Выбор, гл. 13

Труд дан во благо человеку
И в усмирение страстей...
Он в ипостаси дровосека
Был необуздан, как злодей.

Крушил кусты под самый корень,
В удар валил и деревца,
И маска страждущего вскоре
Исчезла с потного лица...

Покосы русские воспеты!
Любил их, в прозе, граф Толстой,
А уж родимые поэты -
Кольцов, к примеру, даже где-то
Есть пара строк о них у Фета -
Шли на покос еще до света,
Чтоб восклицать: "Мгновенье, стой!",
"Роса долой - и мы домой!"           (Твардовский)

Рубить кусты - сродни покосу,
Здесь тоже режут, что растёт,
И лишь металл бросают косо -
В пике, как микросамолёт,
Да не рассматривают росы,
А только веток переплёт.

Деянью этому, однако,
В литературе не везёт,
То бишь у классиков: писака
Малоизвестный здесь не в счёт.

Есть "Рубка леса" у Толстого,
Но почитайте сей рассказ:
О рубке леса - два-три слова,
Всё - люди из "народных масс".
Названья лучшего, другого
Он не нашел, видать, в тот раз.

И вот еще одно: весь лес там -
Одни большие деревА,
Прошли солдаты этим местом
И всё пустили на дрова.

А где поэзия РАЗМАХА,
Поэтизация труда?
И где та "потная рубаха",
В какой РАДЕЛИ ГОСПОДА?      (Совершали своего рода обряд а ля мужик)

... Он повергал тальник, мечтая
Воспеть процесс когда-нибудь.
А вкруг него мальчишек стая
Вдруг собралась - кусты тянуть.

Схватив по длинной хворостине,
Их пропускала между ног,
И он посетовал, что ныне
Седлать кусты уже не мог.

Мальчишки радостно кричали,
Везя дрова на тёткин двор,
А он  рубил свои печали
И вел с собою разговор.

- Я размазня! Я вечно ною,
Во мне всегда тоска и страх,
И каждый властен надо мною,
И перед всеми в дураках.

Другим - безделица, мне - драма
Другим - удача, мне - беда.
Спокойствием гиппопотамма
Не обладаю никогда.

В кого таков? Совсем не в деда:
Неколебим тот был, как дуб,
А для чего жить, точно ведал,
И не в него я слаб и глуп.

К чему вот тоже суетиться
И мелким бесом семенить
В надежде пухлую девицу
Когда-нибудь осеменить...

Свисти, топор! Валитесь, сучья!
Освобождайся, голова!
И пусть "присуха" эта, сучья,
Сгорит, как эти дерева!

... Вернулся в дом часа в четыре
И видит: двор завален сплошь.
 - Никто ни веточки не стЫрил!      (не украл - сленг)
Тут - воз да ты вон волокёшь!

- Ну, напластал!* На всю-то зиму       (много нарубил, нарезал)
Теперь нам хватит той чащИ!*          (частый ивняк и дрова из него)
Давно пора поись*, родимый,            (поесть - народн.)
С утра в печи томятся щи! - 

Засуетилась тётя Оля,
Хватая старенький ухват.
- А вот мы всю чащУ поколем,
Верней, "порубим"... виноват:

Забыл, как рубят, в Казахстане,
Там жгут иссохший саксаул,
А тот никто рубить не станет:
Его о камень саданул,

И он расколется на части,-
И никакого топора!-
- Ну, ты рубить давно был мастер! -
Сказала ласково сестра.

И всё. Обид как не бывало!
Опять надежд исполнен он,
И вновь в АЛТАЙСКОГО МАРАЛА
ОСЁЛ КАЗАХСКИЙ превращён.

... Топор - как меч, "поэт" - как воин,
За взмахом - мастерский удар!
То артистически спокоен,
А то свиреп, как янычар,-
И снова в сердце нет пробоин,
Есть вера в силу юных чар.

Дровишки - строгого размера,
Он пылок и неутомим
И снова в роли кавалера,
Ведь пышнотелая Венера
Их собирает рядом с ним.

Присев на гладкое колено,
Она кладёт дрова на грудь,
И всякий раз такая сцена
Его волнует неизменно
И побуждает ПОСЯГНУТЬ.

"Я рядом, а моя кузина -
Каков, однако, анекдот! -
Не делового гражданина,
А деловую древесину
На груди полные кладёт!" -

Сострил он молча, потому как
Вслух на такое не дерзал,
Уже познав в душевных муках,
Что не оценит эта бука
Ни каламбур, ни мадригал,
Ни слова страстного накал,
Темна ей КНИЖНАЯ наука:
Чуть усложнил - уже "нахал!".

... Что выбрал он? - Опять же тело,
Хотя мечталось о душе,
Но тело тела же хотело,
С которым "рай и в шалаше"...
Французы тонко знают дело
И всем советуют: "Шерше...!"

А здесь все было для соблазна
И перехватывало дух,
Будь эта дева безобразна,
Он был бы с ней и слеп, и глух.

Все, рассуждая о высоком
Обычно ценят "красоту"
И чаще видят зорким оком,
Взглянув как будто ненароком,
Не "высоту", но наготу.

А красота всегда отрава
Для пьющих сладкий яд мужчин,
И не спасает их ни слава,
Ни перемена "сладких вин"...
Посмотришь этак трезво: право,
У всех мужчин - конец один:
 
Все погибают слишком рано,
Когда "испытывают страсть":
Все мчатся в пропасть, как бараны,
Чтоб героически упасть.

А жизни их - сплошные драмы,
Когда "ум с сердцем не в ладу",
И сводят их в могилы дамы,
Легко ведя их в поводу,
И всем урок дают тем самым,
Что страсти вечно на беду.

Любили Пушкина когда-то
Сто восемнадцать разных ЖЁН,     (см. Донжуанский список самого поэта)
Так нет - девчЁночку посватал,
Когда был СТРАСТЬЮ ОСЛЕПЛЁН.

Сам был не всех красавцев краше,
Так мог бы взять и поскромней.
Нет, подавай ему НАТАШУ,
Поскольку "кто сравнится с ней?!"

Ему, конечно, отказали,
Но ведь добился через год.
И знаем, что случилось "дале":
Явились горькие печали
И сто хозяйственных забот.
Ему б творить на пьедестале,
А он... в терзаниях живёт!

А дальше вовсе стало худо:
Из Ада вылез мелкий бес
И тут же вытянул оттуда
Красавца именем Дантес.

"Как он красив! - трещали жёны, -
Как некрасив её супруг!"
И гений наш, заворожённый,
Решил избавиться от мук.

...Судьба поэта не хранила:
Судьба за тех, кто сердцем тих,
Не тратит время и чернила
На всяких женщин дорогих...
"И он убит и взят могилой", -
Как нам гласит известный стих....

... Да, чем созданье идеальней,
Тем больше нас влечёт оно:
Альков подай нам, а не "спальню",
Амброзию, а не вино...
Всё это было бы печально...
Когда бы не было смешно.