Разговор о вере

           Все дальше от Питера, новый день только начинался... Ганин смотрел на убегающий за окном городской пейзаж. Приятно думать, что тебя ждет отдых на даче,  вдали от горячего асфальта и городского шума. После остановки в Тосно вагон электрички заметно опустел. Теперь пассажиры, не торопясь, устраивались основательно, с возможным удобством. Народ вокруг был привычный, мастеровой, по большей части работающий в Питере, но живущий где-нибудь в области. У таких иногда полжизни проходит в дороге, на колесах, чего тогда зря время терять... Кто-то без лишнего стеснения снимал обувь и, кинув сумку под голову, ложился спать на лавку. Другие здесь же пили, закусывали и, горячась, кляли самыми последними словами жадность своих хозяев и беспросветную жизнь. Рядом сидела шумная группа молодежи с рюкзаками, палатками и упаковками баночного пива. Эти едут на Волхов, вырвались от родительского присмотра на свободу. В общем, самая обычная картинка нашей сегодняшней жизни.
            Мерное покачивание вагона постепенно нагоняло легкую дремоту. Кажется, Ганин так бы и клевал носом до самого Трубниково. Где-то в Ушаках вошла в вагон старушка, махонькая такая, и села прямо напротив него. Все на ней дышало утренней свежестью и опрятностью, повязана белым платочком. Глаза у нее ему понравились сразу: васильковые, светлые...  Взгляд добрый, с каким-то внутренним светом, вроде читает тебя насквозь... В руках держит букет свежих, только срезанных лилий. Поверите ли, в  вагоне сразу стало как-то уютнее...
             Ганин давно замечал, что случайных встреч в дороге у него почти не бывает, будто кто-то расставляет на пути интересных людей. Со временем это приучило его делать короткие записи для памяти, и в дальнейшем он уже сам искал такие встречи. Разговор между ними возник сразу и легко.
             - Красивые у вас цветы, сами такие вырастили?
             Старушка улыбается и бережно поправляет свой букет.
             - Свои, в этом году этой красоты получилось совсем мало, морозы все побили...  Вот, в  Любань собралась. Место не дальнее, а церковь там хорошая, старая. Праздник у нас сегодня, Ильин день.
             - А что надо делать в этот праздник?  Знаю только, что после этого дня купаться нельзя  –  вода остывает.
             - Как, что? – старушка светлеет лицом, - в храм нужно идти, молиться... Илью- пророка еще зовут Громобоем, катится на своей колеснице по небу, громом гремит, молнией бьет нечистую силу. Мне было годков семь или восемь. Помню, было это на Ильин день. Мужики наши мылись в бане. Бани-то у нас все на берегу, за огородами. Напарятся и выскакивают – прямо в речку и ныряют. Мы, ребятишки, на берегу были. Вот и бабка Матрена вышла из своей бани, к нам подошла. Посмотрела и говорит: “Ишь, что удумали! Да разве на Ильин день в реке купаются? Только черти сегодня в воде и сидят”. Сказала так и ушла. И вот мы смотрим, как на той стороне, по камышу, появился кто-то черный, косматый – давай прыгать. Унырнет – снова вынырнет, унырнет – и опять выскочит. Сам-то черный, волосья  у него длинные, все руками по воде хлопает. Кто это мог быть? На человека совсем не похоже. Испугались мы, домой побежали...
             - Интересно вы все это рассказываете. Только и молиться можно всегда, если душа просит.
             - Если душа просит, то и молитва тебе поможет. Вы молодой, может, сами и не знаете  всего этого. Во время войны всем трудно было, мерзли, голодали... Что на фронте, что здесь, все едино – везде одно, смерть. Много народа тогда к Богу пришло, кто верил, тот сумел выжить.
              Слова попутчицы заставили Ганина задуматься и вспомнить один из эпизодов службы в армии, когда ему впервые пришлось оказаться в настоящей боевой обстановке. Постыдное, всесильное чувство охватившего его страха и собственной незащищенности... От него тупеешь и превращаешься в грязь, ты уже больше не человек. Он не верил в Бога, знал это всем своим образованием, что его нет, но просил Господа сохранить ему жизнь. Ганин не знал ни одного слова молитвы, но тогда эти слова находились сами и хлынули из него.  Такие мгновения разом превращают человека в солдата, и он уже потом стыдился проявления своего страха. Со временем у него даже появилась уверенность в собственной неуязвимости, но связь с особым миром, вне его сознания,  осталась уже навсегда. Она стала его невидимым хранителем на долгие годы. Даже совершенные законы физики и астрономии больше не мешали этому.
            -  У каждого своя дорога к Богу, - словно читая его мысли, продолжает старушка. - Без веры душа бродит в темноте, можно совсем потерять себя. Сколько соблазна и греха вокруг.
            -  Ужели можно и сейчас ждать каких-то новых чудес, мироточивых икон и благодатного огня?
            -  Это только род лукавый сегодня ищет чудес, - улыбнулась старушка. – Христос являет чудеса тем, кто принимает его и без чуда. Бог себя не навязывает, к нему приходят сами...
            -  Вот сейчас часто говорят, что это раньше людям была нужна помощь Бога, что-то вроде подпорки. Теперь человек развился, повзрослел и сможет спокойно обходиться без него. Люди и так могут жить, не убивая друг друга по принципу “все дозволено”.
             - Человек так уж устроен, что он все ровно будет чему-то молиться. Если нет Бога в душе, то нечистого будет звать, или из богатства себе идола сделает. Пустоты-то не бывает, все едино кто-то придет. Посмотрите, сколько ненависти в людях, сколько зла стало вокруг... С тем старушка и попрощалась, ей пора было выходить.
              Электричка подъезжала к станции. “Любань”. Слово-то, какое красивое и ласковое... Так зовется городок, который раскинулся на берегах реки Тигоды. Живописное место, хорошо в любое время года. Сейчас здесь все утопает в зелени. Его издавна называли городом цветов: “В дощатом городе Любани к перрону вынесли цветы”... К слову, она старше Питера на 200 лет. Правда, поднялась только с появлением северной столицы. Сначала здесь проходил почтовый тракт, а потом и знаменитая Николаевская железная дорога на Москву. Потому проезжали через Любань все известные в России люди: Радищев, Державин, Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, а сколько другого, прочего люда, по служебной и иной надобности и вовсе, не счесть... Вон и золотые купола церкви уже виднеются, она как в Петербурге зовется - Святых Апостолов Петра и Павла... Этот храм много натерпелся, как и все русские люди. Был там и склад, и запустение. В войну туда попала авиабомба, так и стоял потом без крыши и колоколов... Все восстановили, теперь приезжают сюда молиться  даже  из других мест.
               - Нет, не истребить  веру в человеке, -  думал Ганин. – Каждый к этому приходит, только иногда очень поздно, когда жизнь прошла и неизвестно на что была истрачена.   
             Даже у Маркса о религии  не было сказано плохого: “религия – это вздох угнетенной твари, душа бездушного мира, сердце бессердечных порядков, цветы, украшающие цепи, опиум народа”. Говоря по-другому, религия – это способ остаться человеком в нечеловеческих условиях. В отличие от Ленина, он был более глубоким мыслителем и понимал, что осуждению следует подвергать не религию, а само несовершенное общество. Только раньше нас не учили так понимать, а самим доходить до всего этого бывает хлопотно...
               Вечерело, Ганин со своим другом Петровичем уютно устроились на открытой веранде. После баньки выпили уже по четвертой, хорошо сиделось. По небу бродили темные тучи, громыхало, но дождя не было. Где-то вверху искрило молниями, освещая сад мертвенным голубоватым светом. Птицы шептались, метались почти у самой земли...
               - Эко светопреставление сегодня, разгулялся Илья-пророк, - говорит Петрович, выливая очередную стопку в горячий чай и прихлебывая. - Ишь, как стрелами  бьет.  В народе  это зовут “воробьиной ночью”, завтра снова будет ясный день.