Выбор, гл. 8
Из сорока восьми дворов
Чуть позади любой избушки
Построен был плетеный кров
Для разной твари и коров -
Коров не больше двух голов.
Но чаще - дойная корова,
А с ней телок живет пока
Иль тёлочка от племенного
Неукротимого быка.
Корова здесь всего основа -
Как на селе без молока?
Пока "ведёрница" здорова, (дающая не меньше ведра в день).
Жизнь относительно легка.
Пяток овец да кур десяток,
Одна, от силы две свиньи,
Приплод чумазых поросяток
И СОТКИ рядышком,"свои",
Корова - вот и весь достаток
Колхозной "правильной" семьи.
Считался "справным и богатым"
Колхоз "Надежда" до Войны.
В честь Крупской названный когда-то,
Он был типичным для страны,
Когда с восхода до заката
Все по местам разведены,
В трудах старухи и девчата,
И мужики, и пацаны.
- Убрали хлеб! И без надсады...
- Теперь с достатком каждый дом...
- Все девки справили наряды...
- Амбар засыпал я зерном.
- Но поднажать еще бы надо.
- Што ж, Председатель, поднажмём! -
Такие реплики к Докладу
Звучали здесь в сороковом.
Война колхоз не пощадила,
Всех мужиков поизвела
И, словно новая метла,
Часть стариков смела в могилы -
На плечи выжившей "рабсилы"
Легли, как плиты, все дела.
И овдовела "тётя Оля"
За пару лет до сорока.
Они как раз морковь пололи,
И бригадир принес ей в поле
Два неразвернутых листка,
Уже помятые слегка, -
Письмо из "энского" полка.
Ну, поревела "на приволье",
Пуская матом в облака.
Коль говорят: "Господня воля"
И третий год "без мужика",
Терпи: кому-то легче, что ли?!
... А может, жив еще пока?
Кто знает всё наверняка?
На иждивении у тёти
Меньшая, ей девятый год,
Свекровь, не годная к работе,
Ослепшая в "переворот". (В 1917-м)
Но "пряха - лучше не найдёте!",
Как говорит о ней народ.
Коль есть кудель, то "баба Мотя"
И день бывало напролёт
У "самопряхи" проведет..
(Деревянная прялка с большим колесом и ножным приводом)
Меньшой, Нюрашке, в школу ныне,
Зимой походит в первый класс,
Пока же дома, при скотине -
"Всё как-никак хозяйский глаз",
А старшей дочке, Катерине,
Пошел тринадцатый как раз.
Четырехлетку отходила,
А семилетку "не поднять",
И так уж "вытянула жила,
Надорвалася с ними мать".
Учиться дальше - надо ехать
За двадцать вёрст, "кому-то в дом"
И стать своей родне помехой,
А то и просто лишним ртом...
Нет, нам за грамотой не к спеху.
Вот отвоюемся - потом.
Отвоевались, но не легче:
Неурожаи третий год,
То град все грядки искалечит,
То солнце всё дотла пожжёт.
Зимой кормить скотину нечем,
"Хоть плачь, а СДАЙ последний скот"
Тогда "сдавали" шерсть и мясо,
Овчины, яйца, молоко.
Никто не думал скрыть припасы,
Все были нищи и безгласы,
Никто из этой "общей массы"
Не выдвигался далеко.
Всё выскребалось под налоги,
А был и денежный налог,
И оставалось очень многим,
Таким же сирым и убогим,
То, что забрать никто не мог:
По паре плеч и рук да ног,
Иконка, печка и порог.
Хотя извечная НАДСАДА
Была "налогом" и на труд,
А благодарность и награды
Не поминались даже тут.
Одно и было: "Надо!Надо!",
Когда с утра к тебе идут
И предлагают всей бригадой
Надеть общественный хомут.
Вот тут порой хозяйка дома
И материла белый свет,
И сельсоветы, и райкомы,
И всех, кто носит партбилет,
Знакомых или незнакомых,
Кому "заботы больше нет,
Как в паре новеньких штиблет
Пройти в свой тёплый кабинет.
Все сволочАми нынче стали,
Всем только пОртфель подавай!
Куда он смотрит, этот Сталин?!
Взял да приехал на Алтай!
Он для чего в Кремле поставлен?
Он - там, а тут - неурожай!
И ты, Степан, не угрожай:
То вой мой бабий, а не "лай"!
- Нет, это лай, и лай на власти! -
Кричал на тётку бригадир.
Он сам полаяться был мастер
И понимал таких задир,
Но чтоб ругали всё "отчасти",
Не отрицая в общем мир.
И бригадир наш однорукий,
Взбешенный, дальше убегал.
Смолкали дома гнева звуки
И прекращался "криминал",
Тогда "воспитанный в науке",
Он о себе напоминал:
- Но, тётя! Сталина нельзя так:
Уж он-то тут не виноват!
- А чем людЯм кормить ребяток,
Когда в домУ один обрат* (*Обезжиренное молоко: сливки "сдавали")
А Яиц за день сдай десяток,
А мясо ели год назад?
Конечно, вы - народ учёный,
Вся городская молодёжь,
Но деревенские законы,
В гостях поживши, не поймешь. -
.. Тут раздавались крики, звоны,
И тетка мчалась "веять рожь"...
Но были редкие просветы
И в горьких тёткиных делах.
Не то, чтоб праздновала где-то,
Сидела с картами в руках,
Нет, помнил, как однажды летом
Он пережил немалый страх,
Когда она, тепло одетой
И напихав чего-то в пах,
Полезла в печь вперед ногами,
Велев ему закрыть "заслон",
А там недавно было пламя,
Лишь угли выбросили вон.
"Ой, тётя, что же будет с вами?!" -
Запричитал истошно он.
"Ну, помогай лечиться маме!", -
Не повышая вовсе тон,
Сестра отправилась в "пригон". (Помещение для скота)
Тянулись страшные минуты,
Всё обретало жуткий вид,
Ведь тётя Оля почему-то
Не матерится, не ворчит,
И, хоть в пимы она обута,
Но там ведь пекло! Ад! Аид!
Потом он крикнул:"Вы там живы?!"-
Опять молчание в ответ!
И погребальные мотивы
Расслышал будущий поэт.
А вы-то что бы, попади вы
В такой весёленький сюжет,
Когда вам лишь двенадцать лет?..
И, как ужаленный крапивой,
Открыл он тёткин "кабинет"
И видит: тётя разопрела
И протомилась, словно щи.
- Ну,- говорит, - вот это дело!
Теперь давай меня тащи!-
И вынул он худое тело
Легко, что камень из пращи.
Свидетельство о публикации №112082103980
Любовь 23 27.01.2021 05:20 Заявить о нарушении
Зинаида Горшкова 27.01.2021 10:51 Заявить о нарушении