В изгибах памяти

Моё бессмысленное слово
всегда звучало невпопад,
в Душе моей всё было клёво.
Мне неизвестен в жизни блат.
Я песни пел, но не чужие,
читал стихи свои всегда.
Они во мне повсюду жили,
живут, пока взойдёт звезда
я ощущаю телом это
и нет предела уйме слов
исторгнутым в ночи Поэтом,
потрясшим утром до основ
невежество осенних буден
с тягучестью осенней тьмы,
когда толпящиеся люди
спешат себя в толпе найти.

Но это же абсурд мгновенья
восхода солнца над Землёй,
как будто новое забвенье,
которое пришло за мной,
а я лежу себе на прошлом
уюте ласковых удач,
и рассуждаю не о пошлом,
а лишь о том, что мой палач
опять вострит свою секиру,
мою чтоб голову снести
и чтобы вновь поведать Миру,
что был на пагубном пути
Поэт забытого мгновенья
распятого в ночи раз пять
единое сложилось мненье:
"Его немедленно распять!"

Распяли! и толпа ликует,
в который раз уже подряд.
Вас эта участь не минует,
распятому распятый рад.
Кощунство, может оправданье,
а может, просто суета.
И канет всё опять в преданье,
и вновь наступит пустота,
звенящая на стыках века,
по шпалам убегающего в даль,
где вновь стоят "фонарь, аптека"
и льётся свет, как будто жаль,
оранжевого цвета с болью
в изгибах памяти земной.
Ах, по-другому, что ж, извольте:
фонарный столб, ларёк пивной.