие голуби. Стукнул я кулаком по небу, выпрыснулось из него что-то малюсенькое совсем уж, моросистое. Подумал я: вот, однако, какая она, человечья силища. И даже нос у меня от гордецы чуточку раскраснелся. Да так, видимо, носам и положено. Какие величественные, упитанные облака. Было у меня развлечения в те далекие дни, привязанные к просторусской деревне, к веретену, прялке, чугункам, голландской печи.Выходил я в чистое поле, бросал не глядя перочиный нож далеко-далеко, а после все ходил и искал его, подобно тому как ищут воду, покручивая меж пальцев ивовые прутики, возлагая на прутяность эту все свои надежды таким хитросплетенным образом, что у них хребет трещит. Что же глазницы... Что же нет в них слез-то? Почему же мысль, думу, чаяние, все это дурное, надеждой пышущее так трудно отрезать. Чтобы ни духу. Мне рассказывали про людей, которые вот так запросто руку в огонь засовывали, демонстрируя непоколебимую душевную силу. Это да. Это так бы голову в печь засунуть и выкалить всю гнустноту мысли. Была у нас соседствующая. Вот она голову крутым кипятком намывала для избавления от всякой лишности в голове, от головной боли. Вот ведь...

День прошел. Так... Пробежал, поскользнулся и растянулся на каменном извечном полу. Затянувшее пояс из последних сил ожидание. Из ожиданий получается справная пища для дней. Ими они и питаются. Даже такими, худенькими, уже протянувшими ноги. Но я не хочу, нет, не хочу, чтобы дни слопали ожидания мои. И буду оберегать их, холить, лелеять, вскармивать овсом, прятать от дней в конюшенных полумраках.

А потом - эта беззубая, с двумя корешками-воспоминаниями о пище твердой, распространяющей здоровый надкусывательный хруст, старица. Горбатая, в желтых, стоптанных башмаках, чулках, гармоникой сползших к ступням. Георгию Милляру справная подмена... Зимою башмаки были совершенно разными не только по цвету, но даже по самоему покрою. Частенько стоит она с коробкою, наполненной пестрыми котятами и щенятами, подле светофорного, самого центрального столпа. Тянет ко пешеходящим котенка. Котенок норовист, царапает ее мясистый, с тремя тоненькими волосками нос, и непонимающе мяукает.  Отчего же сказочные синематографисты о нас запамятовали совершенно?