В этой книжке, у которой ни начала, ни конца...

    В этой книжке, у которой ни начала, ни конца,
    Не одобренной конторой никоторого отца,
    Под амбарным переплетом, очень вдумчивый один
    Обывает идиотом безыдейный господин.
    Он живет под самой крышей, он почти на чердаке,
    Он порою еще выше, иногда на облаке, -
    То загрезит о полете, то о клюкве без затей,
    И, как  шиш, сидит  в  болоте человеческих страстей,
    Он тоскует о высоком, но не брезгует ничем,
    Вообще зовется Псоем. Псоем Аполлонычем.
    Коренаст. Подвижен. Зорок. Сивоус. Кудрявогрив.
    Лет, пожалуй что, за сорок. Но как юноша игрив.
    Он возрадуется крохе, космос обобрав, как сад,
    Отцедив, как мед, эпохи суггестивный конденсат.
    У него одна корзинка есть -  у пройды, шельмеца,
    Там на дне одна слезинка  перекатывается,
    И когда на сердце сухо, или мучает тоска,
    Он берет корзинку духа и нисходит с чердака,
    Видит грязь повсюду, мата золотые катыши...
.   Кружева! Духи! Помада!.. Что угодно для души!
    Превентивные резинки и воздушные шары
    Есть в той маленькой корзинке, есть и так, хухры-мухры,
    Есть экложье и поэмье, и помельче есть утиль...
    Вообще-то разнотемье, разностилье -  тоже стиль.
    "Стиль ловил меня - он скажет, важно кудри теребя,
    А поймал - пускай докажет. Сам. Собою. За себя."