Пионерия рассказ

Ночью вокруг костра тайно собралась группа пионеров.Незаметно, как настоящие разведчики, они появлялись из темноты.
Обсуждали новенького Полушкина.
Днем вожатый Антон дал Полушкину секретное задание. Смотри, - сказал он, никому не гу-гу. Заинтригованный Полушкин со всем пониманием серьезности миссии которое было живо выписано на его загорелой физиономии кивнул. Ему предстояло пойти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что.
За всеми его передвижениями тщательно следил пионерский отряд. Никогда Полушкин не оставался один, сам наедине с собой. Даже в туалете его тщательно пас из-под опущенных ресниц свой товарищ пионер.
Было ли имя у Полушкина? Этого точно не знал никто. Стрмление к конфиденциальности требовало выражения хотя бы в этом незначительном вопросе. Достаточно было и того, что вот он - неимущий бессеребренник, появившийся из бездны рабочих окраин и скромно шествовавший по своему жизненному пути неведомо куда, в туманную даль и прекрасное далеко. Куда как интересней, изучаемей и открытей был сам процесс его шествования, неспешно разматывавшийся в апокалиптической атмосфере добровольно-принудительной аскезы лагеря.
Сам лагерь был столь же непримечательным и запыленным, что не мешало прочим его узникам ощущать свою исключительность и напористость, выпирающую как бы в противовес банальности ландшафта.  Серые паралеллепипеды жилых и хозяйственных блоков, облетающие в середине июля деревья, выжженная солнцем и вытоптанная трава - бедные пейзажи достойно обрамляли пионэрский быт, а украшали его клумбы с неприхотливыми бархатцами, стол для пинг-понга на втором этаже клуба и плакаты, возвещающие о сеансах невразумительных фильмов - на первом. Кто ходил на эти фильмы, скромно либо по косноязычию умалчивал об их содержании, так что, возможно, на экране в течение полутора часов демонстрировали всего лишь белый шум, различающийся лишь названиями, вычерченными синей и красной гуашью на желтоватых листах ватмана перед входом.
В этой атмосфере Полушкин испытывал стабильное недоумение, так что особо секретное задание ничуть не выпадало из ряда реалий, а напротив, искусно дополняло этот сюрреалистический ряд. Украсть картошку с пищеблока ночью, пожарить ее и принести в комнату отдыха персонала? Добавить в водный резервуар зеленую пищевую краску в холщовом мешке, чтобы вода постепенно размывала ее и окрашивалась в ядовитый цвет, добавляя настроения отдыхающим? Или же вытоптать за ночь на и без того вытоптанном газоне уфологические круги и прямые? Это был вопрос личного выбора, однако же Полушкин бездействовал и никак себя не проявлял.  Что и беспокоило окружающих, справедливо полагавших, что неприметный подопытный задумал некое еще более социально опасное и таинственное действие, нежели вышеупомянутые, уже совершенные различными товарищами, более активными и деятельными.
Антон разлил чаю из котелка по алюминиевым кружкам и озабоченно закурил вонючую папироску. Сложно иметь дело с половинчатыми людьми, неспособными на самостоятельные решения, сказал он. Если уж тебе поручили позаботиться о братве, будь любезен принять на себя ответственность о решении, так, чтобы всем было интересно и по кайфу. Пионеры согласно закивали. Каждый из присутствовавших здесь уже проявил себя каким-либо образом. Надолго запомнился общественности ящик водки, контрабандно перекинутый через стену лагеря, минуя бдительную охрану. Тут собравшиеся довольно закивали. Коллективная дефлорация девчонок, последовавшая за этим, согревала сердца участников вышеупомянутой эскапады. А тут что? Скучное бездействие, а все потому, что и за душой-то у Полушкина не больше полушки - ни ума, ни фантазии, ни пищевого интереса.
Сжечь кошку - и то больше дело, теперь хоть будет чего стыдиться всю оставшуюся жизнь. Создание морального багажа является прямым долгом коллектива формирующихся молодых душ. Но Полушкин был неспособен даже на это, а только с тоской смотрел через решетчатые ворота каждый раз, когда оказывался неподалеку от них. Он не мог понять, почему оказался в столь неприветливом и пустынном месте, где надо выполнять регламент и предсказуемо совершать дерзкие шаги за его рамки. И это асоциальное поведение не на шутку беспокоило окружающих.
За воротами Полушкина решительно никто не ждал. Идти ему было некуда. Как проехать домой, он не знал, дом был заперт на ключ, мать уехала, отца не было. Денег тоже не было. В лагере хотя бы кормили и каждый пионер мог рассчитывать на собственную кровать, застеленную чистым бельем, помеченным серыми штампами. К тому же, побег из лагеря ознаменовал бы собой слабость и неспособность адаптироваться к коллективу и занять в нем достойное место. Все уже давно определились со своей социальной ролью, вожатый был достойным альфой, по совместительству локомотивом личностного роста и контролирующим оком, Сами собой нарисовались беты и другие буквы алфавита. Все были согласны с этой классификацией, хотя она никогда официально не озвучивалась. С каждым днем пионеры все сильнее вживались в свои иерархические позиции, которые неявно, но оттого не менее серьезно, наметились еще в "Икарусе" с  мягкими креслами и шторками на окнах, который довез их до лагеря. Полушкин как-то не вписался, и втайне от него ожидали побега. Это был лишь вопрос времени, как думали все, и возможно даже он.
Как-то даже не думалось, что побег им был уже совершен, в той минимальной, нивелированной форме, которую он мог себе позволить. Этот побег заключался в жизни в себе и смиренном принятии пыльных выжженных газонов, серых паралеллепипедов корпусов и жалких в своем неестественном одиноком разноцветьи бархатцев. Не нужно было перепрыгивать через стену, преодолевать ворота, усыплять бдительность охраны и товарищей. Экономичный и простой вариант эскейпа, который никто никогда не запалит, за который никто не накажет, который сохранит гарантированную койку и серую котлету, замешанную на хлебе и рыбном бульонном кубике. Свобода в самом сердце несвободы, или, наоборот, несвобода, которая успешно маскировала наисвободнейшую из всех свобод, захватила бедную одинокую душу Полушкина, и в ускоряющемся ритме сертаки вела его по жизни, от лагеря к лагерю, через школу, институт, работу, женитьбу, тюрьму, рождение сына, которому Полушкин даже не пытался привить свои стойкие к разрушнию духовные ценности, а просто отправил его в тот же рагерь, откуда сын вернулся совсем другим человеком. Но о совсем других людях это будет уже совсем другая история.