После праздника...

 
После праздника
ветер шевелит
обрывки бумаги,
грязь, дряблые шарики,
неуспевшие стать
красивыми
воздушными шарами,
остатки
прежних декораций.
Дворники,
напоминающие призраков
из царства мертвых,
выметают мусор,
и от праздника
остается
вялый набросок.

Ты любишь
эти мгновения
уходящей
бездумной реальности.
Все то,
что остается после,
как звук
лопнувшей струны
под пальцами гитариста
поставившего на песню
всю
свою жизнь…
В этом проходящем
есть
что – то ускользающее…
Тайна, грусть, отчуждение.
Ты слышишь
уплывающий в бездну голос:
‘’Госпожа,
три белых леопарда
сели в тени…
Съели они мои ноги
сердце и печень
и все,
что вмещалось в мой череп.
Бог сказал
Оживут ли
Кости сии?
Оживут ли
Кости сии?’’

Прикоснись,
Легонько потяни
нить событий на себя...
Легонько…
Робкий поцелуй,
немного вина,
улыбки и ветра,
немного соленого бриза,
шевелящего
страницы
потрепанного томика
умершего поэта.
Пускай строки
разлетятся,
как чайки,
над морем,
как листья над лесом
и над нами,
бредущими
по размытой дороге
за горизонт
на котором
уже гаснут звезды.

Никакого грядущего
или настоящего…
Только праздник,
скользнувший
по пальцам
как луч,
долго, долго
протекающий
сквозь них
золотистой водой,
чтобы
удержать
мгновения
между окончанием действия
и его смертью.

Все то,
что ты любишь
и любил,
вмещаются
в этот промежуток:
огромной вселенной,
утратой,
счастьем,
которое никогда
не начнется,
взглядом женщины,
что
могла быть твоей,
той единственной
Блоковской незнакомкой…
Но ты прошел мимо,
как проходил всегда,
мимо сокровенного,
чтобы потом
захлебнуться болью
и одиночеством
без лица
и времени,
соленой слезой,
стекающей
со шва
между ведомым и неведомым,
бытия и небытия,
будто
дождевою каплей
по мутному стеклу,
где в пустой комнате
видны лишь
настенные часы
с оторванными стрелками,
сломанный стул,
детская игрушка,
похожая на ангела
с оборванным крылом,
застывшее эхо,
шорохами  заползающее в углы,
где Время,
как-будто разбросанные камни,
обращенные
в прах и пыль,
а след от мышиных лапок -
единственная
зыбкая реальность.