Я не готова встретить его

Память о людях по мере отдаления тускнеет.

Певчий Володя в храме из нашего хора говорил мне сегодня: «Сейчас такой жестокий век, как ты живёшь? Тебя так легко ранить. Ты похожа на лань. Такое милое лицо, ничего в тебе нет тёмного. Ты действуешь очищающе. Я думал, что на меня уже ничто не будет действовать хорошо. Если тебя встретишь на улице, подумаешь: куколка. А когда приглядишься, то видишь, что ты такая одухотворённая». Меня эти его слова очень тронули.

Когда я не страдаю, не подавлена мукой – мне так интересно жить. Я ВСё ЖДУ ЕГО И НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ОН. Я не готова встретить его.

Чувство музыки развивается и углубляется с годами.

Я познакомилась с другом Олега–Володи Иванова Андреем С. Это ранимый, болезненный человек, он боится показаться смешным, застенчив. Он сказал, что я сняла с него застенчивость и вела себя так, что он меня не стеснялся и был откровенен. «Вы молодец. Как это у Вас получилось?» Я сказала: «Это наверное потому, что я ребёнок».

Паоло Пипо: «Красота свидетельствует о доблести, и ещё Аристотель сказал, что уродливое тело недостойно благородной души».

Вазари говорит о Микеланджело: «Ужасала его мысль срисовать человека, если не обладает он совершенной красотой».

После портретов XVI века Италии и созерцания одежд той эпохи я вижу, что наши лица некрасивы, одежды ужасны. Я очень хотела бы оказаться в Италии XV и XVI веков и познакомиться с художниками её, посмотреть, как они писали свои картины.

Володя Литвяк написал мне милое письмо. «Я влюблён в тебя за твои стихи – звучные, ласковые, правдивые, философские».

Стихи мои томят меня, едва я вспоминаю о них.

Вера расширяет границы жизни и души.

Читаю о пианисте Владимире Владимировиче Софроницком. Его ученица пишет, что руки его были прекрасны, он не делал ни одного некрасивого движения, они выражали его душу.

Иногда я играю по 4 часа в день, я стала одержимой музыкой. Отдыхаю я в транспорте. Дома слушаю пластинки:  Вана Клиберна, Генриха Густавовича Нейгауза, Святослава Рихтера, Владимира Софроницкого.

Не старости я боюсь. Боюсь, что погаснет во мне огонь любви к людям, к животным. Иногда сердце на грани смерти и жизни становится богаче и щедрей.

Игорь Нагишкин сказал мне: «Ты для Андрея и для меня – радость и свет». И ещё, дважды сказал: «Мне не хочется с тобой расставаться».

В наших отношениях с Андреем есть чистота и целомудрие. Когда я рядом с ним, во мне тихая, чистая радость. Он для меня какое-то драгоценное хрупкое существо. Он сказал, что хорошо ко мне относится.

Господи, верни мне дар писать стихи!

Я хочу земного счастья – семьи и сына, любимого мужа, любящего меня. Мне это не будет дано. Да и счастье ли это? Труд, муки, печали. Не хочу хотеть, а хочу семьи.

Дикий кашель, болею неделю. Я опять стала отрешённой от земли благодаря болезни.

Я смотрю на себя в зеркало и думаю: это лицо не гения.

Когда я вижу и слышу певицу Ренату Тибальди, я хочу подняться до неё, но это невозможно.

Мне больно жить в этом мире. Я больна, мне трудно жить, я хочу к Христу.

Человечество – сплошная рана. Моё сердце растерзано ужасом жизни.

Днем была у папы. Он добрый, естественный, любознательный человек.

Каждый день прощаюсь с Андреем, меня разлучили с ним два монаха, когда я лежала в больнице. Отдираю от себя клочья души.

На всяком месте можно славить Бога.

Я хочу довериться Тебе, потому что Ты меня знаешь. Ты держишь меня на земле, Сам управляй моей жизнью, Господи.

В храме стоят гробы. Я смотрю на лица умерших. Смерть неестественна, её не должно быть.

Разве страдания матери о ребёнке, женщины о любимом не очищают душу?

Отец Владимир говорит, что семья - худший крест, чем одиночество, Господь жалеет меня и не дает мне этот крест.

После исповеди дивный покой.

Никто не знает меня, только Ты один знаешь. Моя душа прозрачна перед глазами Твоими.

Мне скучно в стране, мне отвратительны советские песни, мне кажется ужасной школа с её безбожием, насилием, с отсутствием в ней поэзии и изящества, с её рутиной.

Плачут ли Ангелы? Действительно ли у них есть крылья?

Мой рисунок.