Театр

На плавленом асфальте спит июль,
А я не сплю. Ко мне льнет липкий мрак,
Скрежещет тысячью сверчков. Сдаюсь.
За тактом сердце отмечает такт.

Покалывает окна лунный свет,
Глядят со стен бумажные цветы,
Бумажный саван взмок и тлеет,
Кровь глухо отбивает горький ритм.

Бессонницей я проклял сам себя,
Возвел на месте храма театр.
Там бродит ночью бутафорский царь,
Испуганно слоясь на кадры.

*

Меня пронзают миллиардом струн,
Воспоминания, о, мой бесценный яд!
Настойчивым касаньем строгих рук
Они поют, ах, как они звенят!

Так распевается мой персональный ад,
Мой еженощный бенефис-проклятье.
Виолончель вот-вот начнет рыдать.
Я слышу шелест пыльных платьев.

Я знаю эту пьесу наизусть.
С холодной сцены не сойти мне
До самого конца. Мне страшно. Пусть
В который раз всхожу на гильотину.

А сестры милосердия молчат,
(Почти не видно их в парах абсента)
В пустом партере некого спасать,
А лицедеев так вообще нелепо.

Со вспухших губ стекает пеной текст,
Дрожь струн ласкает болью тело.
Любимый яд возносит до небес,
Затем, увы, безжизненная сцена…

Яд высох на губах, затих концерт,
Печально угасают рампы.
Фонарщик изможденный тушит свет
У врат воображаемого театра.

*

Бессонницей пропитана постель.
Увесистый белесый летний плод
На темном небе вызревает. День,
Суетный, спасительный, грядет.

Авг 12